Вчера мне очень много звонили в связи с моей статьей Как Париж стал точкой кипения. Где только телефон раздобыли? Но один звонок мне запомнился особенно. Посмотрел на номер, (495)7287300. Звонят с городского, значит, скорее всего, из какой-нибудь редакции. Наверное, опять ругать будут.

Ответил. В ответ услышал: "Здравствуйте, Александр. Меня зовут Мария. Я звоню Вам по поводу вашей статьи "Праздник, который всегда с тобой" в журнале Джей Кью.

От голоса отчетливо повеяло... нет, пожалуй, все-таки не прачечной, то есть, не министерством культуры, а, скорее, институтом культуры. Есть такие особые холеные голоса (я в курсе, что прилагательное "холеный" не употребляется с существительным "голос", но будем считать это моим авторским неологизмом), их обладательницы (это обычно женщины), имеющие какое-то отношение к так называемой культурной сфере, либо работают в отделах культуры в каких-то СМИ, либо во все той же прачечной, либо организуют выставки... Публика эта довольно мерзкая, я от души проехался по ней в теме Со спортивным рылом в калашный ряд и вскользь в статье Монетизация изящных искусств.

Возраст этих дам, как правило, определить невозможно. Они усваивают свою интересную манеру речи еще в институтах и сохраняют ее до тех пор, пока голос не начнет трещать от возраста. Собственно, сама манера и тогда остается прежней, но возраст скрыть становится уже невозможно. Как правило, они довольно мало знают. Во всяком случае, мне ни разу не удалось встретить среди них ни одной, которая, уж извините, оказалась бы способна поддержать со мной "культурный разговор" в течение пяти минут. Данная "прачка" сразу показала, что она из этой породы. Журнала JK (Джей Кью) не существует. Есть журнал GQ (Джи Кью). Значит, милая дама не знает английского даже в объеме алфавита, что, разумеется, ни в коем случае не позор, но для носительницы ТАКОЙ ВЫСОКОЙ КУЛЬТУРЫ все-таки странно. Еще меня слегка удивило, что она дала неправильное название моей статьи. Но, впрочем, ненадолго. Стало ясно, что сделано это с прицелом, чтобы уязвить меня посильнее.

Дальнейшее было легко предсказать. Она еще не успела открыть свой рот в следующий раз, а я уже знал, что сейчас меня спросят о том, спортивный ли я журналист. "Предчувствие меня не обмануло" (с).

- Александр, вы вообще-то спортивный журналист?
- Да, - я специально не стал говорить, что пишу далеко не только о спорте. Надо было дать даме выговориться.
- А зачем вы тогда взялись за эту тему?
- А что, нельзя?
- Нет, но есть люди, куда более сведущие в ней. Понимаете, так писать нельзя. Ваша статья просто набор самых расхожих штампов: стихотворение Ахматовой, "Праздник, который всегда с тобой (так вот зачем было менять заголовок моей статьи, - Прим. А.Б.), мальчик, воспитанный на "Трех мушкетерах" - это вообще из 60-х годов...

Помню, я подумал: "Боже, какая утомительная идиотка!" А чего она хотела? Чего-нибудь утонченно сексуального, истинно парижского? Чтобы я рассказал, как всю ночь под дождем мотался по парижским паркам с красивой студенткой, как мы то тут, то там находили укромную скамейку, где с упоением предавались разврату, при этом более сухой на данный момент занимал положение сверху, а когда становился более мокрым, мы менялись положением. Рассказать о том, как сцепился с каким-то арабом и одолел его к полному восторгу своей ночной подруги? Или о том, как мы с моей француженкой уже минут через десять нашли другую скамейку? Рассказать о том, как мы говорили каждый на своем языке. Рассказать о звуках дождя, смешивавшихся с восклицаниями любви, точнее, того, что ее на данный момент заменяло, о мокрой пряди ее волос, которая упала мне на лицо в самый кульминационный момент и предала ему какую-то невозможную, немыслимую остроту. Рассказать о том, как мне захотелось умереть в этот момент (да, я знаю, это тоже банальность, но так было), умереть в момент абсолютного счастья, такого безмерного, что было даже неважно, есть ли жизнь после смерти или нет... Кстати, хорошо, что я тогда не умер, я ведь еще тогда не встретил свою жену. Честное слово, пишу это не для нее, а просто потому, что это так и есть.

В общем красивая история, но только какое отношение она имеет к терактам в Париже?

Или, может быть, эта умница хотела, чтобы я рассказал о своем Париже, о Лувре, который знаю как свои пять пальцев, о Марэ, замке-домике королевы Марго, куда мальчишка Людовик XIII бегал от свой черствой матери к этой безмерно распутной, но доброй и умной пожилой тетке, первой жене своего покойного отца, о Венсенском замке, о французской готике, которая начиналась в этом городе, и вообще-то в течение нескольких веков именовалась "парижским стилем", о первой готической церкви в аббатстве Сен-Дени? Или, если уж речь зашла о Сен-Дени, где находится усыпальница французских королей и где теперь днем с огнем белого человека в округе не встретишь, рассказать о фантастических надгробных памятниках, которые там поставлены? Порассуждать о том, откуда во французской скульптуре начала XVI века взялась эта потрясающая гибельная красота, как в надгробии Людовика XII и его жены Анны Бретонской (фото можно найти здесь, качество не очень, но я буквально висел на стене, как летучая мышь, когда его делал)? Сказать, что два элемента мне ясны - классическая французская готическая скульптура, которая умела фиксироваться на человеческом страдании, но при этом как бы пропущенная через Итальянский Ренессанс, и дело здесь не только в том, что французские скульпторы, вслед за итальянскими, профессионально изучили анатомию, а в том, что они, как и итальянцы, эстетизировали страдание, поняв, что само перекошенное лицо не выражает ничего, кроме боли, и вряд ли может считаться полноценным предметом искусства, особенно, если ты хочешь через страдание показать присутствие Бога. Наверное, все так. Но там, по моему глубокому убеждению, есть еще какой-то третий элемент, который пока от меня ускользает. Не могла бы моя ученая собеседница разъяснить мне, убогому, какой это элемент?

Вряд ли я бы дождался чего-либо в ответ, кроме неожиданно гортанного "А?!"

Только опять-таки: какое все это имеет отношение к парижским терактам? Было бы пошлостью перекидывать мосток от мертвых французских королей к мертвым мужчинам, женщинам и детям на французских улицах.

К моему удивлению, многие вообще не поняли, о чем была моя статья, а я ведь прямо там об этом говорил. Она была о массовой реакции на парижские теракты, а массовая реакция неизменно держится на штампах. Поэтому там были и стихотворение Ахматовой, и "Праздник, который всегда с тобой", и мушкетеры. Кстати, может быть, моя собеседница так стара, что ее школьное детство пришлось на 50-е или даже 30-е годы, но мое пришлось на 70-е, а моей жены - на 80-е, и оно все было пронизано "Тремя мушкетерами", и всем известный фильм, выпущенный в конце 70-х, еще больше повысил популярность книги. Более того, как уверяют меня некоторые мои младшие друзья, в 90-е, когда окружающая действительность так мало напоминала о мушкетерских временах, для многих из них она стала своего рода мечтой, островом, затерянном даже не в пространстве, а во времени, но где все-таки живет, вечно живет человеческое благородство, и в их сознании этот "остров" назывался Парижем, не тем, который на карте, а тем, который в душе.

В заключение только приведу остаток разговора. Мне все это стало надоедать, и я спросил:

- А кто вы? Представьтесь, пожалуйста.
- Я вам представилась.
- Вы не представились, Мария - это ни о чем.

Я по-прежнему был уверен, что говорю с теткой из отдела культуры какой-нибудь газеты, которая смертельно обиделась, что не ее попросили написать эту статью. Она почувствовала, что я сейчас положу трубку, и времени на то, чтобы выпустить яд, осталось крайне мало, и она сладостно прошипела:

- Вы напиСССССали удивИИИИИтельную, интеЛЛЛектуАААААльную статью.

Я повесил трубку. Точнее, отключился, так как говорил по мобильнику.

P.S. Я потом позвонил на высветивший телефон. Как я и ожидал, машинный голос сказал мне: "Неправильно набран номер", хотя по-моему, неправильным был не номер, а абонент, а может быть, и оба абонента.