Начало полярного дня
Подобно тому, как некоторые коллекционируют почтовые марки, записывают аккуратным почерком в блокноты острые цитаты, а особенно достойные собирают в гаражах блестящие автомобили, я, похоже, складываю в коробочку влюбленности.
Я безусловно верю в то, что любовь приходит тихо, на цыпочках заходя в комнату, неслышно шагаЯ по серому ковралину, и в лучших традициях девичьих мечт наносит визит она под утро, когда пахенет сыростью и рассветом.
Была одна из таких ночей, когда спать не хочется совершенно только потому, что сегодня я до обеда нежилась в хрустящих простынях и слушала хрипловатый голос Эллы, пока москвичи роились, занимая офисные стулья.
Я бегло печатала ласковые приветствия ночным собеседникам, которые почему-то до утра блуждали по лабиринтам сети.
А к утру я устало отвечала на тысячное сообщение от самого приятного полуночника на Земле.
Объятая счастьем, не попрощавшись с ним, уткнулась в пышную подушку и уснула до полудня.
===
капая ароматной от шампуня и блестящей от солнца водой с волос, я включаю что-то быстрое из рок-н-ролла и, приплясывая в такт сушу уставшим и хрипящим феном голову. Сегодня столко дел и одно входящее сообщение от Него.
Похоже, это входит в мою привычку - читать его стройные предложения перед сном и в самом начале дня.
И все-таки очень хочется обниматься под июльским солнцем; с Ним.
Новый взгляд
Привычное утро теперь меняется до неузнаваемости; я просыпаюсь после обеда когда дома из своих только лень, а на столе ждет сметана с покупными блинами.
Просыпаюсь от перезвона электронных колокольчиков на моем телефоне и его "доброго утра"
Неделя за плечами; концерты, музыка на 5/4, улыбки, истерики, кино, магазины, хлопья по утрам, холодный кафель на полу в ванной, ночь, утро, скука, фотографии, опять ночь, потом рассвет, мультфильмы, слезы, ночь...
Сплю в обнимку с телефоном, перебирая в голове желания, вижу какие-то полуцветные сны, просыпаясь , хочу обратно на сонное облако.
Не успела проснуться. как уже хочу Его читать.
Зарываясь в кипы прочитанных книжек в глянцевых жестких и потрепанных мягких обложках, упиваясь дрожащими песнями Билли Холидэй, я пропускаю через свое, уже воспаленное новым счастьем, сердце, километры букв, которые каждую секунду умножаются в моем телефоне.
МОя мечта дразнит меня, находять непременно ближе, чем мой собственный нос, но убегая от меня всякий раз. когда я протягиваю к ней ладошку.
Неуклюжей походкой приближаясь к счастью
Я пришла раньше на 40 минут. Захватила с собой сборник рассказов Буковски. В голове строились нелепые ситуации и диалоги, основанные на словарном запасе Буковски, непременно выставляя меня как запутавшуюся в себе и в остальных даму в ажурных чулках и красном кашемире поверху, а Его как запившего полтора десятка лет назад частного сыщика или писателя-неудачника, которые одним пыльным калифорнийским летом встретились на позднем завтраке в засаленном американском бистро и в силу невероятного поняли, что это судьба свела их здесь...
Он, конечно, опаздывал.
Похоже, даже издалека было видно, что я жду. Солнце нагревало мне спину, я разглядывала людей вокруг забавно стучали чьи-то каблучки по летнему асфальту. Он, прижимаясь к дверям вагона, уже ехал навстречу мне.
Строчки книги скакали перед глазами, скорее всего, я не помнила даже 2 секунды назад прочитанные слова.
Очень волнительно, вроде того, как первый раз высадиться на Луне, или прийти на ужин к королеве Великобритании.
Кто-то просил у Него сигарету, когда я подходила ближе. Он, лохматый, белокурый. И ещё: там было невероятное, июльское, солнце.
Парк расстилал перед нами свои протоптанные дорожки и примятую чьими-то счастливыми спинами траву. Мы смеялись. Да, похоже, это - главное.
12 минут разговоров про фильмы, несколько фраз про лингвистику, немного из школы, дежурные темы... Думаю, мы узнали не так-то много.
Я фотографировала Его, чтобы оставить себе хоть горстку воспоминаний. Я фаталист, мало ли что может произойти.
Прошло около 2 часов, хотя я была уверена, что загораю с Ним на траве всего минуты 4.
Прощаться с Ним - все равно, что ощутить себя рыдающей малышкой, у которой отнимают погремушку или невестой, которой не разрешают приближаться к её свадебному платью.
И сразу хочется видеть Его завтра, послезавтра, до работы, после, в перерыве на обед...
С завидной регулярностью я получала от моего кудрявого Принца утренние пожелания и вечерние шутки.
День, когда все перевернулось
Усталое отражение, выбираю, какой должна быть рядом с Ним.
Целые Альпы перемеренной одежды. Чувствую себя куклой Барби, которая укладывает синтетические волосы перед встречей с Кеном.
В моей сентиментальной голове уже слагаются счастливые концы для нашей сказки, в которой принц и принцесса живут долго и счастливо. Я практически теряю интерес к машинам, которые очень рады бы меня переехать.
Как бы не расплавиться на июльском солнце. Автобус любезно добросил меня до метро.
Я захламляла голову желанием держать Его за руку, и, более того, алгоритмами решения этой задачи. Только тогда, когда мы вышли из душного и влажного, от чужих проблем, метрополитена имени В. И. Ленина я успокоила растущие компьютерные вычисления “Пирамиды Махаона” в своей голове и вернулась принудительно обратно на Землю, приковав её железной причиной разговора к бетонному столбу рассуждений на тему автомобильной продукции компании Фолькс Ваген.
Солнце спешно огибало горизонт Столицы, предвещая свежий вечер.
Такое довольно легко было предположить.
Город стоял, пьяный от жары, раскачивая на июльском ветру брусчаткой Манежной Площади, примятыми газонами Охотного Ряда, истоптанными рядами книжного развала на Библиотеке Им. Ленина, хожеными холмами Олимпийской Деревни и виденными нами тоннелями подземного червя.
Пусто вокруг. Как в лучших романах Саган. Только мы и наши безумные мысли, начинаются которые прямо от того дома, где мы сегодня обсуждали какую-то проблему Вселенского масштаба, а заканчиваются прямо здесь, у него на губах.
Это то, что я хорошо изучила, ещё давно: эти глаза, которые смотрят на меня исподлобья, и Его тихое дыхание, моя улыбка, ведь это то, чего я ждала все эти бесконечности спустя, теперь уже наверняка.
Я не стану сравнивать это ни с какой литературой, невозможно слыть описанным в том состоянии, которое я приняла тогда. Могу лишь сказать, что если бы все оперные певицы Милана тянули на протяжении 20 суток ми-бемоль 4 октавы а затем делились на голоса по квартам не смогли бы они разбить столько хрустальных бокалов, сколько их уже трещало у меня в голове от одного того чувства, которое я испытывала тогда.
Время расходилось по швам, когда мы не желали идти дальше. Громко звонил телефон, какие-то люди кричали рядом, почему все это происходило именно тогда, когда мы бы желали провалиться куда-нибудь на пышные диваны и просто сидеть рядом, в мире, где один час длится четыре.
Мы дошли до холодного света моего дурацкого подъезда, думая каждый о своем, я открыла дверь, зашла внутрь и скрип закрывающейся двери пробудил мои мысли на секунду, а потом бережно вернул их обратно на деревянную скамейку, где они, рассеянные и глупые, находятся и до этого момента.