Интервью с The Cure
06-10-2008 04:34
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Это цитата сообщения Ольга_Разумная Оригинальное сообщение
Из архива: Трилогия, Джими Хендрикс и ню-металл: Интервью Мьюзик-экспресс 2003
“Pornography” никогда не был так хорош, как в Берлине.
Роберт: На бутлегах 1982 года мы играем довольно слабо.
Саймон: Глубину песни вроде “Pornography” невозможно понять, будучи подростком. Абсолютная агрессия – это настоящая панк-песня. В Берлине все собрались, сконцентрировались – мы хотели создать впечатление, что нам 19. Не хочу злословить, но Лол (Лоренс Толхерт, барабанщик 1976 – 1982, клавишные до 1988 – прим. автора статьи) временами играл весьма посредственно.
Роберт: Как трио, мы страдали от его некомпетентности. Саймон помогал Лоренсу справляться с его партиями, поэтому студийная запись получилась такой сильной. Люди часто мифологизируют ранних the Cure. Если честно, тогда мы были не так уж хороши. Сегодня мы лучше.
Когда вы репетировали, вас преследовали воспоминания о тех днях? Например, о туре по Новой Зеландии, когда вы сфотографировали себя в зеркале, после того, как первый раз попробовали ЛСД…
Роберт: Ха-ха! На снимке в меня воткнуто около 2000 зубочисток. Я выглядел как дикобраз. На уровне сознания я еще могу идентифицировать себя с тем человеком, но вскоре после этого мы изменились. Между “Seventeen Seconds” и “Pornography” мы пережили интенсивный период «взросления».
В результате чего Саймон ушел из группы после первой драки…
Роберт: Мы дошли до черты, когда больше не могли выносить друг друга. На самом деле, все это было из-за недопонимания…
Саймон: Потому что мы были глупыми детьми!
Роберт: Да, ты обвинял меня, а я обвинял тебя.
Саймон: А я о чем говорю?! Мы были чертовыми детьми. Сегодня мне давно ясно, что Роберт – один из самых важных людей в моей жизни.
Роберт: Мы оба были довольно упрямы, каждый конфликт отражался на нас очень сильно, потому что мы были лучшими друзьями.
Саймон: Это сумасшествие… Понимаете, то, что я буду давать это интервью, не планировалось, но Роберт позвонил мне и спросил, не могу ли я поучаствовать. Я был самым счастливым человеком в мире! Он до сих пор способен влиять на мои чувства.
Роберт: Проблема заключалась в том, что тогда мы все жили в одной комнате, и каждый день принимали наркотики. После двух лет это было…
Саймон: Чудесно!
Роберт: Да, наверно. Каким-то образом это сработало, потому что мы записали три великолепных альбома. И повеселились от души, хотя даже это имеет свою цену.
Три года спустя Саймон вернулся…
Саймон: Ну, кто-то же должен был сделать первый шаг…
Роберт: Это был я! Ха-ха!
Саймон: Да ну! На самом деле это был я.
Роберт: Я пришел в твой паб! Пешком. А он не близко, кстати.
Саймон: Когда такое было?
Роберт: Ладно, только в этом интервью. Но смотри – когда я оглядываюсь назад, то понимаю, что раскол был неизбежен. Кто-то из нас должен был уйти, иначе группа распалась бы. Хотя она все равно перестала существовать. Кроме того, каждый пытался узнать, кто дольше сможет вести себя как полный идиот.
Саймон (с набитым ртом): Это неправда. Я бы никогда…
Роберт: Да, сначала тебе пришлось это понять. Помнишь мою лекцию на твой 21 день рождения (если не ошибаюсь)?
Саймон: В Австралии, когда мне было 19.
Роберт: А помнишь, мы давали там интервью, когда я был под кайфом? Пленка до сих пор в Интернете. Катастрофа. Мы говорим мало, но если открываем рот – это такая чушь.
Каждый год альбом, концерты, наркотики, путешествия по всему свету… в том возрасте вы полностью растворялись в работе?
Саймон: Когда тебе 18, ты живешь одним днем, не думая о последствиях. А потом жадно смотришь в прошлое. Роберт потратил на меня столько времени и сил. Подростком я играл в группах, чтобы нравиться девушкам. С the Cure я начал задумываться об искусстве. Одна из лучших строчек у Роберта “Неважно, если все мы умрем” (“One Hundred Years”). Когда тебе 19, и ты сталкиваешься с чем-то подобным – это шок.
Звучит странно.
Роберт: ээээ…
Саймон: … и немножко гомосексуально, я знаю. (Роберту) В моей жизни твое влияние было самым важным.
Роберт: Ты слишком мне доверяешь. Мне кажется, что мы были очень эгоистичными, когда записывали “Pornography”.
Саймон: Да ладно! Ты всегда….
Роберт: …веду себя как эгоист?
Саймон: … предъявляешь к себе чересчур высокие требования.
Роберт: Не думаю. Часто у меня возникает ощущение, что наша работа несколько бессмысленна…
Наркотики причинили вам вред?
Роберт: Что? Не могли бы вы повторить вопрос? Ну, на самом деле, то, что в 80-е мы употребляли наркоту в огромных количествах, сыграло свою роль. Я боюсь однажды проснуться, не понимая, кто я. Надеюсь, к тому времени я буду очень старым. Именно наркотики погубили Лола – не в буквальном смысле, а физически и духовно. И чуть не убили Саймона, во время Wish-тура в 1992. Его пришлось отправить в больницу на вертолете.
А сейчас?
Роберт: У меня пониженная чувствительность к всякого рода веществам – это и благословение, и проклятие. Алкоголизм в моей семье имеет давние корни. Именно поэтому у меня есть стремление к расширению сознания. Иногда желание уйти от реальности становится очень сильным… Но с наркотиками я больше не связываюсь.
Вы пьете дома в одиночку?
Если так, то есть исключения – например, the Cure в 1982.
Роберт: Я верю, что ничего бы не изменилось, если бы мы держались от наркотиков подальше. Хотя, если бы это не было так весело, пластинка получила бы иное звучание.
Саймон (сражаясь с фонетикой): Быть пьяным – классно. Но блевать на себя – это уже не смешно.
Роберт: Понятно, что без галлюциногенов нам не удалось бы создать “Pornography”. Я не сумел бы зайти настолько далеко самостоятельно. Отдает мелодрамой, правда? После шести месяцев записи и тура я не хотел проходить чрез что-нибудь подобное снова. Однако попробовал повторить это с “Disintegration”.
Кто-то не становится мудрее с возрастом…
Роберт: Например, мои родители.
Саймон: Что?! Твой отец – самый мудрый из тех людей, кого я знаю.
Роберт: Неправда. Я ценю его идеи, потому что они основаны на 80 годах опыта.
Саймон: Твой отец очень умен. Таких еще поискать.
Роберт: Саймон, мой папа – редкостный придурок. Последние десять лет он учится у меня. Я ходил с ним в Queen Club в Париже – он никогда не был в баре для трансвеститов прежде.
Саймон: Но он вырастил тебя!
Роберт: Люди в его возрасте думают, что они обрели мудрость. Но это вариант Уолта Диснея. В противном случае перестанешь получать от жизни удовольствие. «Я стар и ни на что не способен». Брр. Прям не могу дождаться! Ха-ха! Мудрость! Это миф. С возрастом становишься только лучше! Чувство, что ты понял что-то – оппозиция мудрости. В этом можно найти утешение и ни о чем больше не волноваться.
Такие люди часто встречаются.
Роберт: Они принимают транквилизаторы, ха-ха. Мои родители до последнего дня не согласятся с тем, что они состарились. Это тупость, а не мудрость. Они ведут себя как подростки – напиваются и падают на публике. Хотя… недавно я тоже отличился. Это было великолепно. (Высоким голосом) «Что ты делаешь?» - «Мам, прости, я только что откатил на твои ботинки». Это был мой момент в стиле Мэрилина Мэнсона. Правда, папе это смешным не показалось...
Вы работаете над новым альбомом the Cure?
Роберт: Я подписал новый контракт. Боле менее напрямую с Россом Робинсоном. Он будет участвовать в записи. Будет трудно и очень интересно.
Почему? Разве вам нравится альбом Vanilla Ice, к которому он приложил руку?
Роберт (улыбается): Вообще-то он много чего другого сделал…
Limp Bizkit, Slipknot…
Роберт: Ну да, но… первый альбом Korn – это шедевр. А в 2002 году он продюсировал пластинку Vex Red, которая произвела на меня огромное впечатление. Один из лучших дисков за последние десять лет.
То, что “Bloodflowers” звучит как «the Cure 80-х» было для вас комплиментом три года назад.
Роберт: Все уверены, что работа с Робинсоном – дорога в один конец. Его энтузиазм достоин восхищения, но он не будет стоять в диспетчерской и орать «Делайте это именно ТАК, а не иначе», не идиот же он. Мы не зазвучим как Limp Bizkit, не надейтесь. Мне никогда не доводилось работать с человеком, который так страстно любит the Cure.
Это будет большей частью ваш альбом, как “Bloodflowers”, или коллективная работа, типа “Wish”?
Роберт: Росс хочет, чтобы это была пластинка группы, хотя пока мы попробовали только мои песни. Демо остальных участников я должен еще услышать, хе-хе.
Саймон: Я принес 30 песен.
Роберт: Неси еще 20, тогда посмотрим.
Вы играете на саксофоне?
Саймон: Нет. Потому что я знаю, что случится потом.
Роберт: Возможно, скоро мы превратимся в Roxy Music, ха-ха! Не, мы правда могли бы сделать кавер на “Virginia Plain”. Или на Боуи! Мы играем одну песню Боуи, где есть саксофон. Боуи – фантастический инструменталист. Один из невоспетых героев. Он один из лучших гитаристов всех времен, честно.
Саймон: Ты преувеличиваешь.
Роберт: Нет! Как он на акустической гитаре шпарит! Просто сидит и играет старые песни с “Hunky Dory” на двенадцатиструнке. Обалдеть! Как-то я был у него в гримерке и сказал: «Сыграйте что-нибудь на акустической гитаре,… пожалуйста…». Он сыграл “Changes”.
Это было перед концертом в честь его дня рождения?
Роберт: Да, и это было охрененно. Проверка на вшивость перед всеми. Я так волновался, что не мог наслаждаться происходящим. Но это было прекрасно. Я вел себя хорошо по отношению ко всем. Кроме Лу Рида. Он невыносим. Рядом с ним я похож на глупого клоуна.
Саймон (глотая слова): Лучшее соло – у тебя, в “Bloodflowers”.
Роберт: Если бы! Лучшее соло – у Джими Хендрикса, в концертной версии “All Along the Watchtower”.
Саймон: Ни хрена! Джими ничего не понимал в мелодии.
Когда приносят последнюю бутылку “Шардонне”, Саймон Гэллап уже лежит, уткнувшись носом в диван, и что-то бормочет, пока Смит описывает упадок английского телевидения в шоу «Celebrity Big Brother House”. Под конец он рассказывает анекдот о деньгах за охрану во время тура the Cure по Аргентине после Фолклендской войны. Саймон устало приподнимается. «Тур по Финляндии…», перебивает он с закрытыми глазами. «Там был маг… Нет, шаман, точно…». «Саймон, никогда не разговаривай с журналистами, если ты пьян в хлам», говорит Смит и встает. «Но, Роберт, тогда…». «Лучше я пойду спать», - Роберт поворачивается ко мне. «Вы не спросили про the Strokes». А что, надо? «Да нет», смеется он. «Спокойной ночи».
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Это цитата сообщения Ольга_Разумная Оригинальное сообщение
Из архива: Трилогия, Джими Хендрикс и ню-металл: Интервью Мьюзик-экспресс 2003
Самое угарное интервью. Смеялсь до колик, читаючи его в первый раз! =)
Первод - (с) я. Enjoy!
Июль 2003
Musikexpress (Германия)
Интервью с The Cure
Автор – Кристоф Линдманн
В течение 25 лет the Cure наслаждались статусом героев. Не только the Strokes и System of a Down превозносили их до небес, свои услуги также предложил Росс Робинсон, продюсер Limp Bizkit. Был ли Смит трезв, когда согласился? Играет ли он на гитаре лучше, чем Хендрикс? И хороший ли он сын?
Приятный вечер на мгновение оказывается под вопросом, когда Роберт Смит, закутанный во что-то непонятное и в тапках на босу ногу, с агрессивным видом выходит из лифта элегантного отеля Conrad в Брюсселе. Уставший, без грима, он садится за столик в углу ресторана рядом со своим старым другом, басистом Саймоном Гэллапом и заказывает рыбу под шубой и «Шардонне». Он опоздал на обед, поздно встал – «окруженный пустыми бутылками», как он позже сообщает с театрально-трагическим видом. Два самых живучих участника the Cure, чья ссора однажды чуть не уничтожила группу, днем раньше приехали на поезде из Лондона в Брюссель, чтобы обсудить выходящий DVD, своеобразный видеодокумент их прошлогоднего концерта. На протяжении двух вечеров, перед 12 камерами в Берлине, the Cure отыграли трилогию, состоящую из трех альбомов – мрачного “Pornography” (беспокойного шедевра 1982, вдохновленного наркотиками, недавно ему пел дифирамбы Серж Танкян из SOAD), “Disintegration” (1989) и “Bloodflowers” (2000). Для Смита этот проект – кульминационная точка карьеры, «последняя глава истории группы на данный момент». К тому же, это лишняя возможность поговорить о прошлом, прежде чем окунуться в (ню-металлическое?) будущее, обсудить источники вдохновения, злоупотребления наркотиками и алкоголем и легендарную драку эры “Pornography”. Пусть читатели проявят милосердие и будут снисходительны – периодически в разговоре появляются абсурдные вопросы и не менее абсурдные ответы, ничто на это не указывало, когда после трех часов интервью пьяный в слякоть Саймон Гэллап, который привязан к Смиту, как Сэм к мастеру Фродо, начал выдавать реально «убойные» комментарии…
Удивило ли вас, что на репетициях “Pornography” звучал так, как будто был написан вчера?
Роберт: Многие альбомы страдают от того, что ассоциируются с определенной эпохой. Это неизбежно. “Pornography” работает, потому что во время записи мы находились в своем собственном мире. Это мог быть 1918 год, а не 82. За два года от “Seventeen Seconds” через “Faith” к “Pornography” мы прошли долгий путь становления и развития. Это единственная истинная трилогия the Cure. Берлинская трилогия – искусственная конструкция (улыбается), но теперь я вижу, что для этого имелись предпосылки.
Musikexpress (Германия)
Интервью с The Cure
Автор – Кристоф Линдманн
В течение 25 лет the Cure наслаждались статусом героев. Не только the Strokes и System of a Down превозносили их до небес, свои услуги также предложил Росс Робинсон, продюсер Limp Bizkit. Был ли Смит трезв, когда согласился? Играет ли он на гитаре лучше, чем Хендрикс? И хороший ли он сын?
Приятный вечер на мгновение оказывается под вопросом, когда Роберт Смит, закутанный во что-то непонятное и в тапках на босу ногу, с агрессивным видом выходит из лифта элегантного отеля Conrad в Брюсселе. Уставший, без грима, он садится за столик в углу ресторана рядом со своим старым другом, басистом Саймоном Гэллапом и заказывает рыбу под шубой и «Шардонне». Он опоздал на обед, поздно встал – «окруженный пустыми бутылками», как он позже сообщает с театрально-трагическим видом. Два самых живучих участника the Cure, чья ссора однажды чуть не уничтожила группу, днем раньше приехали на поезде из Лондона в Брюссель, чтобы обсудить выходящий DVD, своеобразный видеодокумент их прошлогоднего концерта. На протяжении двух вечеров, перед 12 камерами в Берлине, the Cure отыграли трилогию, состоящую из трех альбомов – мрачного “Pornography” (беспокойного шедевра 1982, вдохновленного наркотиками, недавно ему пел дифирамбы Серж Танкян из SOAD), “Disintegration” (1989) и “Bloodflowers” (2000). Для Смита этот проект – кульминационная точка карьеры, «последняя глава истории группы на данный момент». К тому же, это лишняя возможность поговорить о прошлом, прежде чем окунуться в (ню-металлическое?) будущее, обсудить источники вдохновения, злоупотребления наркотиками и алкоголем и легендарную драку эры “Pornography”. Пусть читатели проявят милосердие и будут снисходительны – периодически в разговоре появляются абсурдные вопросы и не менее абсурдные ответы, ничто на это не указывало, когда после трех часов интервью пьяный в слякоть Саймон Гэллап, который привязан к Смиту, как Сэм к мастеру Фродо, начал выдавать реально «убойные» комментарии…
Удивило ли вас, что на репетициях “Pornography” звучал так, как будто был написан вчера?
Роберт: Многие альбомы страдают от того, что ассоциируются с определенной эпохой. Это неизбежно. “Pornography” работает, потому что во время записи мы находились в своем собственном мире. Это мог быть 1918 год, а не 82. За два года от “Seventeen Seconds” через “Faith” к “Pornography” мы прошли долгий путь становления и развития. Это единственная истинная трилогия the Cure. Берлинская трилогия – искусственная конструкция (улыбается), но теперь я вижу, что для этого имелись предпосылки.
“Pornography” никогда не был так хорош, как в Берлине.
Роберт: На бутлегах 1982 года мы играем довольно слабо.
Саймон: Глубину песни вроде “Pornography” невозможно понять, будучи подростком. Абсолютная агрессия – это настоящая панк-песня. В Берлине все собрались, сконцентрировались – мы хотели создать впечатление, что нам 19. Не хочу злословить, но Лол (Лоренс Толхерт, барабанщик 1976 – 1982, клавишные до 1988 – прим. автора статьи) временами играл весьма посредственно.
Роберт: Как трио, мы страдали от его некомпетентности. Саймон помогал Лоренсу справляться с его партиями, поэтому студийная запись получилась такой сильной. Люди часто мифологизируют ранних the Cure. Если честно, тогда мы были не так уж хороши. Сегодня мы лучше.
Когда вы репетировали, вас преследовали воспоминания о тех днях? Например, о туре по Новой Зеландии, когда вы сфотографировали себя в зеркале, после того, как первый раз попробовали ЛСД…
Роберт: Ха-ха! На снимке в меня воткнуто около 2000 зубочисток. Я выглядел как дикобраз. На уровне сознания я еще могу идентифицировать себя с тем человеком, но вскоре после этого мы изменились. Между “Seventeen Seconds” и “Pornography” мы пережили интенсивный период «взросления».
В результате чего Саймон ушел из группы после первой драки…
Роберт: Мы дошли до черты, когда больше не могли выносить друг друга. На самом деле, все это было из-за недопонимания…
Саймон: Потому что мы были глупыми детьми!
Роберт: Да, ты обвинял меня, а я обвинял тебя.
Саймон: А я о чем говорю?! Мы были чертовыми детьми. Сегодня мне давно ясно, что Роберт – один из самых важных людей в моей жизни.
Роберт: Мы оба были довольно упрямы, каждый конфликт отражался на нас очень сильно, потому что мы были лучшими друзьями.
Саймон: Это сумасшествие… Понимаете, то, что я буду давать это интервью, не планировалось, но Роберт позвонил мне и спросил, не могу ли я поучаствовать. Я был самым счастливым человеком в мире! Он до сих пор способен влиять на мои чувства.
Роберт: Проблема заключалась в том, что тогда мы все жили в одной комнате, и каждый день принимали наркотики. После двух лет это было…
Саймон: Чудесно!
Роберт: Да, наверно. Каким-то образом это сработало, потому что мы записали три великолепных альбома. И повеселились от души, хотя даже это имеет свою цену.
Три года спустя Саймон вернулся…
Саймон: Ну, кто-то же должен был сделать первый шаг…
Роберт: Это был я! Ха-ха!
Саймон: Да ну! На самом деле это был я.
Роберт: Я пришел в твой паб! Пешком. А он не близко, кстати.
Саймон: Когда такое было?
Роберт: Ладно, только в этом интервью. Но смотри – когда я оглядываюсь назад, то понимаю, что раскол был неизбежен. Кто-то из нас должен был уйти, иначе группа распалась бы. Хотя она все равно перестала существовать. Кроме того, каждый пытался узнать, кто дольше сможет вести себя как полный идиот.
Саймон (с набитым ртом): Это неправда. Я бы никогда…
Роберт: Да, сначала тебе пришлось это понять. Помнишь мою лекцию на твой 21 день рождения (если не ошибаюсь)?
Саймон: В Австралии, когда мне было 19.
Роберт: А помнишь, мы давали там интервью, когда я был под кайфом? Пленка до сих пор в Интернете. Катастрофа. Мы говорим мало, но если открываем рот – это такая чушь.
Каждый год альбом, концерты, наркотики, путешествия по всему свету… в том возрасте вы полностью растворялись в работе?
Саймон: Когда тебе 18, ты живешь одним днем, не думая о последствиях. А потом жадно смотришь в прошлое. Роберт потратил на меня столько времени и сил. Подростком я играл в группах, чтобы нравиться девушкам. С the Cure я начал задумываться об искусстве. Одна из лучших строчек у Роберта “Неважно, если все мы умрем” (“One Hundred Years”). Когда тебе 19, и ты сталкиваешься с чем-то подобным – это шок.
Роберт: Единственное различие между тем, что было тогда и тем, что происходит сейчас, это то, что у тебя есть дети, а у меня – нет. “Неважно, если все мы умрем” – я до сих пор себя так чувствую. Как отца, тебя должно беспокоить будущее планеты, не так ли?
Саймон (открыто игнорируя вопрос): Каждое утро я просыпаюсь, и ты в моем сердце.
Саймон (открыто игнорируя вопрос): Каждое утро я просыпаюсь, и ты в моем сердце.
Звучит странно.
Роберт: ээээ…
Саймон: … и немножко гомосексуально, я знаю. (Роберту) В моей жизни твое влияние было самым важным.
Роберт: Ты слишком мне доверяешь. Мне кажется, что мы были очень эгоистичными, когда записывали “Pornography”.
Саймон: Да ладно! Ты всегда….
Роберт: …веду себя как эгоист?
Саймон: … предъявляешь к себе чересчур высокие требования.
Роберт: Не думаю. Часто у меня возникает ощущение, что наша работа несколько бессмысленна…
Наркотики причинили вам вред?
Роберт: Что? Не могли бы вы повторить вопрос? Ну, на самом деле, то, что в 80-е мы употребляли наркоту в огромных количествах, сыграло свою роль. Я боюсь однажды проснуться, не понимая, кто я. Надеюсь, к тому времени я буду очень старым. Именно наркотики погубили Лола – не в буквальном смысле, а физически и духовно. И чуть не убили Саймона, во время Wish-тура в 1992. Его пришлось отправить в больницу на вертолете.
А сейчас?
Роберт: У меня пониженная чувствительность к всякого рода веществам – это и благословение, и проклятие. Алкоголизм в моей семье имеет давние корни. Именно поэтому у меня есть стремление к расширению сознания. Иногда желание уйти от реальности становится очень сильным… Но с наркотиками я больше не связываюсь.
Вы пьете дома в одиночку?
Роберт: Время от времени. Все реже и реже. Но это нормально. Жизнь коротка. Какой смысл в том, чтобы отправится в могилу здоровым? Это почти приглашение… Если кто-то перестарается, вот тогда это трагедия. Восхвалять наркотические вещества – преступление. Если рядом с вами нет людей, которые беспокоятся о вас, это ужасно. Те, кто употребляет наркоту в немереных количествах, не могут творить и жить полноценной жизнью. Они только смотрят и едят.
Если так, то есть исключения – например, the Cure в 1982.
Роберт: Я верю, что ничего бы не изменилось, если бы мы держались от наркотиков подальше. Хотя, если бы это не было так весело, пластинка получила бы иное звучание.
Саймон (сражаясь с фонетикой): Быть пьяным – классно. Но блевать на себя – это уже не смешно.
Роберт: Понятно, что без галлюциногенов нам не удалось бы создать “Pornography”. Я не сумел бы зайти настолько далеко самостоятельно. Отдает мелодрамой, правда? После шести месяцев записи и тура я не хотел проходить чрез что-нибудь подобное снова. Однако попробовал повторить это с “Disintegration”.
Кто-то не становится мудрее с возрастом…
Роберт: Например, мои родители.
Саймон: Что?! Твой отец – самый мудрый из тех людей, кого я знаю.
Роберт: Неправда. Я ценю его идеи, потому что они основаны на 80 годах опыта.
Саймон: Твой отец очень умен. Таких еще поискать.
Роберт: Саймон, мой папа – редкостный придурок. Последние десять лет он учится у меня. Я ходил с ним в Queen Club в Париже – он никогда не был в баре для трансвеститов прежде.
Саймон: Но он вырастил тебя!
Роберт: Люди в его возрасте думают, что они обрели мудрость. Но это вариант Уолта Диснея. В противном случае перестанешь получать от жизни удовольствие. «Я стар и ни на что не способен». Брр. Прям не могу дождаться! Ха-ха! Мудрость! Это миф. С возрастом становишься только лучше! Чувство, что ты понял что-то – оппозиция мудрости. В этом можно найти утешение и ни о чем больше не волноваться.
Такие люди часто встречаются.
Роберт: Они принимают транквилизаторы, ха-ха. Мои родители до последнего дня не согласятся с тем, что они состарились. Это тупость, а не мудрость. Они ведут себя как подростки – напиваются и падают на публике. Хотя… недавно я тоже отличился. Это было великолепно. (Высоким голосом) «Что ты делаешь?» - «Мам, прости, я только что откатил на твои ботинки». Это был мой момент в стиле Мэрилина Мэнсона. Правда, папе это смешным не показалось...
Вы работаете над новым альбомом the Cure?
Роберт: Я подписал новый контракт. Боле менее напрямую с Россом Робинсоном. Он будет участвовать в записи. Будет трудно и очень интересно.
Почему? Разве вам нравится альбом Vanilla Ice, к которому он приложил руку?
Роберт (улыбается): Вообще-то он много чего другого сделал…
Limp Bizkit, Slipknot…
Роберт: Ну да, но… первый альбом Korn – это шедевр. А в 2002 году он продюсировал пластинку Vex Red, которая произвела на меня огромное впечатление. Один из лучших дисков за последние десять лет.
То, что “Bloodflowers” звучит как «the Cure 80-х» было для вас комплиментом три года назад.
Роберт: Все уверены, что работа с Робинсоном – дорога в один конец. Его энтузиазм достоин восхищения, но он не будет стоять в диспетчерской и орать «Делайте это именно ТАК, а не иначе», не идиот же он. Мы не зазвучим как Limp Bizkit, не надейтесь. Мне никогда не доводилось работать с человеком, который так страстно любит the Cure.
Это будет большей частью ваш альбом, как “Bloodflowers”, или коллективная работа, типа “Wish”?
Роберт: Росс хочет, чтобы это была пластинка группы, хотя пока мы попробовали только мои песни. Демо остальных участников я должен еще услышать, хе-хе.
Саймон: Я принес 30 песен.
Роберт: Неси еще 20, тогда посмотрим.
Вы играете на саксофоне?
Саймон: Нет. Потому что я знаю, что случится потом.
Роберт: Возможно, скоро мы превратимся в Roxy Music, ха-ха! Не, мы правда могли бы сделать кавер на “Virginia Plain”. Или на Боуи! Мы играем одну песню Боуи, где есть саксофон. Боуи – фантастический инструменталист. Один из невоспетых героев. Он один из лучших гитаристов всех времен, честно.
Саймон: Ты преувеличиваешь.
Роберт: Нет! Как он на акустической гитаре шпарит! Просто сидит и играет старые песни с “Hunky Dory” на двенадцатиструнке. Обалдеть! Как-то я был у него в гримерке и сказал: «Сыграйте что-нибудь на акустической гитаре,… пожалуйста…». Он сыграл “Changes”.
Это было перед концертом в честь его дня рождения?
Роберт: Да, и это было охрененно. Проверка на вшивость перед всеми. Я так волновался, что не мог наслаждаться происходящим. Но это было прекрасно. Я вел себя хорошо по отношению ко всем. Кроме Лу Рида. Он невыносим. Рядом с ним я похож на глупого клоуна.
Саймон (глотая слова): Лучшее соло – у тебя, в “Bloodflowers”.
Роберт: Если бы! Лучшее соло – у Джими Хендрикса, в концертной версии “All Along the Watchtower”.
Саймон: Ни хрена! Джими ничего не понимал в мелодии.
Роберт: Саймон, ты дурак. Хендрикс – один из лучших мелодистов в истории гитарной музыки. Он не сыграл ни одного соло, которое нельзя было спеть.
Саймон: Спорю на миллион фунтов.
Роберт: А у тебя есть миллион фунтов?
Саймон (на мгновение задумывается): Нет. Но, серьезно, если бы пришлось выбирать… Ты играешь лучше, чем Хендрикс.
Саймон: Спорю на миллион фунтов.
Роберт: А у тебя есть миллион фунтов?
Саймон (на мгновение задумывается): Нет. Но, серьезно, если бы пришлось выбирать… Ты играешь лучше, чем Хендрикс.
Когда приносят последнюю бутылку “Шардонне”, Саймон Гэллап уже лежит, уткнувшись носом в диван, и что-то бормочет, пока Смит описывает упадок английского телевидения в шоу «Celebrity Big Brother House”. Под конец он рассказывает анекдот о деньгах за охрану во время тура the Cure по Аргентине после Фолклендской войны. Саймон устало приподнимается. «Тур по Финляндии…», перебивает он с закрытыми глазами. «Там был маг… Нет, шаман, точно…». «Саймон, никогда не разговаривай с журналистами, если ты пьян в хлам», говорит Смит и встает. «Но, Роберт, тогда…». «Лучше я пойду спать», - Роберт поворачивается ко мне. «Вы не спросили про the Strokes». А что, надо? «Да нет», смеется он. «Спокойной ночи».
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Интервью с The Cure | kgasa - Дневник kgasa |
Лента друзей kgasa
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»