Рассказываю историю. Грустную, но жизненную.

4 часа сегодняшнего утра. Аэропорт «Домодедово». Я, не спавши ни секунды, приезжаю отбывать в командировку в Аликанте – на старт кругосветной парусной гонки Volvo Ocean Race. Очередь на паспортный контроль. Встаю в хвост. Позади меня тут же становится какой-то ханурик в истлевшей кожаной куртке и в ботинках с полуоторванными подошвами. От мужика прёт таким перегаром, что спичку не поднести, сам еле на ногах стоит. Хрен бы с ним, но он смотрит на меня пристально-пристально, глазенок красных не сводя.

- Здравствуйте, - говорю. – Чем могу помочь?
- Паша! – орет на весь аэропорт ханурик заплетающимся языком. – Я такой-то (называет фамилию). Мы с тобой вместе в Аликанте летим.
- Прекрасно, - отвечаю, хотя на самом деле прекрасно мне было за минуту до его появления, а ему было бы прекрасно провести ночь в вытрезвителе. – Ты до самолета-то дойдешь?
- Я – в говно! – честно сообщил мой попутчик с некоторой гордостью в голосе.

Кто он такой – я не понял. Зато он откуда-то прекрасно знал, кто я, и от переизбытка чувств принялся хватать меня за руки. Выяснилось, что он даже близко знает одного их моих коллег по «СЭ», которого я вам не назову просто чтобы не компрометировать хорошего невинного человека такими знакомыми.

Почему его не замели на паспортном контроле – не представляю, но каким-то образом алкаш преодолел и его, и личный досмотр. После досмотра он, правда, тут же грохнулся, но этого, кроме меня, почти никто не видел.

Еще одна беда заключалась в том, что за час с хвостом, остававшиеся до вылета, мне надо было кровь из носу дописать и сбросить большой материал для рубрики КХЛ vs. НХЛ, потому что дальше меня ждал путь с тремя перелетами и двумя пересадками – в Мюнхене и Барселоне. Такие перемещения, как вы понимаете, передаче материалов в газету совершенно не способствуют.

- Слышь, попутчик, - говорю ханурику, когда довожу его до нужной калитки. – Я тут сейчас сяду поработать, а ты меня до отлёта ради бога не трогай. У меня цейтнот.
- Нет вопросов! – согласился он.

У меня еще не успел ноутбук загрузиться, как он снова схватил меня за руку и заорал: «Паша, пойдем! Скорее, Паша! 10 минут осталось!»
Тут уж я не стал выяснять, до чего конкретно осталось 10 минут, и просто вежливо посоветовал сесть на место. Он сел, но сразу же заерзал и через минуту снова заголосил. Я прямо-таки физически почувствовал, насколько быстро утро перестает быть томным и повысил голос:
- Слышь, ты, парусник! У тебя посадочный талон есть – вот и лети с ним куда хочешь, а от меня отстань!

Ханурик чего-то заскулил и принялся метаться по терминалу. Минуты через три вернулся, плюхнулся на пол, закурил и стал стряхивать пепел в кадку с цветком. Тетеньки и дяденьки, смиренно и тихо ожидавшие посадки на Мюнхен в этот предрассветный час, брезгливо на нас посмотрели и стали пересаживаться подальше. Ханурик, докурив, поплёлся ломиться в закрытую стеклянную дверь выхода на посадку.

Я не буду утомлять вас описанием всего, что вытворял этот синяк оставшийся час. До сих пор не могу понять одного – как мне в таких условиях удалось таки дописать недостающие 5 000 знаков и сбросить текст в редакцию.

Места в самолете у нас, по счастью, оказались далеко друг от друга. У меня – ближе к носу по левому борту, у него – ближе к хвосту по правому. Я сел, расслабился, закрыл глаза. Самолет почему-то упорно не отъезжал от калитки, хотя по времени уже полчаса как должен был взлететь, и я уже почти задремал, когда ко мне подбежали две немецкие стюардессы.
- Вы – Стрижевский?
- Да.
- По-английски говорите?
- Да.
- Вы летите с другом?
- Нет, я один лечу.
- Там в хвосте самолета человек, который говорит, что вы – его друг, и что вы летите вместе.
- Мы летим на одно мероприятие, но вижу я его впервые в жизни.
- Он не желает ничего слышать и не делает то, что мы просим.
- У меня тоже были с этим сложности.
- Мы не можем его угомонить, у нас из-за него вылет задерживается.
- И что, по-вашему, я теперь должен делать?
- Если вы своего знакомого не успокоите, нам придется высадить его из самолёта.

Я посмотрел на часы. Между рейсами в Мюнхене по расписанию было всего полчаса, и я понимал, что успеть на пересадку шансов уже никаких. Но когда я понял, ИЗ-ЗА ЧЕГО мне предстоит загубленный день тупого сидения в четырех аэропортах вместо того, чтобы несколько лишних часов насладиться Испанией, в которой я никогда не был, во мне вскипела ярость. Страшная ярость - такая, что аж кулаки сами сжались, а дилемма о товариществе и взаимовыручке умерла, не успев родиться.

- Высаживайте, - говорю. – И побыстрее. Мне непонятно, как вы вообще могли его в самолёт впустить.

В салон вошли два каких-то бугая в желтых жилетках «Люфтганзы», и через минуту ханурик со своим идиотским красным мешком был выдворен обратно в терминал.

На свой рейс Мюнхен – Барселона я, естественно, не успел. Думаю, что на свои пересадки опоздала примерно половина пассажиров московского самолета. Правда, сотрудники «Люфтганзы» тут же переделали мой билет так, что я попадал в Аликанте всего с четырехчасовым опозданием, и еще без всяких просьб выдали бесплатный ваучер на еду в любом кафе мюнхенского аэропорта. Кто-нибудь в курсе, в Домодедово выдают бесплатные ваучеры опоздавшим на пересадки? А в Казани – выдают?

- А из-за чего ваш рейс-то опоздал? – полюбопытствовал сотрудник авиакомпании на прощание.
- Пьяного пассажира ссаживали, - говорю.
- В Москве – пьяный пассажир. Кто бы мог подумать! – засмеялся немец. – Мы тут каждый день в аэропорту пьяных русских успокаиваем, помогаем дорогу на пересадки найти…

Пишу всё это, сидя в аэропорту Барселоны. Вылет в Аликанте задержался, но вот только что объявили посадку. Ребята из Team Russia, ждущие в Аликанте, уже сообщили, что ханурик летит следом. Счастье-то какое…