Когда я проснулся, рядом уже никого не было. В подвальном помещении было сухо и тепло, кто-то (конечно, мой Ромео) зажег свечи и заботливо накрыл меня клетчатым пледом. Не думаю, что могу замерзнуть, от этого забота была вдвойне трогательной. Есть мне не хотелось, поэтому я мог не спешить, потянуться и подумать. В нескольких фильмах я видел, как вампиры поднимаются из могил точно с заходом солнца, плавно перетекая из горизонтального положения в вертикальное. Вот уж глупость! Итак, в какой ситуации я оказался? За мной гоняется огромная община вампиров (даже тех, кто был в зале, хватило бы с лихвой, чтобы разорвать меня на тысячи кусочков и сжечь каждый из них отдельной спичкой в течении минуты), я должен изменить вековой порядок и мне в помощники достался совершенно сумасшедший вампир-маг с идиотским именем, правда, обладающий определенным шармом. Что самое странное, сия ужасная ситуация не пугала меня. Напротив, мне нравилось это, наверное, в глубине души я хотел ополчиться против всего мира.
Мои размышления прервал звук шагов в коридорчике и легкий запах смертной девушки. Я растерялся, не зная, что делать. Как Ромео мог допустить появление здесь смертной? Или он рассчитывал, что я буду голоден? Или мне следует ни в коем случае не показываться ей на глаза? Но вскоре я понял, что по коридору шли двое – один без запаха. Я успокоился и поднялся навстречу, даже попытался как-то пригладить волосы. В подвал вошел Ромео, сопровождаемый смертной девушкой с темно-медными кудрями и зелеными глазами. Она была одета в длинное узкое платье из темно-зеленого бархата в тон глазам.
- Это Мишель, моя ассистентка, начинающая ведьма, - представил ее Ромео. – Мишель, это… - он замялся, - в общем, тот, о ком я тебе так долго рассказывал.
Девушка вежливо кивнула. Сочетание темного оранжевого с зеленым делало ее потрясающе колоритной. А еще у нее была восхитительная стройная шея, на которой билась тонкая артерия…
Мои мысли прервал Ромео.
- У тебя сейчас есть желание заняться нашими делами?
- Разумеется, есть!
- Чем бы ты хотел заняться в первую очередь?
Я задумался.
- Знаешь, я хочу сейчас вернуться домой и порыться в своих вещах. Я хочу больше узнать о себе. Хотя бы свое имя…
- Почему бы тебе не взять псевдоним, как у всех нас?
- Я слишком мало знаю себя, чтобы назваться. Пусть пока у меня не будет имени.
- Тогда мы перекусим и отправимся к тебе, все вместе, хорошо? Нам будет важна всякая мелочь. Я скоро вернусь, а вы с Мишель можете пока пообщаться и чуть лучше узнать друг друга.
Ромео ушел. Мне сразу стало одиноко.
Мишель жестом предложила подняться наверх, я молча последовал предложению.
Мы оказались в центральной гостиной. Обстановка комнаты выглядела старинной, но все предметы не были антиквариатом – они были не так уж давно изготовлены разными мастерами, просто подобраны под единый стиль. Преобладал кофейно-коричневый и благородный красный.
- Так ты и есть тот самый ‘ыцарь, о кото’ом я слышу от ‘омео вот уже девять лет? – Начала Мишель, мило картавя. У нее был очень сильный французский акцент. Она произносила слова вроде бы правильно, но произношение было не совсем обычным – слишком резкие согласные и проблемы с незнакомыми звуками. Как будто ее учил кто-то, кто сам плохо знал язык.
- Ты из Франции?
- Да, я ‘одилась в поместье недалеко от Па’ижа.
- И ты – ведьма?
- Начинающая. Мсье ‘омео учит меня колдовству.
- И что ты уже умеешь?
- Не так уж много. Я училась главным об’азом приво’тной и защитной магии. Я умею возводить эне’гетические купола или сфе’ы, п’авда, небольшие. И уп’авлять людьми, но только неопытными.
- В каком смысле – управлять?
- Заставлять их делать то, что я хочу. По собственному желанию, ‘азумеется.
- И ты можешь заставить человека покончить с собой?
- Нет, нет! Я могу заставить кого-то влюбиться или возненавидеть, или пове’ить мне, или, к п’имеру, танцевать…
- И часто ты пользуешься этим умением?
- Очень ‘едко. Это тяжело. Сильно устаю.
Нашу милую беседу прервал Ромео. Он вернулся, держа на руках мальчика лет двенадцати, без сознания, совсем еще ребенка. Он бережно опустил мальчика в кресло, снял с плеча большой потрепанный рюкзак, вроде того, с какими туристы ходят в походы, дико диссонирующий с его общим обликом, и стал раскладывать его содержимое на столе. Мы с Мишель молча наблюдали за ним, я – изумленно, она – спокойно, как будто в действиях Ромео не было ничего необычного. Среди прочих предметов были две буханки свежего хлеба, копченое мясо, завернутое в бумагу, стерильный медицинский бинт, несколько крупных яблок и бутылка красного вина. Закончив, он подошел к серванту, что стоял у стены, и достал большой хрустальный графин, три бокала и острый на вид нож. Они тоже заняли свое место на столе. Мишель, не говоря ни слова, начала нарезать хлеб. Тем временем Ромео аккуратно вспорол длинным ногтем фольгу на горлышке бутылки, подцепил пробку и вытянул ее так легко, как будто она ничем не была закреплена, с характерным звуком. Он осторожно налил немного вина на донышко графина. Затем он вернулся к мальчику, поднял его на руки и перенес на стол, очистив рукавом немного места. Ромео достал откуда-то из кармана пальто упаковку лезвий, распечатал одно и не спеша, но глубоко разрезал запястье мальчика. Я прирос к креслу, в котором сидел. Одно дело – когда ты сам, находясь под воздействием голода, страсти и азарта, прокусываешь горло человеку, крепко прижимая его к себе, и совсем другое – видеть, как кто-то спокойно, не спеша, как будто нарезает колбасу, разрезает руку ребенка. Я был в шоке. В тот момент мне хотелось бросить этого сумасшедшего пожилого ромео и бежать от него подальше. Впрочем, на Мишель это не произвело никакого впечатления. Она сходила куда-то за блюдом и разложила на нем хлеб, а затем принялась нарезать мясо. Хозяин дома приподнял мальчика над столом, чтобы кровь стекала по тонким пальчикам в графин, смешиваясь с вином. Запах крови немного протрезвил меня. Я вспомнил о том, кем являюсь, и решил во что бы то ни стало научиться относиться к этому как к неизбежному.
Наполнив графин до половины, Ромео ловко пережал вену ребенка у локтя, остановил кровь и аккуратно забинтовал его руку, а затем отнес его обратно в кресло. Мишель долила графин вином доверху. Мы молча сели за стол. К моему удивлению, она тоже налила себе смеси крови с вином и не спеша цедила ее из бокала, параллельно медленно пережевывая мясо с хлебом. Что касаемо Ромео, он, судя по всему, уже успел утолить первый голод и теперь не спеша грыз яблоко. Значит, не только я могу питаться человеческой пищей. Правда, не могу сказать, что она как-то утоляет голод, но по крайней мере доставляет какое-то удовольствие. И можно закосить под человека в случае чего.
- Она больна, у нее недостаток гемоглобина в крови, - пояснил Ромео, заметив мой удивленный взгляд. Он налил мне смеси из графина и пододвинул бокал поближе
Я крепко взял его обеими руками, как ребенок, и начал пить маленькими глотками, периодически кося взглядом в сторону спящего мальчика. Признаюсь, мне было жутко. Я чувствовал себя обреченным на какую-то глобальную mission impossible (я нашел этот фильм дома, едва ли не единственный, не посвященный вампирам), загнанным в угол, откуда не имею права выйти. Мне оставалось только одно: сражаться и победить. Это напоминало дешевое фэнтэзи, где задача всегда крайне важна, светла, опасна и совершенно невозможна и все равно все остаются живы, а хорошие побеждают без единой царапинки. А я ведь не мог подчиняться даже этим глупым законам, ведь меня никак не назовешь положительным героем. Куда ближе к реальности казались старые фэнтэзийные классики, где персонажи честно мрут, как мухи, и не выделываются тем, что они хорошие и никого обижать не хотят. Таково было мое состояние – хотелось как-то по-детски пофилософствовать, посмотреть на проблему со стороны, чтобы не думать о том, что я – ее центральное звено.
Не допив, я поднялся на ноги, повинуясь неожиданному импульсу, сказал, что хочу пройтись наедине, и вышел из дома, не дождавшись ответа. Мне резко захотелось побыть одному, не просто захотелось, а приспичило, общество этой парочки казалось невыносимым. И тем невыносимее была мысль о том, что так или иначе придется к ним вернуться. Я прекрасно отдавал себе отчет, что без Ромео и его познаний в разных областях мне придет конец в течении недели. Вампиры легко найдут мой след и «уничтожат отступника».
Что касаемо моего желания пройтись наедине – мне просто захотелось поохотится. Слишком непривычно и мучительно было пить кровь не из живого, теплого человека, как я привык, а из тонкостенного стеклянного бокала, к тому же мешая ее с вином. Холодная кровь вызывала у меня ощущение, как будто я пью содержимое вен трупа. Это было неприятно.
А теперь мне следовало найти одинокого человека, вышедшего погулять в позднее время, подходящего для моих целей. Только нормальная, горячая кровь могла меня успокоить.
Я шел довольно бытро, неосознанно пытаясь уйти подальше от этого странного дома, где живая девушка пьет кровь двенадцатилетнего мальчика и пожилой Ромео учит ее колдовству. Вскоре я оказался где-то в районе местного Дворца Бракосочетания. Мне навстречу по улице одиноко шел человек. Было уже достаточно поздно, и часть фонарей на улицах погасили, так что я смог разглядеть его, только подойдя довольно близко. Высокий, плотный, с черной кожей, мелко вьющиеся волосы гладко зачесаны назад и собраны в хвост черной аптечной резинкой. Он совсем не боялся ходить один в такое время, выглядел довольно бодрым для поздней ночи и даже напевал какую-то незнакомую мне мелодию. Довольно молодой, наверное, иностранный студент. То, что надо! Я просто физически ощущал толчки его сильного, молодого сердца. Боже мой, как приятно сделать хоть что-то привычное за последние двое суток.
Я быстро пошел ему навстречу, когда он хотел было со мной разминуться, резко повернулся на каблуках и припал лицом к его шее, крепко сжимая широкие плечи, не давая ему освободиться. Я никогда не начинал пить сразу (исключая приступы зверского голода), для меня всегда было важно получить максимум удовольствия от действия, а не просто утолить жажду. Поэтому и сейчас я медленно провел губами по мягкой черной коже, коснулся ее языком; человек, казалось, боялся дышать. Когда я решил, что время пришло, то поднял его голову вверх – потянув за хвостик – и аккуратно вспорол клыками кожу. Кровь, что пролилась, была неожиданно горячей и мгновенно опалила мне губы, язык и горло. В шоке, я отшатнулся от него, и человек бросился бежать, наверное, удивленный моей реакцией. Возможно, он принял меня за какого-нибудь маньяка-гомосексуалиста, который мнит себя вампиром. Впрочем, мне было без разницы, потому что горло и рот жгло так, словно я проглотил расплавленный металл. Никакая испробованная мною человеческая пища не давала такого шокирующего результата, включая проклятый абсент, а кровь, от которой я меньше всего ожидал подобного, обожгла меня, как огонь.
Ничего не поделаешь, пришлось вернуться обратно. Ромео, встретивший меня на пороге, сначала изумился (думается, мои ожоги выглядели малопривлекательно), а затем рассмеялся, чуть смущенно, но искренне.
- Глупый, - прошептал он. – Разве ты еще не знаешь об этом? Мне и в голову не пришло тебя предупредить.
Не говоря больше ни слова, он чуть наклонился, чтобы поцеловать мои обожженные губы, затем аккуратно надкусил свою нижнюю губу и приник ко мне. Я ощутил вкус его крови – она была совсем не похожа на человеческую, даже не похожа на кровь, и в то же время напоминала дикую смесь крови тысяч людей, густую и концентрированную, как будто от каждого взяли по капле, а потом поставили на жаркое солнце, чтобы кровь выпарилась и свернулась. Она не имела определенной группы или определенного резуса, во всяком случае, на вкус – я уже умел в этом разбираться. И в то же время я ощутил, как исчезает жжение в моем горле, хотя следы ожогов остались, я чувствовал их языком, они уже не болели.
Наконец наш поцелуй (назовем это так) разомкнулся. Я очень сожалел об этом, приятно было чувствовать так близко кого-то, не скованного страхом и не обязанного умереть. Хотя, с другой стороны, что он себе позволяет?
- А что со мной было? – Спросил я , чуть отдышавшись.
- Ты пил кровь человека с сильно пигментированной кожей?
- Да, а это имеет значение?
- Конечно, имеет. Понимаешь, когда человек много времени проводит на солнце, его лучи впитываются не только в кожу, но и в кровь. Это нельзя увидеть или как-то объяснить, но мы всегда это чувствуем. Небольшая доза этих лучей, которая содержится в каждом человеке, не может тебе повредить, а вот сильная способна обжечь и даже убить, будь ты послабее. Тем не менее тебя всего лишь обожгло, это неприятно, но вполне излечимо другой кровью, не содержащей света. Моя вполне годится. Именно поэтому моими излюбленными жертвами всегда были рыжие – создания со столь нежной белой кожей, что они не могут подолгу оставаться на солнце. Кроме того, я неравнодушен к веснушкам…
Мишель, которая уже поела и теперь читала книгу, подняла глаза и улыбнулась. Теперь на ней был шелковый пеньюар, который открывал большинство изгибов тела. Я неожиданно понял, что меня это все еще интересует, пусть и как вампира. В любом случае пища должна быть красиво подана. С другой стороны, было еще некое стремление к эстетике, призванное заглушить то, чем я вынужден был заниматься почти каждую ночь. Женская красота, безусловно, относилась к вещам, которые позволяют на время забыть о том, что я вампир. Мишель напоминала Саманту Фокс: пышные темно-рыжие волосы, большая, красивая грудь, полные бедра, чудесно очерченные ноги и тонкая от природы талия. Никаких изменений ее фигура отродясь не претерпевала. Не было и намека на мышцы или следы диет. Абсолютно природная красота…
- Похоже, мне придется научить тебя самому необходимому, - продолжал тем временем Ромео, - если со мной что-нибудь случится, ты можешь остаться совсем беззащитным.
Я кивнул, не особенно вникая в смысл его слов и не сводя глаз с Мишель.
- Да, и еще. Я думаю, тебе пора найти себе имя. Я ведь даже не знаю, как тебя называть, а обращаться к тебе «эй, ты» - это как-то по-американски и невежливо.
- Не торопи меня с этим, пожалуйста. Раз уж я могу сам выбрать себе имя, то оно должно быть подходящим, а я себя еще недостаточно знаю, чтобы охарактеризовать.