Не меняя курс, катался по небу одинокий месяц, временами «линяя» в луну. Одно неопознанное нами тело – опознанное лишь амбициозной цивилизацией – могло быть Им и Ею. И только будучи луной, маршрут её до предрассветной черты мнимого горизонта переходил в долгое скользящее дефиле, бесконечно зовущее за собой. Но кому доведётся отправиться вслед за догорающим небесным светилом? 
А теперь прошу реалистов «отстегнуться» от текста. [500x366]
В Его голове каруселью проносились воспоминания. Сначала это были Её глаза, улыбка, потом Он пытался воображением собрать мозайку Её движений, но от волнения в мыслях всё путалось, мешалось и Он снова пускался в путь по знакомому кругу воспоминаний, иллюзорно добавляя к каждому действительному мигу, проведённому с Ней, собственно сфантазированные и невыносимо трогательные детали, пытаясь предугадать ход дальнейших событий в их пока ещё «сырых» отношениях – ни с одной, ни с другой стороны особых страстей не выказывалось, а всё по известной каждому из нас причине застенчивости и трусости.
Пребывание в мире щекотливых грёз длилось не долго – раздался телефонный звонок, и тут картина жизни приобрела знакомые черты. Он сморщился и потянулся к трубке: звонил друг, беспокоившийся о планировки провидения наступающего Нового года, на что тот неохотно промямлил, что Ему всё равно и взвалил трубку на её родное место.
Улицу за окном грубо заштриховала ночь, оставив светить месяц в обречённом содружестве с аллеей мрачных фонарей, смирившихся тем не менее с вынужденным одиночеством, поскольку до месяца Ему как-никак не было никакого дела, и с коммуникационными прихотями человечества. Один из них обиженно, как исподлобья, бросил свет в его поникшее окно. Шторы были раздвинуты, и свет, исходящий от фонаря, своей пронзающей откровенностью будоражил Его воображение, сердце в груди скомкалось в снежок и с тихой болью начинало таять.
Месяц подозрительно скрылся. Откуда-то сверху – он только потом додумался, что с неба – в стёкла мелким бисером посыпал снег, плавно перешедший в разбухшие невесомые хлопья. Он заворожено смотрел на послушно падающий белоснежный пух, внимая всем прелестям бархатной тишины и ощущая её незримое присутствие – Ему стало уютно. Мир иллюзий постепенно выкрасился в мир сновидений – Он уснул.
Приходил новый день, седая ночь, снова новый день и седая ночь. Он встречал Её, встречал и упускал, и снова встречал.
Новый год крался незаметно. Шла кропотливая и торжественная подготовка к маскараду, шла без них. Им хотелось верить, да они, впрочем, и верили, что всё произойдёт как-то само собой, без их участия, без их вмешательства – они были заняты друг другом.
Он и Она встретились задолго до начала маскарада и были выряжены в соответствующие костюмы, что вызывало у них друг к другу смех и умиление. Он был пчёлкой, а Она – маком.
За густо замысловато навешанными гирляндами, мигающими новогодними фонариками, мишурой и заслонившей почти всю стену ёлкой с огромными мохнатыми лапами, водружёнными пузатыми ёлочными игрушками, еле-еле угадывалось прежнее помещение, которое до этого было обставлено чопорной деловой мебелью, а теперь на время вынесенная и забытая. Празднество было в самом что ни на есть разгаре. Из динамиков звучали бессмертные «Beatles», сопровождаемые танцами влюблённых пар, на чьи головы и плечи со всех неведомых для них сторон «распылялись» конфетти. Прежде чем время перевалило за полночь, раздалось язвительное шипение шампанского и звон хрусталя, и тут, совсем не как обухом по голове, посыпались дружные и трогательные поздравления и пожелания всяческих благ.
Новогодняя ночь обещала всем феерический и романтичный маскарад. Танцы, музыка, смех, искрящиеся счастьем глаза, пестрые костюмы – всё обрело себя в одном целом круговороте впечатлений. А наши влюблённые, Она и Он, пребывая во взаимном поглощении, находились вне эпицентра страстей. Усталость была чужая их кружевному танцу, а музыка волнами огибала их слух – они кружились под свою мелодию.
Неожиданно для Него, а, быть может, и для себя тоже, Она резко разомкнула его объятия, аккуратно выскользнула из его рук, поправила на себе алые лепестки и обещалась сиюсекундно вернуться. Ожидание Её возвращение развернулось целой лентой бесконечности, что произвольно навлекало на Него тревогу и волнение. Но, не видя особых причин для беспокойства, Он стал успокаивать себя и, отыскав глазами место, куда сложно было присесть, отправился к свободному столику.
А время не тянулось мучительно и не проносилось молниеносно – оно ушло. И не было ни минуты, чтобы успеть поймать его. Оно просто ушло, ушло в бездну. Но всё ещё было бы ничего, если бы это безжалостное и капризное время не ушло вместе с Ней. А Он? Он так и остался сидеть за столиком, только теперь за хромым столиком.
В распахнутое окно после праздничного зала вперемежку со слабым утренним светом торопливо сыпал сухой снег. От ветра на ёлочных игрушках заиграли блики. Гирлянды, затоптанные и помятые, ещё до рассвета бездушно разбросали по углам десятки пар ног. А ёлку, фальшиво переливающиеся радужными красками пушистой мишуры, нагло выдавали в лести собственные иглы, уязвив за эту ночь не одну легкомысленную плоть.
А первый день наступившего года в Его жизни оказался таким же, как и прежние двадцать – год никуда не уходил, ушло время и Она.