"Бог Евангелия вовсе не одинокий, замкнутый в Самом Себе и самодостаточный, -«абсолютный» (в смысле: отрешённый от всего, что не есть Он Сам) Бог. Разумеется, Он не имеет подле Себя равного Себе, которым Он был бы ограничен и обусловлен. Но Он и не является пленником собственного величия, не обречён на то, чтобы быть лишь кем-то или чем-то «совершенно иным». Бог Шлейермахера не способен умилосердиться; Бог Евангелия – может и делает это. Как в Самом Себе Он един в единстве жизни Отца, Сына и Святого Духа, так по отношению к отличной от Него реальности Он де-юре и де-фако свободен быть Богом не наряду с человеком и не просто над ним, но у него и с ним и, - что самое важное, - для него, быть не только его Господом, но и его Отцом, Братом и Другом: быть Богом человека – не в умаление Своей Божественной сущности и не в отказе от неё, но именно в её подтверждение. «Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушёнными и смиренными духом» (Ис 57:15). Это осуществляется Богом в истории Его деяний. Бог, который противостоял бы человеку только как бесконечно возвышенный, далёкий и чуждый в своей бесчеловечной Божественности, если бы и обнаруживал как-то своё присутствие для человека, мог бы стать для него только Богом «дисангелия», дурной вести, Богом презрительного, судящего, смертоносного «Нет», которого человек должен был бы страшиться, стремиться бежать от него, и, поскольку он не в силах удовлетворить ему издалека, он предпочёл бы просто не знать его. Многие другие теологии фактически имеют дело с такими лишь возвышенными, сверхчеловеческими и бесчеловечными богами, которые как таковые могли быть только богами всевозможных «дисангелий» (dysangelion). Именно такого рода богом представляется обожествлённый прогресс и уж точно – прогрессивный человек. Но Бог, о котором говорит евангелическая теология, столь же возвышен, сколь и уничижён: возвышен в самой своей уничижённости. Его неизбежное «Нет» заключено в «Да», обращённом к человеку. И поэтому всё, что Он желает и делает для человека и с человеком, является полезными, целительными, путеводными деяниями, которые несут с собой поэтому мир и радость. Так, Он поистине есть Бог Евангелия, - благого для человека, поскольку милостивого к нему, Слова. Дело евангелической теологии – дать ответ на милостивое божественно «Да», на самораскрытие Бога в Его человеколюбии. Она имеет дело с Богом как Богом человека, но именно поэтому также и с человеком как человеком Божьим. Человек для неё – вовсе не то, что подлежит «преодолению»: напротив, человек для неё – тот, кому Богом предназначено всё преодолевать. Таким образом, слово «теология» оказывается для неё неточным обозначением, поскольку оно не высвечивает решающего измерения её предмета – свободной любви Божьей, пробуждающей свободную же любовь, и Его милости (charis), побуждающей к благодарению (eucharistia). Термин «теоантропология» лучше бы выразил, кем и чем она занимается, - только бы не смешивать это с тем, о чём речь шла в п. 2, - с «антропотеологией»! Так что сохраним название «теология», не забывая и оставляя в силе неизбежное в нашем случае уточнение – «евангелическая теология», особенно в только что обговорённом смысле: евангелическая как обращённая не к какому-то бесчеловечному Богу, не законническая теология! Евангелическая теология обращена к Еммануилу, Богу с нами! Как, имея такой предмет, ей не быть благодарной, а потому и радостной наукой?"
(Введение в евангелическую теологию, Лекция 1. Разъяснения – Карл Барт)