Веллер: Добрый день, дорогие радиослушатели. Наш телефон 956-15-14, к чему надо теперь прибавить код 495, потому что если кто из-за города или из другой части, то есть ведь код ещё 499, так вот наш код 495. И 956-15-14. И мы, значит, начинаем со всех сил отвечать на ваши вопросы, стараясь быть честными, объективными, непредвзятыми и никуда не пристёгнутыми.
И раньше, чем мы начнём это делать — несколько слов о... каком-никаком, всё таки, на мой взгляд, событии. Вышла несколько недель назад (точнее, видимо, недели три; месяца ещё вроде не прошло) до крайности примечательная книга. Книга эта называется «Путин. Путеводитель для неравнодушных», а написал её знаменитый тележурналист и ведущий Владимир Соловьёв.
Книга интересная и необычная, повторяю, до крайности, потому что те, кто, например... ну, жёсткая оппозиция, с ненавистью относятся ко всему во власти — должны счесть, что книга исключительно тем и занимается, что прославляет власть; те, которые наоборот полагают, что власть исключительно хороша — книгу должны счесть жёстко оппозиционной и вообще какой-то очернительской; потому что здесь проблема дана со многих сторон сразу. Здесь Путин, как человек, и Путин, как явление, и Путин, как политик, и Путин, как собеседник, и Путин, как друг — и все эти облики сплошь и рядом не то, чтобы не стыкуются друг с другом, но несколько противоречат друг другу по своему значению. То есть, с одной стороны, вроде бы, всё хорошо (субъективно), а объективно в стране получается не всё хорошо (ну, как, собственно, и все и так знают).
Книга набита информацией для людей малосведущих (к каковым я и себя на самом деле отношу, потому что по коридорам кремлёвским не гулял, по-моему, ни разу), набита информацией, интересной до чрезвычайности — откуда, где, что, когда, у кого. Книга говорит о том, что Россия всё-таки достаточно демократическая в плане информации, если такие книги могут спокойно выходить и спокойно продаваться, и тираж её стартовый 100 тысяч, и сколько я знаю, за первую неделю было продано 75 тысяч экземпляров, что категорически бестселлер.
Другое дело, что она не слишком дёшево стоит (сам я на лотках видел её за 300 рублей). Конечно, 12 долларов (в переводе на международную валюту) — дороговато у нас за книгу (хотя издание приличное), но вот кому это посильно (и, в конце концов, каждую книгу, давно известно, читает от двух до четырёх человек, передавая друг другу), я бы её решительно рекомендовал.
А теперь, я повторяю, 956-15-14 (код 495), и мы отвечаем на ваши вопросы, поскольку, как правило, жалуются слушатели, что невозможно дозвониться — а с этого конца у нас заклинивает, что невозможно принять совершенно никакой вопрос. Потому что вопросы обычно задают, как правило, решительно одни и те же (простите великодушно за слова такие), потому что это наши социальные условия, наши социальные программы, наш недостаточный уровень зарплат, наша инфляция и тому подобные наши несчастья, с которыми нам ежедневно приходится разбираться в нашей жизни. В книге, о которой я только что упоминал («Путин» соловьёвский) речь идёт о тех же самых недостатках, с которыми мы и имеем дело в каждодневной действительности, потому что. Один из самых примечательных моментов — это коррупция (о которой столько говорилось, о которой говорится постоянно, которую все знают), где подаётся такая точка зрения, что коррупция — это на самом деле у нас система перераспределения доходов. Поскольку всем понятно, что бюджетники на назначенную бюджетную зарплату прожить нормально не могут, то таким образом все, кто есть, берут ещё какие-то деньги помимо своей зарплаты.
Так, один звонок всё-таки протиснулся у нас через 4 канала; здравствуйте, мы вас слушаем. Алло, вы в эфире.

---

Радиослушательница: Здравствуйте. Я Татьяна Николаевна из города Кургана. Хочу сказать, как только добавляют прибавку к пенсии...

Веллер: Татьяна Николаевна, выключите, пожалуйста, свой радиоприёмник, потому что он даёт эхо и мешает вам, мне, и слушателям. Выключили?

Радиослушательница: Да-да.

Веллер: Умница, а вот теперь говорите, я вас слушаю дальше.

Радиослушательница: Как только добавляют пенсию — и у нас губернатор Богомолов отбирает у нас половину зарплаты...

Веллер:А каким образом, погодите? Одну секундочку...

Радиослушательница: ...которую нам добавляет. У нас проезд в городском транспорте с февраля-месяца вырос до 400 рублей, хотя в других городах...

Веллер:Трубочку не кладите; каким образом губернатор отбирает у вас половину зарплаты?

Радиослушательница: Ну почему-то проезд-то до 400 рублей стал. А кто этим командует у нас? Богомолов только, в городе Кургане.

Веллер:Понятно. То есть растут цены.

Радиослушательница: Да.

Веллер: И ваш вопрос, «как же это так»?

Радиослушательница: Да. Вот как... куда обратиться это? А в магазины вообще страшно заходить, цены ужасные.

Веллер: Да, в магазины заходить страшно, я с вами согласен.

Радиослушательница: Да.

Веллер: Самые страшные магазины в Москве. Правда, в Москве и зарплаты больше, чем у вас. Спасибо большое.
Значит. То, что полагаю я, и полагал всегда. Первое — должно существовать жёсткое антимонопольное законодательство, и второе — должен существовать механизм жёсткого приведения этих законов в действие.
Что это означает, говоря по-простому? Это означает, что любой человек, который пожелал, например, в любом городе (а хоть в Орле) открыть продуктовый магазин, нашёл подходящее помещение, сговорился с хозяином на подходящую аренду или плату за покупку (в рассрочку или как, или о кредите), зашёл в юридическую контору, в течение получаса ему там помогли заполнить стандартную заявочку, за которую он заплатил какие-то деньги (предположим, сто долларов с него содрали — как в Америке, зверская цена), и эта заявочка ушла в государственное (в центральное, в столичное, в федеральное) бюро по предпринимательству, и не более, чем через два месяца, не более, чем через 60 суток он получил бумажечку с печатью, на гербовой бумажке (печать), из центра, из этого агентства, о том, что ему присвоен номер такой-то, лицензия номер такой-то, адрес государственный такой-то, на первый год освобождение от налогов, на второй-третий такой-то, и он может начинать заниматься своей деятельностью. Всё! Никаких более виз.
После чего он в своём магазине начинает торговать продуктами (предположим, он человек небогатый), и вот он лично, или кто-то из его семьи (брат, старший сын, кто там есть, дядька) садится в машину (любую, самую старую, разъезженные Жигули-«копейка»; какая есть), и начинает ездить по окрестным сёлам и деревням, скупая там продукты — за нормальную, разумную, какую-то справедливую, взаимоприемлемую для производителя и для него цену. Привозит их в магазин, и там, если других магазинах в три раза дороже, то он ставит такую цену, чтобы ему только окупить свои расходы и прожить на что-то. Зато, раз у него цены в два раза ниже, чем везде, улетит мгновенно! И прибыль он начнёт получать, и арендует ещё одно помещение для второго магазина.
И как только к нему придут добры молодцы сказать, что он устанавливает неправильные цены, и как только кто-то перед его магазином роет гигантскую яму, чтобы не проехать-не пройти, потому что какая-то фирма решила здесь рыть, то тут же эти милые люди идут под суд, и отвечают по всей жёсткости закона за то, что они хотят задушить конкурента и продолжать держать свои высокие монопольные цены. И если кто-то, не приведи господь, пришибёт в родной подворотне этого человека, то милиция (та же полиция) будет рыть до тех пор, пока не посадит всех — потому что в первую очередь подозрение падает на коллег-монополистов, которым невыгодно, чтоб им конкуренты снижали цены.
И здесь дело губернатора исключительно ответить за то, чтобы вот такой человек, который пришёл на рынок с низкими ценами, не пострадал, жил спокойно и работал свободно. И как только что-то случается, то губернатора дружески приглашают в Большой дом в столице и дают ему по затылку — будь то губернатор американский, или какой-либо ещё (а хоть и российский, это неважно).
Вот это называется антимонопольное законодательство. Вот тогда цены держатся на человеческом уровне, потому что как только что-то задирается сверх мер, так прибегает тот, кто продаёт подешевле, чтоб продать побыстрее и на этом сделать свой маленький навар.
Ну, вот поскольку у нас этого нет, поскольку у нас, строго говоря, имеется монопольная торговля, куда ни плюнь — то у нас имеется совершенно зверское задирание цен. Потому у нас и говорят: как только зарплаты, пенсии добавишь, так это съедает инфляция. Это съедает не инфляция; инфляция — такого существа нету. Это съедают конкретные люди, которые держат за глотку всю торговлю в России, и которые мгновенно задирают цены, сговорившись друг с другом. И по международным законам все они являются уголовными преступниками, которые должны сидеть, а желательно вовсе даже не сидеть, а трудиться на стройках народного хозяйства под присмотром пионервожатых на вышках. А имущество описывается в казну, с конфискацией.
Поскольку об этом разговор у нас не стоит, то таким образом цены и задираются. Я вам доложу, и губернаторы тут, я подозреваю, ни при чём, потому что так оно устроено в масштабах всей страны. Выводов прошу не делать, у нас на самом деле не политическая передача.
Наш телефон 956-15-14 (код 495), и мы рады ответить на ваши звонки. Здравствуйте, вы в эфире.

---

Радиослушатель: Михаил Иосифович, здравствуйте. Вас беспокоит Юрий Васильевич из города Тамбова. Третий раз перечитываю вашу книгу, кстати («Великий последний шанс»)...

Веллер: Спасибо.

Радиослушатель: ...книга потрясла, хотя не со всем там, частично, я согласен. Но вопрос иного порядка, и прошу выслушать его внимательно.

Веллер: Ну, если не больше минуты, ладно.

Радиослушатель: Недавно по телеканалам прошла жуткая история убийства и сожжения молодого парня в вечном огне города Кольчугина.

Веллер: Помню.

Радиослушатель: В передаче «Пусть говорят», посвящённой этой грагедии, ветеран войны предложил применить смертную казнь к виновникам, на что присутствующий там же депутат Госдумы опять всем нам, как говорится, лапшу на уши повесил, заявив, что ужесточение наказание не поможет, а вот неотвратимость наказания — это панацея. При всём при этом у нас в стране, оказывается (я вот лично об этом не знал) имеется закон о сроке давности, по которому через 15 лет прощаются и особо тяжкие преступления, согласно которому совсем недавно был выпущен на свободу один человек, который убил трёх русских стариков.

Веллер: Замечательно.

Радиослушатель: Объясните, пожалуйста, как нам жить с такими законами, и что делать вообще-то с людьми, которые эти законы принимают.
Спасибо, всего хорошего, до свидания.

Веллер: Большое спасибо. Этот же случай обсуждался и на канале ТВЦ, на передаче «Времечко», всего несколько дней назад, куда и меня пригласили поприсутствовать.
Тезис о том, что суровость наказания ничего не даёт — это не более, чем благоглупость (повторяю: благоглупость), прекраснодушный идиотизм, который произнёс кто-то первый несколько десятков лет назад, а остальные стали повторять. Потому что бОльшая часть населения устроена так — им тысячу раз повтори, они уверятся, что так оно и есть, принимая это на веру.
Вне всякого сомнения, суровость наказания имеет огромное значение, и это люди на самом деле все всегда прекрасно знали. И прекрасно знали, допустим, всегда все военачальники, что если после взятия города войско вышло из-под контроля, ребята раззудись рука и плечо начали мародёрствовать и приказов не слушается, то выхватить из толпы и повесить первых двух-трёх попавшихся мародёров — и остальные, скорбно глядя на раскачивающиеся тела, слушаются приказов и поспешно идут в места дислокации, потому что никто не хочет болтаться четвёртым. Это всё совершенно однозначно.
И когда в 45-м, 46-м годах в стране «Советский Союз» ликвидировался тяжелейший послевоенный бандитизм, когда страна была набита оружием, когда с фронта пришли многие миллионы молодых ребят, которые уцелели на страшной войне, и многие не смогли найти себе применение в мирной жизни и ни черта они уже не боялись, то только жесточайшими мерами этот бандитизм был пресечён в течение нескольких буквально месяцев. И никакие иные способы не работают.
Если ты скажешь, что он неотвратимо будет за это стоять два часа в углу, то кроме пожатия плеч это, разумеется, ничего вызвать не может. Это, понимаете ли, те самые люди, которые стадным образом 70 лет назад вопили «смерть троцкистско-бухаринским собакам» и так далее — они же сейчас могут стадно вопить, что суровость наказания ничего не даёт. Очень даже даёт. Это вопрос первый.
А вопрос второй — я всегда придерживался той стариннейшей, извечной точки зрения, что когда речь идёт не о царской власти (то, что вот «есть господь, и его наместник на земле царь; что он скажет, то и будет»), а о сколько-то народном, сколько-то демократическом правлении, то единственным источником закона является народ. Только народ может принимать законы — важные, основополагающие, от которых зависит всё благо государства и жизнь людей. И если 90% населения полагает, что за умышленные убийства с отягчающими обстоятельствами и без смягчающих обстоятельств убийца должен быть покаран лишением его собственной жизни, потому что он изверг — то значит, так тому и быть. А если власть заявляет, что «нет, так быть не должно, вот в законе у нас вот так» — возникает вопрос, а откуда, спрашивается, взялся этот закон, и кто его принимал против воли девяноста процентов всего нормального населения? Это вот тот самый, можно сказать вечный, конфликт между народом и государством.
Я полагаю, что пройдёт ещё весьма короткое время (может быть, два года, а может быть двадцать лет, что очень много для отдельного человека, но мало для истории), и весь этот идиотизм с объявлением священной и неприкосновенной жизни убийц, извергов и садистов — весь этот идиотизм будет закончен. Потому что когда несколько пьяных молодых людей берут такого же прохожего парня, и жарят его на вечном огне, то разумеется, место им на виселице и нигде больше, и все должны это видеть и все должны это знать. И не должно быть никак иначе. Потому что, формулировал я неоднократно, справедливость — это инстинкт коллективного выживания, проявляющийся через людские отношения. Если бы в течение всей истории наши отношения были таковы же, как сейчас, когда убийцы выходят на свободу, то мы бы не дожили до нынешнего уровня развития цивилизации — да какая ерунда! — по волчьим законам сидели бы в пещерах. Вот примерно так.
Наш телефон 956-15-14, код 495, и у нас следующий звонок.

---

Радиослушатель: Михаил Иосифович, спасибо вам за ваши передачи, и у меня вот такой вопрос. Я недавно прочитал две интересные книги, автор Николай Стариков. «Кто убил российскую империю» первая называется, и «1917 год. Не революция, а спецоперация». Эти книги произвели на меня такое впечатление, как в своё время книги Суворова, который Резун. Вот хотелось бы узнать ваше мнение и об авторе, и о книгах. Что вы скажете?

Веллер: Не кладите, пожалуйста, трубочку, не отключайтесь. Дело в том, что я не читал Николая Старикова (честно вам признаюсь), и поэтому по этим книгам просто ничего не могу сказать. Если они у вас под рукой — могли бы вы назвать издательство и год издания этих книг?

Радиослушатель: Издательство «Яуза-Эксимо», 2007 год.

Веллер: Есть такое издательство, я знаю его, и мы как-то беседовали с его директором полгода назад в эфире. Всё понятно.
Поскольку я, к сожалению, ничего не могу ответить по этим книгам, то... Первое: я могу пообещать, что я их прочту, и скажу, что я о них думаю. Вот сейчас я на листик себе это заметил. Второе: существует ряд версий о том, что это была действительно спецоперация. Существуют документы — давно опубликованные, известные, но которые очень редко фигурируют.
То, что я могу только сейчас предположить — что это была операция, проведенная:
1) германским генштабом,
2) масонскими ложами, в первую очередь масонскими ложами Петрограда,
3) мировым сионизмом.
Вот, пожалуй, три силы, которые могли это, условно говоря, строя теоретическую модель, провернуть, как именно заговор.
Ни одна из этих трёх версий мне не представляется истинной — потому что всё то, что знаю я на сегодняшний день об октябрьском перевороте, говорит о том, что всё это была именно революция с массой привходящих факторов. Но поскольку, я повторяю, книги я ещё не читал, то я её сначала прочту (эти две книги, простите), а потом мы вернёмся к этому разговору.
956-15-14, здравствуйте, вы в эфире.

Радиослушательница: Добрый день. Михаил Иосифович, я звоню вам из Мурманска, и хотела бы узнать ваше мнение... Но для начала вопрос такой. Присвоение звания народного артиста России. Кто его... какая комиссия (наверно) присваивает это звание, за какие заслуги перед искусством, культурой, и в частности меня интересует вопрос, за что было присвоено звание народного артиста Владимиру Винокуру? Я понимаю, что его часто показывают и по телевидению, большие, наверно, гастроли у него, но, честно говоря, его выступления, когда через недоговоренные маты... как можно присваивать звание вот за такие выступления? Скажите мне, пожалуйста.

Веллер: Большое спасибо. Я чувствую, что в отдельных моментах моя репутация переросла мои скромные возможности. Дело в том, что сам я никогда не получал ни одного почётного звания. Не сидел ни в одной подобной комиссии, и таким образом с трудом себе представляю в самых общих чертах, как даются эти звания.
Я имею представление о том, как давались, допустим, награды в Советском Союзе людям, которые никакого конкретного подвига не совершили. Это идеологический отдел ЦК КПСС к определённому празднику полагал, что надобно раздать столько-то наград народу. Дальше у него там внизу свой протокольный подотдел, условно говоря, распределял, по каким районам, по каким городам и по каким специальностям, куда отряжается сколько орденов. А дальше уже, допустим, обкомы-горкомы партии на местах решали — «вот, нам, допустим, пришёл орден Трудового красного знамени по разнарядке; кому мы его дадим?»
Со званиями было несколько иначе, потому что ещё в XIX веке, с самого начала ещё, понимаете (читайте Льва Толстого, «Война и мир», о самом начале XIX века), было такое слово «хлопотать». Люди приезжали в столицу похлопотать о том-о сём. О чине, об ордене, о должности и так далее; с тех пор ничего принципиально нового не придумали, и люди, которые хотят получить звание, обычно они немножечко хлопочут.
Как называются эти комиссии, в каких конкретно органах присваиваются эти звания, я не знаю, опять же (что-то я сегодня мало знаю), но вы меня заинтересовали, и нужно будет спросить, потому что вот если человек, например, занимает должность министра культуры — вот он знает наверняка. Вот если это спросить у Швыдкого, или у Соколова — вот они, наверное, могут сказать, и при случае, если я вдруг кого из них встречу (Швыдкого я редко, но встречаю; Соколова, по-моему, никогда), то я действительно спрошу — вот как теоретически работает этот механизм присвоения таких вот званий; далее — за что их присваивают.
При советской власти было проще — если кто-то поёт что-то очень патриотическое, и особенно в кремлёвских концертах к праздникам, то ему как можно скорее нужно дать звание заслуженного, а затем народного артиста СССР. А кто поёт что-нибудь такое сомнительное типа Высоцкого, тому надо дать по рукам, и пусть благодарит, если вообще его не закрывают.
Сейчас, очевидно, несколько иначе. Как всегда, должны работать личные связи, как всегда, кто-то должен за себя похлопотать, как всегда, кто-то в аппарате твою фамилию должен внести в какой-то список на подпись к какому-нибудь праздинку, чтобы тебе к 50-летию (или к шестидесяти, или к семидесяти), или к 15-летию, допустим, августовской революции 91-го года, или ещё чего-то что-нибудь такое дали.
Вы знаете, когда узнаю, обязательно поделюсь этими знаниями, потому что на самом деле это ужасно любопытно.
Теперь. Разумеется, качество награды и качество награждённого сплошь и рядом не совпадают друг с другом — чему отнюдь не надо удивляться, потому что, как справедливо сказал когда-то мой любимый (и не только мой) американец Дейл Карнеги в книге «Искусство приобретать друзей и оказывать влияние на людей», он написал: «Если за всё, что он сделал для человечества, Христос был распят, то спрашивается, почему на лучшее должны рассчитывать вы или я».
956-15-14, и мы вас слушаем. Здравствуйте.

---

Радиослушатель: Михаил Иосифович, как вы относитесь к недобитым гитлеровским холуям из Украинской повстанческой армии и Украинской националистической армии? Эти горе-вояки украины, борцы за свободу, уничтожили 3 тысячи евреев во Львове в 41-ом году, а Бендера и Шухевич — национальные герои Украины, и им памятники возводят сейчас; и эти вояки прировняны сейчас к ветеранам войны? Это же оскорбление ветеранов войны! Спасибо.

Веллер: Спасибо за вопрос. Как сказал когда-то вполне плохой (на мой, на мой личный взгляд вполне плохой) украинский писатель, но разумный человек Павло Загребельный, «я бы убил моего собственного брата, если бы он служил в СС» (говорит у него в одном романе «Европа-45» положительный герой).
Был такой случай (простите, если я его уже приводил). Давно-давно, при советской власти, ещё в 70-е годы, была встреча белорусских и украинских писателей по военной теме в городе Минске, и сидел там в качестве не председателя, но, естественно, почётного в президиуме, замечательный писатель (и советский, и белорусский, и русский на самом деле) Василь Быков (на мой взгляд, наш лучший писатель о Великой Отечественной войне). И вот украинский товарищ делал доклад о том, как прекрасна белорусская литература, но украинская немножко лучше; как прекрасно всё в Белоруссии, но на Украине всё гораздо лучше; как хорошо работают белорусские романисты, но украинские гораздо лучше. И образовалась пауза (он водички отпивал из стакана), и в этой паузе мрачноватый всегда Василь Быков явственно пробурчал недалеко от микрофона: «ну конечно, в 43-м нам в Беларусь даже карателей присылали с Украины».
Конфуз был большой, Быков был человек прямой и всех в гробу видал, но когда я узнал, что знаменитая трагедия сожжения с жителями белорусской деревни Хотынь... делали это вовсе не эсэсовские каратели-немцы, а делали это присланные украинские каратели — для меня это было определённым откровением. При советской власти, знаете, такие вещи не популяризировались для знания населения.
Я полагаю, что всё это с одной стороны большая трагедия, а с другой стороны — большая грязь. Но происхождение этой трагедии, этой грязи, не такое уж простое и однозначное. Понимаете, у нас в школьных учебниках (и далее для знания народа) всю советскую эпоху (да и сейчас тоже) была большая дырка в истории Украины для населения. Вот сначала была Киевская Русь, Олег, Владимир, крещение, Ярослав Мудрый... И это кончалось татаро-монгольским нашествием, это кончалось серединой XIII века. После этого вовсе не было никакой истории ни на какой Украине, а была только повесть Горького «Тарас Бульба», а потом был великий гетман Богдан Хмельницкий и воссоединение Украины с Россией — то бишь середина уже XVII века (то есть 1650-е годы). На 400 лет зияла такая огромная дыра в истории. Ну, как-то считалось, что не надо говорить, что всё это входило в земли великого царства то Польского, то Польско-Литовского, то ещё чего-то; что были совсем другие дела, что эта область тяготела более как раз к Европе — в то время, как Россия тяготела более к центру материка и испытывала большее тяготение к Золотой Орде, с каковой вместе выступала против западной католической римской неправославной экспансии. Было дело.
Таким образом, когда на Украине существовали свои националисты (как в плохом, так, однако, и в хорошем смысле этого слова), то есть люди, которые полагали, что «есть же украинский язык? должна быть и украинская культура, это должно быть легально, законно и прочее», то со стороны России на это обращалось достаточно внимания. Строго говоря, украинская культура, литература, чтобы можно было писать и учить детей в школах и прочее, возникла ведь только в XIX веке, а до этого, как произошло воссоединение, так это была Малороссия, и всё оно стало потихоньку.
Далее всем сегодня известна история о том, что и Крым никогда не был Украиной, и Одесса никогда не была Украиной, и вообще много чего в Донбассе никогда не было Украиной — всё это Новороссия, всё это завоёвано русскими войсками во времена царствования Екатерины Второй Великой, и никакая совершенно Малороссия и Украина здесь ни при чём, хотя украинские националисты (разумеется) скажут абсолютно другое. Ну, на то и столкновение человеческих мнений.
Дальше. Во время Второй Мировой войны, во время того периода, который мы сейчас можем назвать германской оккупацией Украины, на Украине резко стали выходить свои журналы этнографические, этнологические, археологические и так далее, где говорилось именно об истории Украины, как таковой. То есть, строго говоря, Украинский национализм (не только в плохом, но и в хорошем смысле этого слова) просто расцвёл отчаянным цветом.
Дальше. Были формирования, которые воевали на стороне немцев, полагая, что немцы дадут Украине хотя бы какую-то автономию, и Украина не будет растворена проклятыми москалями.
Далее. На Украине все прекрасно знали о голодоморе начала 30-х — как его ни называй... Геноцида на самом деле здесь не было, потому что устроителям было всё равно, какой национальности люди мрут, национальность не имела никакого значения; а значение имело выгрести из страны как можно больше денег и купить на Западе как можно больше технологий в тяжёлой промышленности; страна создавала свою машиностроительную базу для вооружений; а на Западе в 29-м грянул великий кризис, и поэтому капиталисты продавали нам всё и задёшево — нужны были деньги, деньги брали у крестьян, крестьян морили голодом. Национальность крестьян значения не имела — это были украинцы на Украине, казахи в Казахстане, русские в России и так далее. Так что нет, геноцид — слово всё-таки немного неправильное. Но тем, кто умер от голода, легче от этого не было, и все знали, что устроила это центральная московская власть. Есть люди, которые помнят это и сейчас.
В результате мы (мы — ну, я имею ввиду, ну, вот отсюда, глядя из России, в Москвы, в центре), не желая никогда признавать ни голодомора (до поры-до времени), ни того, что была своя украинская история, ни чего-то ещё — в результате только провоцировали людей, которые были с нами не согласны; и вот давление маятника в другую сторону — получите, когда на самом деле военных преступников объявляют вот так вот, понимаете, светом очей, надеждой народа, светлыми личностями в истории и так далее (с чем мы не можем согласиться).
Я полагаю, что это явление того же порядка, что абсолютная украинизация Крыма, против которой реально Россия совершенно никак не выступила и ничего не сделала; это та же сдача своих интересов на Украине, как огромная часть населения говорит по-русски (русский — это родной язык, считайте, половины Украины, не меньше), тем не менее мы ничего не сделали для того, чтобы русский был вторым государственным языком Украины; Украина сейчас от нас отделяется совершенно категорически, отдаляется с каждым днём, стремится в НАТО, и вся политика Украины (официальная политика Киева), она построена весьма оппозиционно по отношению к России.
Вот то, что мы имеем сегодня в результате своей неразумности, своей неискренности, надо сказать, своей безответственности во многом. А то, что они неправы... Ну, что ж, неправы... Их государство, их власть, их воля, так что теперь мы не вправе навязывать другому народу и другому правительству свои взгляды. Мы можем только горько вздыхать и ругаться в эту сторону.
956-15-14, мы вас слушаем.

---

Радиослушатель: Спасибо вам за передачи; это Вячеслав, город Балашов, Саратовская область. Вопрос: ваше отношение к религии, какой вы веры; и если в господа не верить, то тогда получается — жизнь бессмыслица, потому что она конечна.

Веллер: По-моему, в книге «Всё о жизни» я писал о том, что по моему разумению, религия и вера — это вещи различные. Вера — это то, что живёт у человека в душе; то, что на самом деле появляется само собой как будто; то, что было присуще человеку всегда; то, на что опирается его дух. А религия — это уже земной институт, который существует и как какие-то учреждения, и как живые люди, и как свод писаных правил и законов. То есть оно вещи немного разные.
В этом отношении я не принадлежу ни к какой религии, никак себя ни с чем не идентифицирую, но если говорить о том, к чему я мог бы пристегнуться (условно говоря, простите мне этот разговорный оборот) из того, что было в мировой истории, то мне ближе всего воззрения Томаса Мюнцера, великого германского реформатора, современника Мартина Лютера, который пошёл дальше их всех... ну, и в результате, став одним из руководителей народного восстания, был казнён, как с такими людьми и принято поступать.
Мюнцер пошёл дальше Лютера, и сказал, что «это неважно, читает человек Библию или не читает, ходит в храм или не ходит, отправляет обряды или не отправляет, молится или не молится; более того, даже неважно, считает ли он себя верующим в Христа или неверующим, или вообще ни во что не верующим; но если этот человек живёт так, как Всевышний нам завещал, если он честно трудится, если он добр и честен со своими ближними, если он заботится о своей семье, если его знают все, как хорошего трудолюбивого человека, если он благороден и добр и щедр и милостив к сирым мира сего — то он-то и есть истинный христианин, потому что Господь живёт не в храме, а в душе каждого, и не надо искать его в храме, а нужно обретать его в себе».
Вот мне ужасно симпатична эта точка зрения Томаса Мюнцера; я полагаю, что каждый придерживается такой религии, которая ему ближе и кажется ему истинной, но главное всё-таки — это то, что у него внутри.
Вот приблизительно так обстоит дело со мной. Я желаю каждому найти веру, утешение и опору духа в той вере и в той религии, которая ему помогает. На чём мы сегодня и должны с вами закончить передачу; я желаю вам всего самого доброго, до следующего воскресенья. До свидания.