Веллер: Добрый день, дорогие радиослушатели. Наш телефон 956-15-14, и раньше, чем отвечать на ваши вопросы, мы поздравляем всех с Днём защитника Отечества, с Днём Красной Армии, как он много десятилетий назывался (оно же с Днём Советской армии), и вообще с Мужским днём. Поскольку мужчины наши как-то живут короче, чем женщины (хотя более буйно, как известно), то вот им сегодня в первую очередь (сегодня это называется, как когда-то царская телеграмма «второй день пьём здоровье Вашего величества» (ну так завтра, как мы знаем, тоже выходной по случаю праздника)) несокрушимого здоровья, мужественного духа и успехов во всём.
А теперь мы начинаем отвечать на ваши звонки, которые у нас всегда заклинивает, и потом возникают жалобы, что трудно дозвониться. Итак, здравствуйте, вы в эфире.

---

Радиослушатель: Добрый день, Михаил Иосифович. Мне вчера подарили вашу книжку, «Россия. Рецепты»; очень хорошая книжка, я успел её почитать, и у меня возник вопрос вот по какому поводу.
На минувшей пресс-конференции Путин озвучил цифры роста экономики 8,1%, инфляции 11,9%. Но дело в том, что инфляция — это обесценивание денег в результате падения производства или вывоза ресурсов, инфляция в <...> экономике — это взаимообратный показатель и одновременно невозможный. Даже 1% реального роста означал бы отсутствие инфляции, а ведь под разговор об инфляции из России вывозится национальный капитал и ввозится иностранный. За 8 лет инвестиции выросли в 7 раз, а стоимость жилья — в десять. Потому что на один доллар инвестиций можно вывезти из страны в виде прибыли, по словам губернатора Ткачёва, три–четыре. А ведь это — тихая сдача независимости страны, у которой есть пока ещё всё своё, необходимое для жизни и процветания.

Веллер: В общем, это ужасная, серьёзная и непраздничная тема, с которой, понимаете ли, не то, чтобы не согласиться нельзя — здесь всегда есть, что спокойно обсуждать. Скажите, а вопрос вы тоже можете задать?

Радиослушатель: А вопрос можно задать, да. Можно ли как-то поднять в обществе тему утраченного суверенитета России — иначе ведь удавка цен, платежей, и лишение гражданских прав будет только затягиваться? И сколько можно нахваливать новоё платье короля?

Веллер: Большое спасибо.
Практика показывает, что новое платье короля можно нахваливать веками, пока не разразится что-нибудь вроде великой французской революции (поскольку наши короли назывались иначе, у нас были цари).
То, что происходит у нас с инфляцией... Хотя, я повторяю, с моей точки зрения это — рост цен, а не инфляция, потому что относительно западных валют рубль только укрупняется, и с каждым годом на рубль (на один) мы можем купить товаров в Америке больше, а не меньше — потому что рубль укрупняется относительно доллара быстрее, чем доллар у себя дома мельчает относительно своих товаров. Так что инфляция — это слово, на мой взгляд, неправильное и спекулятивное.
Зачем нужно вывозить свои капиталы, а потом ввозить чужие — с точки зрения пользы государства я вам ответить не могу. Но я знаю, что ряд высоких лиц считает, что «те, которые не понимают, зачем нужно своё вывозить, а чужое ввозить — они сильно неправы». На мой взгляд неправы те, кто так делают, потому что жить надо на свои деньги вместо того, чтобы отдавать их дяде под меньший процент, а у дяди брать его деньги под больший процент. Я подозреваю, что пройдёт какое-то время, и изменятся определённые точки зрения, чисто официальные — это у нас тоже совершенно может быть.
Совершенно понятно, что когда идёт речь о росте экономики, то хорошо было бы прочитать, что именно выросло, кроме процентов и сумм в отчётах. Вот хорошо было бы, чтобы это озвучили: допустим, в стульях, в шкафах, в ботинках, в брюках, в сданных квадратных метрах жилья, допустим, в том, сколько выращено хлеба и сколько, допустим, потреблено мяса. Тогда было бы понятно, в чём рост экономики. Когда экономику измеряют в рублях, а рубль плавает относительно всего, то здесь как-то немного неясно, что же именно и насколько выросло; покажите, как вы считаете эти проценты, понять это совершенно невозможно.
Что касается нахваливания. Видите, было много лет, когда исключительно ругалось всё. Вот когда говорилось, что «у них вот всё более или менее, или совсем замечательно, а у нас плохо всё». Ну, потом пришёл момент, когда всем это сильно осточертело, и сказали: «ну, знаете, а сколько же можно ругать своё собственное?» Теперь маятник шатнулся в другую сторону — теперь у нас хорошо всё, и мы на международной арене. Ну, дай бог, чтобы всё это скорее было стопроцентной правдой. Но надо, конечно, обращать внимание на конкретные недостатки и делать лучше — вместо того, чтобы чисто говорить лучше.
Конфликт это вечный; нигде не живут люди, довольные своим государством. Нигде не живут люди в идеальном государстве, и нигде никогда ещё не было рая на земле. Так что жизнь наша — это всю жизнь разбираться с недостатками, пытаясь сделать лучше. Ну, устроено так.
Наш телефон 956-15-14, мы вас слушаем. Алло?

---

Радиослушатель: Здравствуйте, это город Воронеж, Владимир Владиславович вас беспокоит. <...> Хотел вам задать вопрос по поводу следующего. Почему в средствах массовой информации, особенно в центральных, никогда ни звука о том, что могло бы быть с реформой русского языка? Меня интересует латинизация, то есть внедрение латинского шрифта для русского языка. Это первое...

Веллер: Простите, одну секундочку, давайте по порядку. Поясните, пожалуйста, что вы имеете ввиду под латинизацией — ну, скажем так, русских букв, русского алфавита, русской графики? Например где, что?..

Радиослушатель: Это относится больше всего к тридцатым годам; была создана подкомиссия при Главнауки во главе с профессором Яковлевым. Они подготовили проект о внедрении латинского шрифта в русский язык.

Веллер: Насколько я знаю, ходу этому не было дано никакого...

Радиослушатель: Иосиф Виссарионович лично, как говорится, остановил этот процесс.

Веллер: Совершенно справедливо; более того — вводили кириллицу (то есть именно русский алфавит) всем, кому можно — даже тем, у кого до революции был латинский на территории Российской империи.

Радиослушатель: Да, и это тоже. И вот меня интересует, что вы думаете по этому вопросу, конечно же...

Веллер: Так, одна секундочка, поясните; вопроса-то никакого нет!.. Было сделано такое поползновение с целью интеграции, допустим...

Радиослушатель: Считаете ли вы, что по меньшей мере дискуссии по этому вопросу хотя бы должны бы были бы быть?

Веллер: Где, когда? У нас в сталинские времена? Товарищ Сталин дискуссии понимал так: он слушал до тех пор, пока хотел слушать, а потом говорил, «как мы думаем». На этом дискуссия кончалась.

Радиослушатель: Вы меня не совсем поняли.

Веллер: Это точно.

Радиослушатель: Я имею ввиду в настоящее время, теперь уже.

Веллер: Одна секундочка, то есть — «не затеять ли теперь дискуссию на тему "не ввести ли нам латиницу вместо кириллицы"»?

Радиослушатель: Она, конечно, есть, но она очень заглушена. Мне бы хотелось, чтобы это было как можно громче.

Веллер: Так... У вас был второй вопрос?

Радиослушатель: Второй?.. Скажите, пожалуйста, вы что-нибудь думаете по поводу того, чтобы была хотя бы эта дискуссия, или ваше личное мнение по поводу латинского шрифта?..

Веллер: Понятно, большое спасибо.
Я думаю следующее. Что вряд ли это есть главная проблема, о которой сейчас нам надобно и имеет смысл дискутировать. Происходило-то оно так, что Западная Европа, она взяла алфавит через Рим, а Россия через Византию — то есть через Грецию, более напрямую. Вот это «более напрямую» и определило некоторые разнонаписания нескольких букв. Поскольку тому уже тысячи лет, то вряд ли имеет смысл сегодня брать и унифицировать кириллицу под латиницу. Смысла в этом не видно на мой взгляд никакого, поэтому лично я не готов вести дискуссию на эту тему — а чего там дискутировать? По-моему, здесь нигде ничего не давит.
И более того: я бы предостерёг желателей развести такие дискуссии, потому что мгновенно возникнет группа, комиссия, словарный кабинет, лаборатория, и вдруг через несколько лет окажется несколько сотен человек по стране, которые будут писать бесконечные статьи и диссертации на тему «лучше латиница» и «лучше кириллица», будут получать зарплату и требовать ещё, потому что зарплата будет, разумеется, маленькая. Я думаю, у нас уже достаточно дискуссий на тему «с какого конца разбивать яйца, с тупого или с острого». Я думаю, что нам не надо латиницы — мы бы лучше на кириллице бы писали и читали то, что нам на самом деле нужно.
Наш телефон 956-15-14, и мы вас слушаем, здравствуйте.

---

Радиослушатель: Александр Владимирович, Москва. Михаил Иосифович, почему вы считаете Суворова (это «Ледокол») выразителем какого-то нового взгляда на мировую теорию Великой Отечественной войны? Есть такая книжка 55-го года издания, Воениздат, называется «Борьба с коммунистическим партизанским движением», авторы два генерала (один из них американец Гельбрунер). Только одна четверть (даже меньше) посвящена собственно тактике и стратегии борьбы с партизанским движением, одна треть — это предвоенная обстановка, <...>, красный оркестр, ну и собственно ход Великой Отечественной войны с точки зрения борьбы двух диктаторов, исповедующих антагонистические идеологии.
Маленькая цитата, дословно (кавычки открываются): «Этот немец Зорге доложил Сталину точное время начала напа... э... точное время перехода гра... Советской границы гитлеровской Германей».

Веллер: Простите пожалуйста, скорее, скорее давайте, а?

Радиослушатель: Сноска: «Советский Союз <...> не занимается, это след жуткой сталинской цензуры».
Вы знаете эту книгу?

Веллер: Нет, эту книгу я не знаю; ваш вопрос в общем и целом можно считать заданным?

Радиослушатель: Так точно.

Веллер: Спасибо, понял.
Нет, этой книги 55-го года издания я не читал, спасибо, что вы мне о ней сказали.
Суворов не говорил о ходе Отечественной войны. Суворов взял исключительно предвоенный период — непосредственно предшествующий 22 июня, нападению Германии на Советский Союз. Именно и только этим он занимался.
До того, как эта книга вышла и пошла в ход, у нас существовала единственная точка зрения: «нападение гитлеровской Германии прервало мирный труд советских граждан. Сталин знал, что война неизбежна, но хотел оттянуть её как можно дольше — ещё бы хоть на год; только этим и занимался. Советский Союз был исключительно миролюбив — просто знал, что без войны никак обойтись не придётся. Они были агрессоры, а мы были мирные». Всё. Ну, вот к этому всё сводится.
Дальше получается, что. Всё, что писалось о 41-м годе, занимало везде считанные малые страницы, и всё это было проговоркой. Все карты, все системы дислокации войск начала войны так или иначе были засекречены (это они для нас были засекречены, а где-то там они были вполне известны — и в Германии была вся эта диспозиция, расположение войск тех и других на 22 июня, и так далее, так далее).
Суворов изложил простые вещи: «вот что занимает Германия с 38-го года по 41-ый июнь, вот что занимает Советский Союз с 38-го по 41-ый июнь. Чем отличаются действия одной стороны от другой: тем, что мы брали то, что нам принадлежало до 17-го года». Германия тоже брала кое-что то, что ей принадлежало до 18-го года. Если говорить о Богемии и о Моравии, о <...> и Лотарингии, о Селезии, которую отдали Польше и так далее, так далее. Разницы здесь на самом деле нет никакой, если отрешиться от того, что мы живём здесь и патриоты и граждане России — а вот с Марса мы смотрим за двумя государствами, вот чисто как учёные-естествоиспытатели, какое что делает.
Вот Суворов первый и сказал, что у Советского Союза многократно было и танков, и самолётов больше, чем у Германии, и техники новейших типов тоже было больше, чем у Германии, и что никак это страшное поражение лета 41-го года не объясняется тем, что у нас было всего меньше, и что у нас всё было плохое. И было доказано, что всё это на самом деле враньё, и причины поражения не в этом.
После этого, я повторяю, выходили книги Владимира Бешанова и Марка Солонина, где показывалось, сколько чего когда и где было. И после этого версия «Советский Союз жил мирной жизнью и только и мечтал, как избежать войны, а Германия напала на него, готовая на неготового, и у Германии было всего больше (а если чего-то меньше, то наше было плохое)» — вот эта версия уже не выдерживает никакой критики, потому что вот вам таблицы, вот вам вся статистика, вот вам сравнения — не получается.
А получается исключительно, что когда ещё в начале 30-х — Великая депрессия на Западе, выбрасываются из окон, безработица, падение акций — вот в это самое время Советский Союз активно закупает заводы, станки, чертежи, оборудование, и налаживает базу для производства тяжёлых вооружений, и к середине 30-х Советский Союз (на которого ещё никто и близко не собирался нападать, и армии ещё никакой у Германии считайте нету) по танкам, самолётам, количеству людей под ружьём превосходит всё, что есть в Европе, вместе взятое. Ну, и кто на него в 35-м году собирался нападать?.. Вот какая приблизительно история.
Суворова можно обвинять в том, что он перебежчик, в том, что он предатель, в том, что он передёргивает, в то, что он подтасовывает, в то, что он на что-то не обращает внимания; но когда он пишет «хорошо, а зачем к 22 июня мы разминировали свои пограничные мосты?» — вот на эти вопросы все его враги отвечать не могут. Потому что мосты пограничные разминируют в одном-единственном случае: когда собираются переходить в наступление.
Вот таких фактов в книгах Суворова очень много, и после него писать о том, что мы не готовились к войне, что мы были неготовы, что у нас было всего меньше и оно было хуже — ну, говорить так, конечно, можно, но уж это настолько будет далеко от действительности, что к этому невозможно относиться всерьёз. Вот примерно так.
956-15-14. Говорите.

---

Радиослушательница: Добрый день, Михаил Иосифович. У меня такой вопрос (это Светлана Николаевна говорит): великому полководцу Суворову Александру Васильевичу почему-то нет должного, как говорится, памятника. Как вы считаете...

Веллер: Есть! (Простите, я вас перебью на секундочку, а потом вы будете говорить дальше.) Суворову Александру Васильевичу, великому полководцу, в городе Петербурге-Петрограде-Ленинграде-опять Петербурге на Марсовом поле стоит замечательный памятник. Почти посреди площади (ну, не посреди, а как бы на маленькой площади между Марсовым полем и въездом на мост), на постаменте, в виде римского воина; памятник красивый и знаменитый. Так что вот всё-таки есть.

Радиослушательница: Нет, я имела ввиду в Москве; это я знаю, что там... в Ленинграде я была.

Веллер: А, в Москве...

Радиослушательница: Великому полководцу, который ни одного сражения не проиграл, и которому давали такие почести, равные почестям императора — почему-то в Москве нет ему памятника.

Веллер: Большое спасибо.
Вы знаете, вот честно — мне это никогда не приходило в голову, а на самом деле памятники великим полководцам в Москве могли бы быть ещё, и Суворову в частности. Потому что... Ну, не то, чтобы Суворов никогда не проиграл вовсе ни одного сражения, потому что в итальянскую кампанию французы Суворову всё-таки вломили, и переход через Альпы — это на самом деле бегство с остатками армии — с потерей всего обоза, всей артиллерии и большей части личного состава. Но картина Сурикова совершенно замечательная, в Русском музее, шедевр, безусловно.
Тем не менее полководец Александр Васильевич был, конечно же, очень хороший, но. Кто интересуется, я рекомендовал бы прочитать книгу Сергея Баймухаметова (кстати, пару лет назад он был у нас на передаче) по русской истории, где он пишет, что... ведь Суворов был подчинённым то великого Румянцева, то великого Потёмкина, которые выигрывали войны и были блестящими полководцами, а он под ними занимал должность сравнительно меньшую и подчинённую (но это уже извивы истории).
Что касается почестей, равных императору — нет, это преувеличение. Никто ему, конечно же, таких почестей не воздавал. Ни таких, как Потёмкину, ни таких, как Румянцеву, ни таких, как какому бы то ни было императору. На самом деле всё оно было скромнее, это уже потом мы рисуем себе имидж. Но всё это никак не отменяет ни его талантов, ни его заслуг перед страной, ни того, что конечно, в Москве такой памятник должен был бы быть. И вот по идее нужно посмотреть, какая там дата ближайшая будет более или менее круглая (к чему-то), и торжественно открыть памятник Суворову в Москве — оно было бы (я с вами совершенно согласен) в высшей степени уместно.
956-15-14, и мы вам отвечаем. Здравствуйте.

---

Радиослушатель: Михаил Иосифович! Следующий президент России, Медведев, несколько месяцев назад с гордостью заявил, что Россия к 2010 году выйдет на первое место в мире по экспорту нефти, обогнав Саудовскую Аравию. Согласитесь ли вы со мной, что это заявление достойно колониального администратора — учитывая, что нефти осталось на 15–20 лет, что США законсервировало большинство своих наземных месторождений, что Россия имеет лишь 6% мировых запасов нефти, а у саудитов 30% (причём значительно лучшего качества), и что при этом мы северная холодная страна? Спасибо.

Веллер: Большое спасибо. Что я могу сказать, когда вы всё уже сказали.
На самом деле я писал ещё в «Великом последнем шансе», что — для чего качать нефть, если деньги не нужны? Что — если мы продаём эту нефть (не продаём, а, считайте, отдаём бесплатно, потому что они получают нефть, а деньги тоже остаются у них и вращаются в их банковской финансовой системе), то нужно уменьшать добычу нефти до тех пределов, какие нужны нашей экономике. Для чего превращать нефть, которая всегда не будет лишней, в деньги, которые лежат и работают неизвестно на кого? На мой взгляд, это совершенно неразумно.
Я всегда полагал, что термин «энергетическая супердержава» — это... вы знаете, можно придумать разные слова, но это же действительно иными словами «сырьевой придаток». Я думаю, что, разумеется, стремиться надо к тому, чтобы в стране создавалась нормальная, производящая, перерабатывающая, высокотехнологичная экономика; чтобы мы не выкачивали то, что вложено было природой в те недра, которые когда-то вот по поверхности захватили наши предки, не мы, а в то, чтоб умели наконец что-то делать руками и головами — конкурентоспособное, хорошее и полезное.
Относительно того, на сколько лет осталось запасов, я уже не знаю. Потому что на сегодняшний день существуют разные публикации, которые говорят, что вот «запасов на столько-то, а ресурсов на столько-то»... Это всё казуистика, игра в слова: «запасы» — это значит то, что разведано и подтверждено, а «ресурсы» — это то, что вроде бы разведано, а вроде бы и не совсем, а вроде не подтверждено, но должно быть; если запасы с ресурсами (известное с малоизвестным) сложить вместе, то получается что-то на много десятилетий... Потом может оказаться, что: вы знаете, завтра в 10 утра всё кончается; очередь с канистрой можно не занимать.
Разумеется, нужно заниматься делом, а не выкачиванием своих недр. Совершенно здесь я солидарен, и здесь, если честно, я даже не вижу предмета дискуссии.
Иногда выдвигаются возражения типа, что «тогда другие займут те нефтяные рынки, которые занимаем мы». Глупости это всё. Как только мы уменьшим добычу и уменьшится количество предложений на мировом рынке, то по логике вещей от этого автоматом только цена подпрыгивает. Так лучше продавать меньшее количество за бОльшие деньги. Если мы-то нефтепродающая страна, то нам-то чего плохого от роста цен на нефть? Да одна радость, понимаете.
Разумеется, заниматься надо делом. Всё это очень горестно. Могу сказать, кому это выгодно (могу не говорить, потому что всем и так понятно). Это выгодно гигантским корпорациям, которые выкачивают и продают нефть. И, доложу я вам, что когда я вижу, что по телевизору на уровне национального праздника предлагают праздновать 15-летие Газпрома, то мне вспоминается что-нибудь вроде детской книжки писателя Олеши «Три толстяка» со всеми событиями, которые там, понимаете, произошли.
956-15-14, и мы хотим давать вам на радостные вопросы радостные ответы, наконец. Здравствуйте.

---

Радиослушатель: Здравствуйте. Мне бы тоже хотелось радостный вопрос какой-нибудь задать, но, к сожалению, не всегда получается. У меня вот такая тема. Начало–середина 90-х, обнищание; многие люди не могут купить продукты; появились бочки у нас там с молоком почти во всех точках Москвы. Потом это всё под каким-то предлогом (санитария там и так далее), всё это устранено. Сейчас идёт процесс устранения рынков.

Веллер:Точно.

Радиослушатель: Ладно, чёрт с ним там — Черёмушкинский, где очень дорогие цены. Но есть Тёплый стан — рынок, куда съезжаются со всей Москвы, пенсионеры. Почему едут туда — во-первых, цены очень низкие, во-вторых, прямо выход из метро, и вы попадаете на рынок. Вот сейчас там грандиозное здание какое-то возводится, я думал, это какой-то супермаркет или что-то; потом говорил с рабочими, они говорят — да нет, это развлекательный центр.
Ну не преступление ли это по отношению к пенсионерам, к больным, к людям, которые не могут покупать?

Веллер: Понятно, спасибо.
Я полностью разделяю эти чувства, потому что когда у тебя под домом исчезает овощной ларёк... Заметьте: там была не шварма, которая в антисанитарных условиях, ничего — там были нормальные овощи, которые всё равно приносишь домой и моешь — не более, чем (и гнилых там-то вроде овощей никогда не видел, ларёк как ларёк). Он оттуда исчезает.
Когда исчезает где-то (это уж, простите, кто о чём, а вшивый о бане) книжный ларёк, который десять лет жил, никому не мешал — теперь этого книжного ларька нету. Когда исчезает ещё что-то, когда закрывается какой-то рыночек — нетрудно понять, кому это выгодно. Это выгодно тем большим продуктовым магазинам, которые находятся в этом районе, и продают то, что они хотят, по тем ценам, которые они устанавливают. Это называется «монополизация рынка».
Поскольку в наших условиях простой нормальный человек заниматься самодеятельным трудом не может — вот и получается эта монополизация. Дело в том, что слово «бизнес» у нас чудовищно скомпрометировано (вот у меня лично «бизнес» ассоциируется с ростовщиком, мошенником, обманщиком, человеком, который выжимает всё до последней копейки, и в разорённой стране ездит на 600-м Мерседесе), поэтому можно вместо «бизнеса» говорить «свободная деятельность».
«Свободная деятельность» означает, что если я хочу продавать овощи (вот захотелось мне так, под своим домом; дом у меня огромный, 17 корпусов, и так далее), то я могу, арендовав где-то машину, Жигули-копейки, поехать в деревню, накупить там, допустим, 300 килограмм овощей (сколько у меня в Жигули влезет), приехать, разложить это на ящики, и продавать по той цене... а вот чтобы до одиннадцати вечера всё продать, чтобы с ним ничего не делать. Абы, понимаете, оправдать расходы и ещё было что-то сверху.
Для этого у меня должна быть справка, что мне эта деятельность разрешена, что я не жулик, что я ни у кого ничего не украл и так далее; я могу отправляться в соответствующую инстанцию и брать такую справку. Одну! Если мне нужно будет таких справок двадцать три, и на их сборы я должен буду потратить год, или обратиться в специальную фирму, и заплатите столько-то тысяч долларов за то, что через год она мне выдаст такую папку из двадцати трёх справок, и ко мне будет приходить санитарный инспектор, пожарный инспектор, какой ещё инспектор, и каждый будет говорить: «цена вопроса — 400 баксов», «цена вопроса — полторы штуки», и так далее, так далее, то конечно никакого «мелкого бизнеса» (оно же «свободной деятельности») быть у нас не может. Поэтому выживают только крупные акулы бизнеса, а все остальные должны подлаживаться под эти вот крупные цены — вот то, что мы и имеем.
Я лично полагаю, что требуется (повторяю это в тысячный раз) жесточайшее антимонопольное законодательство, жесточайшее волевое уничтожение всех этих бюрократических структур и замена их выдачей одной лицензии на свободную деятельность, как это делается в той же самой Америке. Америка очень бюрократическая страна, в Америке масса идиотских законов и масса сложностей в жизни, но если там кто-то хочет открыть, допустим, овощную палатку — ребят, ну проблем практически никаких. Если он присмотрел место и у него есть немножко денег, чтобы это начать делать, то вот эту вот лицензию... он зайдёт в любую юридическую контору — через пару месяцев автоматом по почте получит эту лицензию. Если кто-нибудь ему посмеет вот зайти и сказать, что «ты знаешь, парень... В общем, всё будет хорошо, да, но откат вот такой, а цена должна быть такая» — эти люди сядут лет на восемьсот. Потому что про эти времена свободного рэкета в Америке давным-давно забыли. Это, может, у наркоторговцев нравы свои, а у нормальных людей оно делается вот так вот.
А у нас, однако же, настолько крупно всё схвачено представителями главных доминирующих торговых структур, что жить в этом плане действительно очень тяжело — почему, кстати, российский народ всегда уповал на доброго царя. Потому, что кроме как сверху, царской строгою рукой, эти глотки никак и не перекроешь. А иначе уже и непонятно, подходов к ним нету — то есть везде стоят мины, и везде сверху холмики позолочены.
956-15-14. Здравствуйте.

---

Радиослушатель: Здравствуйте, это Владимир, Москва. Михаил Иосифович, насчёт памятника Суворову. Вам проститетельно, так как вы жили, видимо, в других городах большую часть — в Москве есть прекрасный памятник, и площадь Суворова есть...

Веллер: Позор на мою голову.

Радиослушатель: <...> российской армии. Внешне он похож, вот как Екатерины Второй в Петербурге — с таким же круглым...

Веллер: Так, простите, я с вами в диалоге. Дело в том, что я неоднократно проезжал через эту площадь. Видимо, в последние годы там сплошной ремонт, и мне очень стыдно (я приношу извинения всем слушателям), мне ни разу не удалось (может, я не в ту сторону смотрел?) увидеть открытым этот памятник.

Радиослушатель: Там рядом прекрасный ещё парк Екатерининский, он сейчас отреставрирован...

Веллер: Прекрасный парк, и я в нём гулял. Памятник не в парке. Слушайте, этот памятник стоит вот на площади, посреди разъездов, в клумбе?

Радиослушатель: Да-да, совершенно верно. Именно посреди разъездов, перед... то есть перед вот этим... Театром Российской армии, именно на разъезде, да.

Веллер: Так, большое спасибо. Мне остаётся утешать свой стыд только той надеждой, что кроме меня вдруг ещё кто-нибудь не знал, что в Москве уже есть памятник Суворову. Видите, позвонившая слушательница тоже, видимо, не знала; нас было как минимум двое. Это замечательно, что он есть, и тогда,очевидно, нужно сказать, что его нужно немного больше пропагандировать, чтоб было лучше видно.
Большое спасибо за этот звонок (это называется гражданская активная позиция).
Наш телефон 956-15-14, и мы стараемся отвечать вам компетентнее, чем в случае с памятником Суворову. Здравствуйте.

---

Радиослушательница: Здравствуйте. Это Людмила Александровна, Москва. У меня, вы знаете, вопрос возник от отчаяния. Дело в том, что у нас семья атеистическая, внуки атеисты, а сейчас вот Патриарх почему-то своей волей (как будто он выше президента) провозгласил, что с 2009 года будет введено в школы в обязательном порядке основы православной культуры. Вот я думаю: к кому обратиться, чтобы остановить этот вал к власти церкви? Зачем это нам? У нас какая-то эра мракобесия наступила — наука в загоне, культурные центры закрываются, нет средств, выгоняют артистов, выгоняют скульпторов... Понимаете?

Веллер: Понимаю.

Радиослушательница: Вот что вы можете на это сказать?

Веллер:Спасибо.
Я могу сказать следующее. Во-первых, как замечено ещё у Маркиза де Гюстина, в России суровость законов смягчается необязательностью их исполнения. Где-то не будет хватать учителя, где-то будут смотреть сквозь пальцы, где-то что-то ещё, ещё неизвестно, когда введут — это первое.
Второе. Я согласен с тем, что введение, допустим, такого предмета, как изучение православной культуры (или просто православия) лучше бы сделать в таком виде, как изучение религиозных культур народов России — где, по идее, пропорциональные места в курсе будут занимать вот все религии, какой сколько. То есть, допустим, если 80% будет уделено православию, то ещё сколько-то будет уделено также исламу, буддизму и тому подобное — меньше, но чтобы школьники имели представление, и чтобы не полагали, что... ну, или православный, или никак. Это недемократично, неправильно, несправедливо и не совсем хорошо, представляется мне.
Далее. В свободной демократической стране свобода совести и свобода вероисповедания предполагает, что каждый исповедует такую конфессию такой религии, как он полагает верным, или же не исповедует никакой религии, потому что атеист имеет все те же гражданские права, как и любой другой верующий человек. То есть будет человек этот предмет изучать, или не будет изучать — ну, по идее на то должна быть его добрая воля. Это не математика, это не русский язык, и некоторые полагают (представители иных религий), что надо делать немного не так, и мы не можем им сказать, что они неправы — на то добрая воля каждого.
Так что я полагаю, что у нас из эпохи воинствующего атеизма («почём опиум для народа», расстрелы священников, за посещение церкви исключение из партии и увольнение с работы и так далее) маятник пошёл в другую сторону — когда вчерашние коммунисты с постными лицами, в костюмах, в которых ходили на демонстрацию, теперь идут в церковь — нетвёрдо понимая смысл обряда, но зная, что вот должны же быть какие-то общие церемонии.
Я советую вам по возможности не обращать на это внимание, потому что в жизни всё всегда так, ничего не делается идеального. Но я повторяю: во-первых, изучение такого предмета, на мой взгляд, или должно быть факультативным, или должно включать в себя основы культур всех религий, и тогда это будет такое же не только религиоведение, искусствоведение, историоведение, как в чём-то любая другая гуманитарная дисциплина. Я думаю вот так вот.
А ещё, по идее, должны быть воскресные школы, куда будут по воскресеньям (а хоть по субботам) ходить все желающие, отдавать своих детей, и там будут этим заниматься, как во многих странах. Это будет разумнее, я думаю, чем вводить это в школе. Единственное, что это оправдывает — в нашу эпоху разгула безнравственности, быть может, вот этот предмет ну хоть немножко поможет держаться в каких-то моральных нормах (быть может).
У нас есть время ещё на один вопрос. Здравствуйте.

---

Радиослушатель: Михаил из Ленинграда. Я хотел спросить, читали ли вы книгу Паршина «Почему мы не Америка», и как вы относитесь к этой книге. К сожалению, я не слышал никаких комментариев ни у кого по этому вопросу.

Веллер: Я, разумеется, читал эту книгу. Вышла она уже около десяти лет назад (точнее не помню), книга эта была бестселлером, издавалась она огромными тиражами, лежала везде на лотках. Книга эта бесспорно интересная, и есть в ней бесспорно умные верные вещи. В основе же она сводится к двум вещам.
То есть, мы никогда не выиграем открытого (равного, честного, прямого) экономического соревнования с Западом уже по двум причинам, которые не в силах изменить. Первое: мы живём в более холодной стране, и поэтому нам нужно затрачивать больше энергии на единицу продукции — просто на обогрев. Поэтому наша продукция исходно более дорогая — никуда не денешься.
И второе. Мы живём в огромной стране, и у нас огромные деньги тратятся на перевозки между производителями и населёнными пунктами, что есть вторая главная причина удорожания себестоимости продукции.
И поскольку в силу этих двух причин наша российская продукция будет дороже западной, то мы должны вводить опреденённые протекционистские меры, мы должны вводить определённые дополнительные механизмы регулирования рынка; в противном случае страна будет опускаться, и мы будем продолжать проигрывать экономическое соревнование.
Вот в этих самых что ни на есть простых основах книга совершенно верна. А дальше идёт — «вот поэтому мы делаем плохие автомобили, вот поэтому мы делаем более плохие самолёты, вот поэтому мы делаем самое плохое всё»... Хотя Швеция тоже очень холодная, но Вольво хороший автомобили, а Жигули, понимаете, плохие. Ну, вот как-то здесь Паршин слегка чуть-чуть перебарщивает.
Вот в двух словах. А книга интересная, всем рекомендую.
На этом позвольте сегодня закончить, всего вам доброго, до следующей встречи, до свидания.