ох уж эти мне технологии. вот сейчас они там, за стеной сидят и говорят с человеком из собственной юности. о том, как все разъехались, как оказались здесь в девяностые. как тяжело сейчас всем. о том, кого встречали. вспоминают, встречи, произошедшие десятилетие назад.
о, горький яд памяти. не лей в глаза.
мне отчего-то так тошно именно в этот момент, когда они такие родные, любимые, такие одинокие вспоминают что-то полузабытое, покрытое пылью и заметенное временем, пространством, заботами, буднями. нас всех это ждет. ждет-ждет и не слушайте никого, не заблуждайтесь: все мимолетно. всё - мимолетно и только память не думает так и все колет и колет и колет и заставляет нас думать, что мы молодые и все сможем и все успеем. а все что в наших силах попытаться сделать так, чтобы не сдохнуть в старости в нищете и чтобы твои любимые получили свой-долбанный-стакан-воды, когда придет их время. я столько раз не сдерживала обещания, данные самой себе - просто потому что не было смысла их сдерживать, а еще столько раз говорила, что все у меня хорошо и что все в порядке, что... ох. но эти редкие люди, рядом с которыми хотелось сидеть у ног и не дышать, все эти Лауры и Биче, заставлявшие писать и чувствовать себя живым и то единственное, с которым хотелось дожить до старости - всё-то вы прах и пыль и непонятно: БЫЛИ ЛИ ВЫ ВСЕ ВООБЩЕ или это я была таким чудом, что видела в самых обычных - неземные дары? я не знаю, честно, я уже ничего не знаю. я словно последний человек на земле - не вижу никакого сейчас и все пытаюсь уползти в то самое когда-то, когда трава была зеленее. милый Господи, оставь меня, пожалуйста, поэтом. хотя бы мнимым. я ведь не счастья прошу - спокойствия. время уходит. время уходит. в лит. обозрении прочла сегодня чудную статью о Зюскинде. прочла как автобиографию.
:
я никого не хочу любить. я никому не хочу быть нужной. в этом моя проблема.