В колонках играет - Jesu - Your Path to Divinity

Иван Петрович никогда не любил врачей...«тени в белых или голубых одеяниях, действующих почти на автомате и прописывающих лекарства почти всегда с одинаковым составом, но разных марок и помногу, дабы процветала фармакологическая промышленность*»...Иван Петрович всегда ходил в районную поликлинику, денег на более дорогую у него отродясь не было, да и там прописывали те же лекарства, только более дорогих марок, и в отличие от государственного заведения доктора надевали якобы доброжелательные маски с натянутыми и безучастными улыбками. У него редко болели зубы и необходимости входить в самый скверный из отделов больницы, а именно стоматологический, ему приходилось не часто...не часто до того само дня, когда дыра в одном из зубов начала повизгивать и зудеть. Можно было жить и на обезболивающих, но Ивана Петровича всегда отличала прижимистость. Он решился...решился и пересек-таки обшарпанный порог. Оформив необходимые документы в регистратуре, Иван Петрович начал подниматься на третий этаж старого, еще дореволюционной постройки здания, где ранее была богадельня и дом престарелых. От стен так и веяло дряхлостью и...О Боже!...смертью!...о которой, и так немолодой и одинокий, Иван Петрович совсем не хотел думать. Ноги подгибались, однако мужества ему хватило. Дрожащей рукой опустил он свое «направление» в зияющую в двери дыру и уселся на довольно удобный диван ждать своей очереди. Тихо. Никого нет. Изредка доносятся звуки сверл, впивающихся в беззащитные зубы и причитания теток-медсестер. Часы. Стучат. Отбивают. Отбивают всю охоту вставать и идти. Идти куда-либо... «Бежать, бежать, бежать...», - зря проносилось это слово в голове Ивана Петровича. Бежать было некуда, а денег на обезболивающее не было. «К», - объявила прокуренным голосом старая кошелка-медсестра в засаленном и, видимо, никогда не стираном халате. Иван Петрович с великим трудом встал и дошел до двери, не произнося ни слова, уселся в кресло. Довольно приятной внешности стоматолог поинтересовалась, на что он жалуется. Объяснив все в подробностях, Иван Петрович приготовился к наихудшему. Свет яркой лампы направили в ротовую полость. Зубы немного поковыряли и, определив те из них, которые необходимо лечить, а это, надо сказать, были почти все, принялись за больной. «Я начну сверлить, а если будет больно, поднимите руку» - объявила женщина....звук сверла...взвизг Ивана Петровича...поднятая рука...НО...звук сверла...умоляющий стон Ивана Петровича...не опускавшаяся рука тянется все выше...НО...звук сверла!...поток холодной воды устремляется в зуб. «Сплюньте. Пойдете в 204. Сделаете укол. Возвращайтесь». Обезумевший от порции боли Иван Петрович схватил направление и с намерением больше не возвращаться устремился к выходу.Непослушные ноги повели его на второй этаж. 204 кабинет оказался не более приветливым, а медсестра и врач не более радушными. «Аллергия есть?»«Только на кошек»Дикий хохот врачихи сотрясал форточки.«На лекарства есть аллергия?» - грозно спросила медсестра.«Нет», - робко вымолвил Иван Петрович. В шприц постепенно входит жидкость желтоватого оттенка. В голове проносится несколько ассоциаций, но Иван Петрович тщательно отгоняет их, как корова в жаркий летний день назойливых слепней. «Сейчас будет немного больно»...в голове у врача просвистела дежурная фраза, но в этот раз она решила ее не говорить. Иван Петрович, в которого уже вот-вот вонзится игла, то есть уже вонзается, сидящий с открытым ртом, все-таки решается спросить о размерах боли. Зрачки врачихи гневно расширяются, и кажется, что к ним приливает кровь из всего мозга, осушая гипоталамус и все прочие его отделы. Однако, она берет себя в руки и практически без эмоций отвечает: «Да, немного, терпите». Но в следующей фразе, произносимой уже в момент, когда игла впивается в беззащитные десны пациента, решает отыграться и добавляет: «Это мало опробованное лекарство». Тут зрачки Ивана Петровича начинают производить безумные действия, но поделать уже ничего нельзя, ибо шприц опорожнен, а лекарство начинает растекаться по капиллярам. Бросая неистовые взгляды то на врачиху, то на медсестру, Иван Петрович вскочил. «Забыла вас предупредить, резко вставать не рекомендуется», - ехидно добавила врач. Наш друг начал ощущать головокружение и легкую тошноту, однако сумел себя сдержать и удержаться на ногах. Одним движением он выхватил направление и открыл дверь, ноги донесли его до ближайшей банкетки, где он рухнул от изнеможения. Тут до Ивана Петровича начали доходить грезы, а может и просто галлюцинации, о том, как он обычно проводил утро: спал до 10 часов, варил себе кофе и жарил тост, который поедал, сидя в старом шелковом турецком халате, подаренном некогда другом. Да и вообще, чудесные были утра...чудесные. Автору невольно вспоминается Обломов, однако подобные аналогии, нам кажутся здесь ни к месту. Тем временем очнулся Иван Петрович, и, будучи не в состоянии останавливаться на полпути, решил продолжить хождение по мукам.Иван Петрович во второй раз опустился на уже насиженное место на диване перед злосчастным кабинетом. А что делать, все равно половина лица уже почти онемела, надо же дойти до конца сего страшного пути. "К", - вновь провозгласил прокуренный голос. За те полчаса, что ждал Иван Петрович лекарство окончательно вцепилась в десны и щеку и практически достигло уха. Судорожно трогая лицо, наш друг не ощущал ничего, кроме вакуума. Язык елозил по обратной стороне щеки и сам будто обмораживался. Казалось, что пол-лица опухло и вздулось, наполнившись воздухом или безвоздушным пространством, а кожа только начинается там, где ей надо бы по идее заканчиваться. Бедный Иван Петрович. Воспоминания о детстве...тогда никакой анестезии не делали, и маленькому, тогда еще Ване приходилось терпеть боль. Сейчас даже самые близкие друзья называют его по имени-отчеству, а родители давно умерли... а ведь было время...Ваня, Ванюша, Ванечка...как ему сейчас этого не хватает. Иван Петрович давно выбрал одиночество, даже в юности, в студенческие годы он всегда держался особняком, впоследствии работал вообще в отдельном кабинете, да и в преимущественно мужском коллективе. И сейчас у него были лишь фиксированный распорядок дня, стабильная пенсия, изредка меняющаяся, да потрепанный жизнью кот, запрыгнувший некогда в форточку и не желавший покидать апартаменты нашего героя. Забавно, как в этой голове редко возникали ценные мысли... Да...мерзкий голос повторил фамилию...очнувшийся Иван Петрович обреченно поплелся на кресло. Быстрыми движениями врач начала сверлить, ковырять, постоянно что-то нашептывая о безнадежности зуба. Через минуту она заделала дыру временной пломбой и настоятельно советовала прийти не более чем через два дня. Иван Петрович не решился спросить что же происходило эти несколько минут, однако автор понимает, что в зуб всего-навсего положили мышьяк, ибо он был действительно безнадежен и требовалось удаления нерва. Мышьяк убивал отросток нервной системы ровно за два дня, а далее, если его не вытащить, начинал разъедать десны, прожигая все изнутри. Иван Петрович спустился вниз и потащился домой, который находился всего в нескольких кварталах от больницы. Заносчивый кот как всегда не удосужился выйти навстречу хозяину, как называл себя сам Иван Петрович, ибо сам кот таковым его не считал. Замороженное лицо будто не собиралось оттаивать. Есть было нельзя еще часа два, и Иван Петрович опустился в любимую кресло-качалку, поставив предварительно перед собой часы и зеркало.Сон, естественно, не шел, желудок постанывал от голода, а Иван Петрович начал покусывать нижнюю губу. Боли он не чувствовал, а воспоминания, почему-то не дававшие ему покоя весь день все ярче начали вспыхивать в голове. Причем были они преимущественно негативного характера. Вообще хорошего помнил он мало...пожалуй только образ матери согревал его душу. Особенно то, как она рассказывала ему сказки в детстве. По зубам начала медленно течь густая, ярко-алая кровь. Иван Петрович этого не почувствовал, он сидел, уставившись в одну точку и нашептывал, как бы показалось свидетелю сего действа, абсолютно хаотично возникающие слова. Казалось, что они ничего общего не имеют с происходящим, однако для Ивана Петровича они смысл имеют. То и дело повторялось слово ремень, а в голове проносились иллюстрации: маленького Ваню порет отец за один из многочисленных проступков. Возможно именно тогда у него выбили (именно выбили...ремнем, а иногда и палкой) всю охоту к самостоятельности и страсть к восхищению миром. За отсутствием боли физической, Иван Петрович начал острее ощущать духовную. Острее и глубже. Никогда ранее он не задумывался о смысле своей жизни. "Существования"...поправляет Иван Петрович, это правда не жизнь. Кровь начала стекать длинными тонкими струйками по подбородку, что, тем не менее, никоим образом не смущало героя и не доставляло дискомфорта. Отчаяние. Отчаяние поглотило Ивана Петровича. Губа была повсеместно искусана, и он уже приступил к щеке. Кровь потекла с новой силой, а воспоминания о серой, даже не черно-белой, и тем более не радужной жизни (ибо шла она равномерно и ровно, без взлетов и падений, без изменений) заняли каждую клеточку мозга. Нужды нет перечислять эти грустнейшие события, дабы не травмировать более нашего героя, а читатель, как надеется автор, сам сможет представить их характер и настроение, однако стоит описать, с чем они могут ассоциироваться. Они подобны комнате, без окон и дверей, даже мышь не проделала в ней дыр, ибо искать здесь нечего. Комната пуста, как пусты мысли Ивана Петровича. Стены желтоватого цвета, неровно прокрашенные и шероховатые на ощупь, как наждачная бумага, будто к краске, которой их покрывали примешали изрядное количество песка. Из потолка торчит шнур, на котором болтается лампочка, озаряя комнату мрачно-желтым свечением. Обезболивающее, видимо, было совсем не опробовано и продолжало действовать уже четвертый час. Иван Петрович забыл о голоде, ведь часть крови лилась и в желудок. Страшная картина предстала бы перед тем, кто вошел в квартиру героя. Пожилой человек сидит в кресле, руки его будто слились с подлокотниками, взгляд приклеен к секундной стрелке на часах, рот находится в постоянном движении, выкусывая части плоти, белая рубашка все более пропитывается кровью. Шел уже пятый час от начала анестезии, но она и не думала спадать. В щеке начала зиять дыра, однако боли все еще не было. Стрелка продолжала делать круги, а дыра в щеке увеличиваться. Зачесалось ухо, однако почесать его все рано не было возможности, оно ничего не чувствовало, а потому Иван Петрович остался недвижим. Прошло еще пару часов и лицо начало оттаивать. Съедено было уже полщеки. Боль захватила сознание.....Дверь дворник был вынужден вскрыть по просьбе одной из жительниц со второго этажа, жалующейся на постоянный запах тухлятины. Оно и понятно, с того злополучного дня прошло более месяца. Бедная женщина, войдя в комнату, рухнула в обморок, а дворник в панике побежал набирать номер милиции. Как показало вскрытие, Иван Петрович скончался от сердечного приступа, вызванного болевым шоком. Кто съел полщеки, для патологоанатомов осталось неясным. Дворник свалил вину на кота. И врач-стоматолог так и не дождалась своего пациента, не долечившего больной зуб...