Вальс двадцатилетних


Годен для ветра, для грязи, для тьмы.
Годен под пули. Годен для марша.
Годен легендой бродить меж людьми.
Без вести годен пропасть. И как старший,
Спляшешь ты, маленький, — только всмотрись
В ритм партитуры нечеловечьей.
Годен для страха, для раны, для крыс.
Годен, как хлеб, извергаемый печью.

Солнце, ты для обреченных горишь.
Двадцатилетними полон Париж.

Годен для крепкой сивухи с утра.
Годен в патруль под раскат канонады.
Слушай сигнальных рожков тра-ра-ра.
Кончена молодость. Но, если надо,
Годен любить, умирать, забывать,
В саване сивых дождей истлевая.

Мальчик-солдат, у тебя есть кровать —
Ров трехметровый, тишь полевая.

Двадцатилетние призывники
Медленно кружатся в вальсе тоски.

Где-то пятнадцать-, шестнадцать- и сем
Надцатилетние. Кто-то мурлыкал
Песенку, осточертевшую всем
Призывникам в опьяненье каникул.
Только минуту веселья найти, —
Только одну из всего мирозданья.
Может быть, жизнь это, как ни верти:
«Мама! Я скоро умру, до свиданья!»

Годен по-всякому, годен вполне,
Годен, годен быть на войне.

Так начинается вальс. И опять
Кружатся пары в безумном Париже.
Завтра не петь и с любимой не спать.
Сорок мне било. Но эти мне ближе.
Кружится в вальсе бульвар Сен-Жермен.
Крупным курсивом легло на столетье:
Годен — и баста — и без перемен.
Нет. Как они, не хочу околеть я.

Все позабыть, позабыть, позабыть.
В медленном вальсе навеки забыть
Сорокалетье столетья.

.............................

Париж

Где шире дышишь ветром непогоды,
Где зорче видишь в самом сердце тьмы,
Где мужество — как алкоголь свободы,
Где песня — разбомбленных стен углы,
Надежда — горсть нестынущей золы?

Не гаснет жар в твоей печи огромной.
Твой огонек всегда курчав и рыж.
От Пер-Ляшез до колыбели скромной
Ты розами осенними горишь.
На всех дорогах — кровь твоя, Париж.

Что в мире чище твоего восстанья,
Что в мире крепче стен твоих в дыму?
Чьей легендарной молнии блистанье
Способно озарить такую тьму?
Чей жар под стать Парижу моему?

Смеюсь и плачу. О, как сердце бьется,
Когда народ, во все рога трубя,
На площадях твоих с врагами бьется!
Велик и грозен, мертвых погребя,
Париж, освободивший сам себя!