Лес это такое место, где зверю можно ничего не бояться и жить, как себе хочется. Можно, например, насобирать земляники, которая летом пахнет черт знает как, или наваляться в зарослях мяты и потом целый день ходить по лесу, облизывая лапу и понюхивая собственную шкуру, пахнущую жарой ленью и сытой неспешной летней жизнью.
Летом можно почти ничего не делать. Например, только изредка подумывать о том, как там твоя тень, которая далеко от тебя. Так жить даже летом выходит не очень часто, да и летом вообще полно дел. И нечего думать о всякой ерунде, когда лучше лежать в нагретой траве, посматривая ленивым глазом, как она собирается расти.
Только все то что нетерпеливо и зло накапливается за лето у тех, кто живет за счет зверей наваливается на лесных бедолаг к осени. Вот тогда и приходится вставать с нагретой постели и шатаясь со сна топать по намытым полам к двери, открывать ее дрожа от холода и сырости. А потом выходить и вздыхая, ложится боком на первый снег, и вертеться на снежном пятачке перед входом в нору.
Так надо делать. Сейчас уже и не припомнишь, кто завел такой порядок, чтобы спокойный толстый зверь, живущий далеко и одиноко вдруг делал глупости и лез на улицу выкомариваться, когда у него всех дел то зимой, что сонно дремать, дожидаясь лета, когда от горячего солнца потеплеют прозрачные лесные лужи.
А только именно так придумано и никто, ни молчаливые и спокойные звери в лесу, ни их дерганные и бессчетно сорящие нервными шелушками своих слов тени в городе не могут изменить этого. Есть невесть кем и когда придуманный закон.
Если у тени неприятность, то зверь отвечающий за эту гадость должен выйти на свет и повернутся вокруг себя. Кто и зачем придумал это не понять никому. А выполнять приходится.
Что там делают эти тени в своем городе толком непонятно. Да и знать этого не хочется потому что уж больно противно. Чего уж хуже представить, как тень, бросая вдруг нажитое годами лезет в сырую дыру, где нет ни еды ни тепла, а есть лишь мутный и ледяной туман от слов, развешенных другими тенями. И тошно ему там, а все равно лезет. А уж разохается несчастный дурак потом так, что и представить себе невозможно.
Некоторые из них могут вместо ясных и понятных вещей, таких как кусочек свежего сыра, съеденного с аппетитом на поляне или кружки теплых сливок, выпитых утром перед беготней по горячим от солнца дюнам захотеть себе кривую железную дрянь с поносом в железных потрохах. А ее почему то нету. И вот ему горе. А то еще захотят, чтобы жить в нелепо облепленной бумагой некрепкой конуре, которая сама дрожит от страха, шатаясь от ветра на высоте, куда приличный зверь никак не допрыгнет. Они все время хотят такого от чего только хуже. А потом орут, будто в холодную лужу упали. Вот и топай теперь зверь на улицу. Падай, крутись ,будто пчела укусила.
Да это еще бы и ничего. Закон есть закон. Ладно, раз уж мы связаны, вышел, попрыгал на холоде, словом выручил, и айда к теплу.
Хуже всего, когда у теней любовь.
Вот уж хуже этого для зверя ничего нет. Тут, как у тени случится это дело, а случается оно всегда невпопад и невовремя, так только беги и поворачивайся. И любовь эта у них все время. А если нету, так дурак сидит и ждет ее. Ну и дождется, конечно.
Вот и живут несчастные звери все время, выскакивая на холод. Вертятся. А потом долго смотрят в черное холодное и сырое вокруг. И вздыхая, заходят в нору, очень плотно закрыв за собой дверь.
Но и закрытая дверь почти не помогает. В общем, плохая жизнь у зверей.