Автор - Андрей Ветер.
Выложено с признательностью от автора=)
Александр оказался долговязым, длинноволосым, неопрятным. На нём были сильно потрёпанные снизу брюки-клёш и клетчатая рубаха навыпуск. Глядя на него, Виктор почему-то подумал: «Настоящий хиппи». Представившись друг другу, они пожали руки.
— Проходите, — хозяин мотнул косматой головой.
По всей комнате лежали иностранные фото-журналы, тут и там виднелись кассеты из-под фотоплёнки, в дальнем углу стояли пустые винные бутылки, на стене висели рулоны чёрной и белой бумаги, посреди комнаты громоздились две треноги с громадными фонарями, ещё один осветитель был подвешен к потолку на вертящемся креплении. Вдоль одной из стен стоял сколоченный из неоструганных досок стеллаж, закрытый занавеской. Напротив стеллажа размещался диванчик с лопнувшей в нескольких местах обивкой. Пахло пылью.
«Должно быть, также выглядят квартирки французских импрессионистов где-нибудь на Монмартре, — подумал Виктор. — Даже если мне не понравятся фотографии, я буду знать, что представляет собой богемный дом».
Поначалу разговор не клеился, и Лена взяла на себя непростую миссию толмача. Александр, похоже, пребывал не в лучшем расположении духа, но понемногу сестра растормошила его.
— Ты когда-нибудь задумывался над тем, что такое фотография? — спросил он Смелякова.
— Кто-то из умных людей сказал, что это — запечатлённое мгновение, — ответил Виктор.
Александр кивнул и потянулся за сигаретами.
— Да, да… Запечатлённое время. Не столько мгновение, сколько время. С помощью фотографии человечество пытается убедить себя в том, что у него есть прошлое. Почему, вы думаете, люди хранят дома столько всякого хлама, в том числе и совершенно бездарные фотокарточки.
— Для памяти.
— А разве без фотографий память не работает? — Александр зажёг сигарету.
Смеляков пожал плечами:
— Как-то я над этим не задумывался.
— Шпаргалки людям нужны, вот и появилась фотография, кино, мемуарная литература. А фотография проще других. Щёлкнул кнопочкой — осталась напоминаловка о каком-то событии. Событие-то, в сущности, пустое, без шпаргалки о нём ни по чём бы никто не вспомнил, а вот залезли через десять лет в старую коробку и извлекли на свет полуслепой фотоснимок. «Что это тут у нас? Где это мы? С кем это мы и когда?»… Жизнь-то у большинства людей совсем невзрачная, ничем не наполнена, мгновения утекают сквозь пальцы, как вода. Вот и цепляются люди за фотографии, шлёпают их одну за другой, чтобы убедить себя потом, что жизнь всё-таки была… «Это я в детском садике. А это я в институте. А тут я ребёнка из роддома выношу. А тут я на похоронах дедушки. А это чей-то юбилей. А это кто, интересно, рядом со мной? Что за мужик такой?»…
— Любопытная точка зрения, — ухмыльнулся Смеляков.
— Ты кто по профессии?
— В угрозыске работаю.
— О-о! Таких знакомых у меня ещё не было, — Александр выпустил дым через ноздри. — У вас тоже есть свои шпаргалки: отпечатки пальцев, всякие там акты, протоколы и фотографии с места происшествия. Без этого вы не сможете существовать.
— Саша, давай-ка я лучше покажу твои работы, — Лена оборвала брата. — А ты пока чайком займись.
— Рот мне затыкаешь? — хмыкнул Александр. — Думаешь, что напугаю? Думаешь, слишком перегружу?
Он поднялся и отдёрнул штору, закрывавшую огромный самодельный стеллаж.
— Никто меня не перегружает, мне очень интересно слушать, — поспешил успокоить Виктор.
— Послушать его можно и потом, — решительно заявила Лена. — Куда важнее увидеть его фотографии.
Она достала с полки несколько плотных картонных коробок и протянула их Смелякову. Он осторожно поднял крышку и увидел мужской портрет. Он не разбирался в искусстве фотографии, но сразу понял, что снимок резко отличался от всего, что приходилось видеть прежде. Фотография казалась выпуклой. Виктору почудилось, что лицо вот-вот выдвинется из плоскости бумаги и приобретёт материальные формы.
— В этой коробке только портреты, — сообщила Лена. — Тут натюрморты, а тут ню.
— Что?
— Ню, — повторила девушка и пояснила, увидев замешательство в глазах Смелякова, — обнажённые модели.
По мере того как Виктор проглядывал фотографии, мир вокруг него словно начал приобретать новое качество. Человеческие тела, лица, бутылки, цветы, фактура обшарпанных стен, тени на полу — всё это внезапно стало весомым, важным. Раньше жизнь была просто жизнью, теперь она в течение нескольких минут вдруг наполнилась деталями, которые до настоящего момента словно не существовали. И тени, и люди, и лица — все они, конечно, были прежде, но почему-то никогда не казались Виктору столь значимыми. Сейчас, рассматривая фотографии Александра, он погружался глубже и глубже в мир неповторимых форм.
— Но как же такое возможно? — Смеляков повернулся к Лене. — Ведь тут запечатлена обыкновенная жизнь. Почему же такое сильное впечатление?
— Потому что это — искусство. Сашка — величайший мастер. Его час ещё не настал, но однажды его имя прогремит.
— Когда? Почему однажды, а не сейчас? — Смеляков вернулся к фотографиям.
— Откуда мне знать? Может, после смерти его признают. Гениев выгодно признавать после их смерти. После смерти гении скажут только то, что уже сказали, а это очень удобно.
— Кому удобно?
— Властям, — очень тихо и очень спокойно сказала Лена.
— Вижу, Борис тебя накачал как следует.
— Боря тут ни при чём. Я же выросла за границей. Хоть и не очень житейским опытом богата, но кое-чего повидала. Где красота и мысль в почёте, там есть место гениям. А у нас всем правит серость, поэтому таким фотохудожникам дорога закрыта.
— Не понимаю. Это же великолепные снимки!
— Если они появятся на общей выставке, то на других фотографов даже смотреть не станут… Как тебе ню?
— Женщины? Красиво, очень красиво. Только ведь у нас это не принято. Это… в общем, это порнографией считается…
— Эх Виктор, — грустно вздохнула девушка, — эротику надо понимать.
— Я понимаю, но ведь некоторые снимки тут… просто… ну, чересчур… Взять хотя бы этот. Ты посмотри!
Он сунул ей в руки фотографию, где была изображена вальяжно откинувшаяся в массивном старинном кресле голая женщина. Ноги её чуть раздвинулись, и даже глубокая тень не могла спрятать то, что таилось между ними.
— За это ведь статью влепить могут! Это называется порнографией!.. И не понимаю, откуда он таких женщин берёт, как они соглашаются на такое…
— Как соглашаются? — переспросила Лена. — Из любви к искусству и соглашаются. Он же никому не платит за это. Ему нечем платить. Просто они все безоглядно любят Сашу и почитают за честь сняться у него.
Она встала, подошла к стеллажу и достала две огромные фотографии, приклеенные к чёрным деревянным подрамникам. Это были снимки из числа тех, которые Виктор уже видел в коробках с обнажёнными натурщицами, но теперь их масштаб поразил его с новой силой. Выпуклые женские груди казались живыми. Эти громадные чёрно-белые изображения напирали на Смелякова, заполняли собой всю комнату, становились центром мироздания.
«Прикоснись к ним — пойдёт молоко. Это не фотография, а сама жизнь, даже нечто более сильное, чем жизнь. Никогда не предполагал, что изобразительное искусство обладает магической силой», — думал Виктор.
— А это — моя любимая работа. Ты этого ещё не видел, — торжественно произнесла Лена, вытаскивая очередной подрамник.
У Виктора от неожиданности перехватило дыхание. С фотографии на него смотрела Лена. Она была обнажена, стояла в высокой траве, чуть согнув опущенные руки в локтях и повернув ладони к небу, будто желала уловить ими что-то невидимое.
— Нравится? — с ожиданием спросила девушка.
Виктор растерянно кивнул
— Да.
— Тебя смущает, что я без одежды? Угадала? — Она улыбнулась, и в её глазах Смеляков увидел нечто особенное, будто ей была открыта некая тайна, позволявшая ей чувствовать себя убеждённее и мудрее Виктора.
— Вообще-то я не привык к такому… Вдобавок… Знаешь, посторонние женщины, это одно, а ты всё-таки доводишься женой моему товарищу… И потом… Тебя, что ли, брат в таком виде заснял?.. Как так? Ты же сестра… И вот так раздеться перед братом…
— И что? — её губы дрогнули, улыбка слегка угасла. — Разве ты не понимаешь, что это не я?
Она побарабанила пальцами по фотографии.
— Но это ты, — ещё больше растерялся Смеляков, не в силах отвести взгляд от девичьей наготы. Мягкое треугольное затемнение внизу живота притягивало к себе его глаза. Он тяжело вздохнул, не зная, как себя вести.
— Нет, Виктор, ты не понимаешь, — Лена постучала себя в грудь. — Вот она я, а это, — она опять поцокала ногтем о подрамник, — это модель. Я привела тебя к художнику, понимаешь? Не модель, а я привела тебя к художнику. И я же, то есть человек, восторгаюсь искусством… И этим снимком в частности. И я не вижу себя на этой фотографии, потому что в жизни я не бываю такой. У меня нет такого взгляда, такой изящной гибкости. Я обыкновенная. Но он, — она указала на дверь кухни, где громыхал чайником Александр, — видит во мне что-то особенное. И он умеет перетащить всё это на бумагу с помощью фотокамеры…
— Оно, конечно, так, — слабым голосом согласился Виктор, — но всё-таки…
— Ты боишься наготы, — с оттенком печали произнесла она.
— Прости, но видел ли Борис эту фотографию?
— И другие тоже.
— И что он сказал? Не возмутился?
— Почему нормальный человек должен возмущаться произведением искусства? — с заметной жёсткостью парировала Лена. — Ему понравились эти работы, хотя в его глазах я заметила что-то нехорошее… Этакий всплеск ревности…
— Вот видишь!
— Почему-то мужчины считают, что в искусстве нагая женщина вообще — это хорошо, но жутко не любят, чтобы этой нагой женщиной была их жена.
В комнату вошёл Александр. В одной руке он нёс дымящийся чайник, обмотав его ручку полотенцем, в другой — тарелку с толсто нарезанной докторской колбасой.
— Голых баб обсуждаете? — равнодушно спросил он.
— Витя, похоже, шокирован, — расстроенно доложила Лена.
— Ты презираешь женскую красоту? — по-прежнему бесцветно задал вопрос Александр.
— Почему ты так решил? Нет, красота — это…
— Это то, что наше общество стремится спрятать с глаз долой, — резко закончил фотограф.
— Ребята, вы не в ту сторону гнёте, — Смеляков взмахнул руками, останавливая собеседников. — Красота остаётся красотой, но существуют же определённые правила морали, этики и всё такое…
— Витя, объясни мне, непрошибаемому тупице, — с нескрываемой иронией проговорил Александр, — кто вправе решать, где заканчивается приличное и начинается неприличное? Почему я, мужчина, имею право валяться с голой грудью на общественном пляже, а женщина не имеет такого права? Почему её грудь менее прилична, чем мужская? Кто провозгласил эту чёртову мораль?
— Так уж повелось, — Смеляков развёл руками.
— И ты считаешь, что ничего не надо менять?
— Ну…
— Если что-то происходит из века в век, то этого не надо менять? Я тебя верно понял?........
Из книги "Я, оперуполномоченный" (Андрей Ветер, Валерий Стрелецкий)
