В пригородной электричке, грязной, мерзлой, нежилой, наблюдаю по
привычке лица едущих со мной. Вот у двери мерзнет шлюха - запахнула
пальтецо. Отрешенная старуха солит серое яйцо. Некто углубился в
чтенье - "Труд", вторая полоса. Лыжница от ожиренья хочет убежать в
леса. Парень в рыжем полушубке, лет примерно двадцати, обнимает девку
в юбке типа "Господи, прости!".
Ненавижу приоткрытость этих пухлых, вялых губ, эту чахлую небри-
тость, эти брови, этот чуб, ненавижу эту руку на податливом плече, эту
скуку, эту суку! Ненавижу вообще!
Подмосковные пейзажи, вы мучительны весной! Над кустарником и да-
же над полоскою лесной - дух безлюдья, неуюта, холод, пустота, пе-
чаль... Если он и мил кому-то, то волкам, и то едва ль. В этих ветках
оголенных и на улицах пустых - горечь ветров раскаленных и степей не-
обжитых. Одинокий призрак стога, почерневшие дома... И железная дорога
безысходна и пряма.
Ветер носит клочья дыма, бьется в окна, гнет кусты. Носит пачку с
маркой "Прима" и газетные листы, и бумажку от конфеты, выцветшую от
дождей, и счастливые портреты звезд, героев и вождей, и пластмассовые
вилки, и присохшие куски, корки, косточки, обмылки, незашитые носки,
отлетевшие подметки, оброненные рубли, - тени, призраки, ошметки наших
ползаний в пыли. Непристойные картинки, пыль, троллейбусный билет,
прошлогодние снежинки и окурки сигарет.
Выдох на последнем слоге, вход, и выдох, и опять!
Уберите ваши ноги!
Дайте голову поднять!