• Авторизация
Дневник Мартын_Лютый Лента друзей - Дневник - Полная версия


Германн Зассе о лютеровском евхаристическом богословии 01-09-2021 01:00 к комментариям - к полной версии - понравилось!


Начало всякого подлинного богословия — принцип, согласно которому нужно говорить там, где Слово Божье говорит, и молчать там, где Слово Божье молчит.
 
По этой причине Лютер для нас — величайший учитель церкви, ведь он непоколебимо придерживался этого принципа, даже когда его постигало искушение, которому всегда рано или поздно поддавались даже величайшие богословы: позволить чему-то еще, кроме Слова Божьего, взять верх. Самым трудным искушением для него, в целом консервативного богослова, был традиционализм. Он ревностно придерживался традиционного чинопоследования мессы (поначалу даже на латыни). Он сохранил древние литургические формы и тем самым сберег их для лютеранской церкви. Однако, руководствуясь надежной интуицией богослова, твердо укорененной в Писании, он понял, где уже в первом веке, еще до завершения канона, в церковь проникло нечто чуждое из иудаизма и язычества —то, чего не проповедовал никто из апостолов: жертва, приносимая человеком в Вечере Господней.
 
Все богословы-традиционалисты нашего времени, даже те, кто считает себя добрыми лютеранами, пытаются так или иначе возродить жертвоприношение мессы. В этом вопросе Лютер был непреклонен. С присущей ему уникальной богословской проницательностью он понимал, что любой компромисс в этом вопросе будет означать отказ и от sola scriptura, и от sola gratia, которые неотделимы друг от друга.
 
Лютеранская церковь, как и Лютер, знала, что слово «жертва» в Писании используется и в переносном смысле. Если любая молитва хвалы и благодарения может быть названа жертвой, почему так нельзя назвать Евхаристию — величайшую молитву, произнесенную во время Вечери Господней, а вместе с ней и саму Вечерю Господню? Хемниц и другие богословы очень серьезно задались этим вопросом. Их ответ заключался в том, что здесь мы имеем дело уже не с адиафорой, поскольку римская церковь понимает слово «жертва» в узком смысле искупительной жертвы, и это заблуждение должно быть опровергнуто. С той же серьезностью сегодняшняя лютеранская церковь должна противостать новомодным теориям о том, что церковь всего лишь возносит перед Отцом уникальную Голгофскую жертву. Согласно учению Тридентского собора (22-я сессия) римское жертвоприношением мессы представляет собой нечто большее, а именно сама по себе является поистине искупительной жертвой, как бы мы ни понимали ее связь с крестной жертвой (instauratio, repraesentatio и т. п.).
 
В отличие от Кальвина, считавшего учение о пресуществлении истинной причиной отступления от библейской Вечери Господней и корнем всех искажений (хотя исторически это не так, ведь учение о пресуществлении появилось на тысячу с лишним лет позже учения о жертвоприношении мессы), Лютер критиковал эту идею относительно мягко. В его представлении это было философское искажение богословия, «хитрая софистика», расходящаяся с текстом Писания, в котором освященный хлеб по-прежнему именуется хлебом (ША III:VI; ср. 1 Кор. 10:16; 11:28). 
 
Учение о конкомитанции он критиковал еще мягче:
 
Нам нет необходимости прибегать к лицемерной учености софистов и Констанцского собора, по словам которых под одним видом содержится столько же, сколько под обоими. Даже если бы под одним видом действительно содержалось столько же, сколько под обоими, преподание под одним видом — это не все предписание и установление, учрежденные и заповеданные Христом.
 
Также Лютер отчетливо сознавал опасность, угрожающую каждому богослову, следовать не только Писанию как norma normans, но и какой-то философии, будь то аристотелевой/томистической, которая пытается объяснить чудо Вечери Господней при помощи философского чуда пресуществления, или платонической/неоплатонической теории образа и знака, которая со времен Августина грозила церкви великой опасностью, и в которую Кальвин и Цвингли, каждый по своему, вдохнули новую жизнь.
 
Лютер также столкнулся с искушением, которому поддался Цвингли, понимать слова установления в переносном смысле, толкуя слово est («есть») как significat («означает»). Он знал: если удастся доказать, что слова установления надлежит понимать таким образом, более мощного оружия против римской церкви невозможно будет найти. Однако он одолел это философское искушение, имевшее последствия и для церковной политики: «Этот текст слишком убедителен» [WA 15:394; LW 40:68].
 
Справился Лютер и с последним, самым трудным искушением пожертвовать полной иррациональностью чуда Вечери Господней в угоду гуманистически-рационалистическому возражению Цвингли: Deus non proponit nobis incomprehensibilia [«Бог не ожидает от нас веры в непостижимое»]. Напротив, думал Лютер, все великие истины христианской веры непостижимы! Он правильно понял, что рационализация учения о Вечере Господней влечет за собой рационализацию всех церковных догм.
 
Однако к своему учению о Вечере Господней Лютер пришел не посредством неких практических или теоретических соображений, а следуя одному лишь Слову Писания. С одной стороны, он видел разногласия между своими оппонентами и их неспособность предложить правдоподобное и цельное истолкование слов установления. С другой стороны, Он видел Слово, которое не может поколебать никакая экзегеза: «Сие есть Тело Мое».
 
Следовательно, и в час смертный, и на последнем суде ты можешь смело обратиться к Христу такими словами: «Мой дорогой Господь Иисус Христос, возникли разногласия относительно Твоих слов в Вечере. Кое-кто хочет, чтобы их понимали иначе, нежели в их естественном смысле. Но поскольку они не учат меня ничему незыблемому, но лишь порождают во мне смятение и неуверенность… я сохранил верность Твоему тексту в буквальном смысле. Если в этих словах есть что-либо непонятное, то лишь потому, что Тебе было угодно оставить это непонятным, ибо Ты не дал им никакого другого объяснения и не повелел, чтобы такое объяснение было дано…
 
Если же в этих словах есть нечто непонятное, потерпи на мне, когда я не вполне понимаю их, — так же, как ты терпел Своих апостолов, когда они во многом не понимали Тебя — например, когда Ты объявил о Своих страданиях и воскресении. И все-таки они сохранили Твои слова в точности, как они были произнесены, не изменив их. Возлюбленная Матерь Твоя тоже не поняла, когда Ты сказал ей: «Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему» (Лк. 2:49), — но в простоте сохранила эти слова в сердце Своем, не изменив их. Так и я сохранил эти слова Твои». …Но ни один фанатик не отважится так говорить с Христом. Я хорошо это знаю, поскольку они не уверены в своем тексте и спорят друг с другом из-за него» [WA 26:446f LW 37:305–306].
 
Истинное богословие говорит, когда Слово Божье говорит, и молчит, когда Слово Божье молчит.
 
— Hermann Sasse. Letters to Lutheran Pastors VI (1949)
 
вверх^ к полной версии понравилось! в evernote


Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник Германн Зассе о лютеровском евхаристическом богословии | Мартын_Лютый - Fides Quaerens Intellectum | Лента друзей Мартын_Лютый / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»