Лютеранское учение об освящении Даров исходит из того, что каждое совершение Вечери Господней являет собой неизъяснимую тайну — точно так же, как первая Вечеря Господня (вопреки мнению реформатской церкви) была не метафорическим действом, но таким же чудом. Каждая Вечеря Господня, которую мы совершаем, — это чудо ничуть не меньшее, нежели чудеса, которые Иисус творил во дни Своей жизни на земле. То же самое справедливо и в отношении Крещения, хотя и несколько иным образом. Подобно тому, как проповедь Господа сопровождалась творимыми Им чудесами и знамениями, проповедь Его Церкви сопровождается Таинствами. И если деяния Иисуса были зарей грядущего искупления (Лк. 4:18 и далее; Мф. 11:4 и далее), то в Крещении и Вечере Господней мы уже становимся причастниками грядущего мира. Всякий раз, когда Церковь собирается вокруг стола Господнего, это уже «день Господень», т. е. день Мессии (см. Амос 5:18), день Его возвращения. В этом и заключается первоначальный смысл воскресенья как «дня Господня», в который Иоанн (Откр. 1:9 и далее) мог в Духе участвовать в небесном богослужении, в то время как асийские церкви собрались на Вечерю Господню (см. 3:20). Воскресенье — это предвкушение парусии. Это так потому, что именно в воскресный день Господь посещает Свою Церковь в Слове и Таинстве Алтаря. Именно поэтому перед освящением Даров Церковь приветствует Его пением: «Блажен грядущий во имя Господне. Осанна в вышних». Древняя лютеранская Церковь шестнадцатого и семнадцатого веков все еще совершала богослужение в том смысле, который в XXIV Артикуле Аугсбургского Исповедания объясняется такими словами: «Нас несправедливо обвиняют в том, что мы отменили Мессу. Без похвальбы, очевидно, что Месса совершается у нас с большим благоговением и искренностью, нежели у наших противников» [АИ XXIV:1-9]. Эти достойные времена давно миновали, ибо позднейшая ортодоксия пренебрегала литургическим обучением людей, пиетизм разрушил лютеранские представления о Таинстве, а рационализм поставил крест на вере в чудеса. Откроет ли лютеранская церковь для себя заново то богослужение, о котором свидетельствуют ее вероисповедные книги? Речь идет не о возрождении безвозвратно минувшего прошлого, но всего лишь о том, чтобы заново понять учение Святого Писания о Таинстве Алтаря так, как оно изложено в Исповедании. Все остальное произойдет само собой. История лютеранства в XVII веке показывает, что, в целом, везде, где люди вновь понимают и принимают Лютеровское учение о Реальном Присутствии, снова просыпается жажда Таинства Алтаря, и происходит литургическое возрождение. Первые ростки этого мы наблюдаем и сегодня. Никакое литургическое движение не поможет нашей церкви, если оно не вдохновляется Лютеровским глубоким пониманием сути освящения Даров. Во время освящения говорит Иисус Христос и никто иной. Он произносит Слово божественного всемогущества: «Это есть Тело Мое», «Это есть Кровь Моя», — и божественной любви: «Преданное и пролитая за вас во отпущение грехов». И это Слово производит то, о чем говорит: истинное присутствие Его тела и крови и отпущение грехов. Таким образом, оба вида, в которых нам посылается Евангелие, — Евангелие говоримое и творимое, Слово и Таинство, — соединяются в момент освящения Даров. И в этом смысле освящение Даров и есть само Евангелие.

— Hermann Sasse, Letters to Lutheran Pastors XXVI (1952)