Люди в скобках








«Рождение читателя оплачивается
смертью автора» (Р.Барт)


В начале была боль
Потом родилось слово
И криком первенца из чрева пустоты
Оно повелевало:
Земле расстаться с небом
И солнцем наградить
Ещё одни миры
Так треснули по швам
Безликие объятья
И в эти дыры Время
Змеёю пробралось
И смерть нашла лазейку
Змее на хвост усевшись
Чтоб быть концом всего
Что только началось.
А небо разревелось
Не выдержав разлуки
Земле отдав на память
Бездонные моря
Земля же позабыла
Извечную подругу
Травою прорастав
Лелеяло дитя.
У неба слёзы ссохлись
И превратились в звёзды
Свинцом налились веки
И опустилась ночь
Луна как первый выстрел
Как точка в предложенье
Взошла сиять цветком
Среди небесных рощ.
И всё, устав, уснуло
В спокойствии небрежном
И видело во сне
Большие города,
Где жизнь цвела неоном
Асфальт душил дороги
И прогрызали землю
Как черви, поезда…
Мир в ужасе проснулся
Гримасою тумана
Но вскоре страх рассеялся:
«То был всего лишь сон»
И солнце вновь поднявшись
Жестоко обмануло
Сказав: «Не плачь, не сбудется.
Не станет явью он».

* * *
Когда я поехал грабить банк
Я ещё не знал каково это будет
Взял пистолет, маску
Всё это казалось весело

Мы сели в машину и поехали.
Висели тяжёлые тучи и снег
Врезаясь в стёкла, тут же таял
Оставляя на нём кривые порезы

Потом, когда я выстрелил в неё
Мне показался слишком белым
Цвет её испуганного лица
Как тот же снег, только более чистый

Светофор загорелся красным
Кажется, я влюбился в этот цвет
В нём можно найти отражение
Жизни и смерти. Цвет присутствия

В машине громко играло радио
Очередное тупое шоу
Для работников офисов
Чтобы им не было скучно

Зато когда я навёл пистолет
Было очень тихо. Только жужжали
Процессоры подпевая кондиционеру
Её глаза моргнули и… БАХ!...

Я представил как всё это
Выглядело на камере видеонаблюдения
В чёрно-белом. Более эффектно.
Как бы вне настоящего. Как фильм.

И в тоже время реальность
И в тоже время сон
И в тоже время проза
И в тоже время стихотворение

Форме объявлена Гильотина!
Её рубят не щадя, как королей,
Как революционеров, святых,
Еретиков, как преступников.

А гильотина – это сознание
А сознание – это выстрел.
Мы оставили машину недалеко
От банка. Водитель остался, а я

Проверив всё ли на месте,
Быстрым шагом зашёл в здание.
Посмотрел на часы - 12:55
Это значит что перерыва на обед

У них сегодня не будет.
Но, каюсь, я не специально.
Ведь я и сам терпеть не могу
Когда кто-то мешает обедать.

Ведь это не многое, что у нас, крыс,
Осталось. Благословенный перерыв на обед
Когда можно есть (быстро) и не работать
А жевать, чавкать, глотать и таким образом

Чувствовать себя живым.
И пускай таким безобразным,
Но живым! Торжество плоти!
Настоящая вакханалия инстинктов!

Мне не хотелось требовать от них
Денег, я просто хотел
Любви. Да, я хотел, чтобы они меня
Полюбили. Чтобы они воскресли.

Я достал свой пистолет
Маска уже была натянута на лицо
Но меня никто не замечал
Все блядь продолжали копаться

В бумажках, пристально смотреть
В свои мониторы, зевать…
Бляха-муха! Парень с пушкой
На перевес, в маске

Кролика Бакса-Банни
Посреди грёбанного банка
Одного из крупнейших
В этой грёбанной стране

И никто даже не шелохнулся
Носом не повёл, как будто меня здесь нет.
Чтобы привлечь к себе внимание
Я подошёл к ней

И по-голливудски так сказал:
«Эй, ЦЫПОЧКА, РУКИ ВВЕРХ»
Она подняла на меня глаза.
Представление начиналось.

Всё вокруг зашевелилось и задёргалось
Я обвёл всех взглядом
Моего чёрного дула
«Всем руки вверх», закричал я

«Это чёртово ограбление!
Это ограбление Любви!
Всем оставаться на своих местах
И поднять руки вверх

Рот держать на замке
И делать только то,
Что я вам скажу делать, ясно?
Если вы меня поняли – кивните».

Кивнули. Все как один.
Безропотно. Тихо. С ужасом.
«Кто-то из вас умрёт. Кто я не знаю.
Но без жертв не обойтись».

«Кто-то из вас любил,
Не жертвуя ничего, а?
Ты?» - Я подошёл к парню в белоснежной рубашке
- Ты так любил? Отвечай!

Иначе пристрелю! Ты этого ждёшь?
«Неет» задёргалось его кукольная голова
«Я не знаю… Не надо…
Почему я? Я ничего не понимаю…»

- А ты? – я ткнул пистолет в лицо
Женщине лет сорока, с огромной грудью
И волосами каштанового цвета.
«Я любила. У меня два сына. Не надо».

- Да? А теперь представь
Что я – великий судья, палач
И забрал обоих твоих сыновей,
Подвёл к эшафоту

И теперь спрашиваю тебя:
Кого из них мне повесить?
Что ты мне ответишь? Что?
Выбирай же, сука, кого из них мне казнить?!

Она заплакала. Закрыла лицо
Руками, а я закричал:
«Подними руки вверх, мать твою!»
Её затрясло ещё сильнее

- Да что с вами со всеми?
От злости я пнул мусорную корзину
И бумажки, выпав из нее, поползли по полу
Словно убегая или прячась от меня

И вдруг я заметил,
Что один из них смотрит
В монитор, держа руки поднятыми.
Я немедленно подошёл к нему,

Повернул монитор к себе
И увидел страницу с сиськами и всякой рекламой,
- Вот на что вы поменяли
Своё время. Вот почему

У вас теперь никогда его
Не хватает, чтобы любить
Чувствовать, сопереживать.
Я ударил его в лоб дулом пистолета,

А потом разбил монитор об пол.
Он зашипел на меня как змея,
А я довил горло проводов
Этой гадины и кричал:

«Даже близость смерти
Не может вырвать вас
Из зазеркалья информации
В котором вы все оказались.

Или ты думаешь, что
Я не смогу тебя убить?
Или ты просто не боишься смерти?
Отвечай мне, гавнюк!»

- Я боюсь. Очччень боюсь. Не убивайте, пожа…»
- И почему мне тебя не убивать?
- Я ппр ппросто хочу жить… и…
Не делайй…й… те… этого, умоляюю…

- Но может быть, просто хотеть мало?
У тебя есть цель в жизни? Мечта?
- Я хочу жениться на своей девушке.
Завести детей, - он заплакал. Заныл.

Картинно. Ненатурально. Не по-настоящему.
Жалкий актёришка. Трусливая душонка.
Хотела меня разжалобить,
А мне лишь стало ужасно противно.

Противно от того, что даже в такие
Минуты они продолжают играть и
Делать вид. Ломают комедию будто здесь
Сцена театра. Всё пропитано ложью.

И, может быть, самое правильное
Было бы выстрелить в себя
Как Кириллов, только он стрелял
Для того, чтобы стать Богом

А я выстрелю для того
Чтобы Богом – не быть…
Но и это низко! И это было!
Как-то по-пилатовски…

Умыть руки… Плюнуть на всё…
Отчаяние. И ни одного нового образа.
Я выстрелил в него. Красный.
Кажется, я влюбился в этот цвет.

Его тело обмякло словно цветок
Которому вырвали корни
Все завизжали. Я приказал им
Заткнуться, иначе последует другой.

Я снова обвёл их всех взглядом своего пистолета
Теперь они понимают, что это не шутка.
Наверное, я бы оглох на всю жизнь
Если бы стал прислушиваться к биению их сердец.

«Я знаю, что кажусь вам монстром,
Чудовищем. И скорее всего так и есть.
Но могли бы вы сочувствовать ему?
Нет, не жалеть, только не жалеть!

Но быть человечными, даже если
Он потерял последние крохи разума
Перестав различать грань между
Добром и злом. И, может быть,

Он требует невозможного.
Может быть, он не веруя
Требует от других веры и любви.
Сам не чувствуя, требует чувств…

Давайте же любить друг друга».
Я подошёл к ней. Пистолет
Заскользил по её влажному лицу
Проникая в бездну волос…

Я приказал ей сесть на стол
Снять юбку, чулки и трусики
И раздвинуть ноги.
В её глазах я стал хуже

Любого злодея. Исчадием ада.
Слёзы текли, медленно сползая на грудь.
Чуть слышные всхлипы…Мольбы…Стоны…
Но она начала раздеваться.

Пистолет смотрел ей в лицо.
И вдруг я закричал: «Прекрати! Что ты делаешь?
Как ты не понимаешь? Разве можно придти с оружием
В руках, с чернотой в сердце и заставить любить?»

Я нажал на спусковой крючок. Кажется
Снег пошёл сильнее. Он неистово
Бросался нам под колёса,
В то время как дворники расчищали трупы.

Её слёзы превратились в глыбы льда,
И рыжее солнце смерти
Не смогло бы их растопить.
Они завизжали, я приказал им

Заткнуться. «Это ограбление жизней.
Нет виновных, но и невинных - нет.
Мы жертвы собственных капканов,
И мы - знаем на что идём».

Я выбежал из банка. Запрыгнул в тачку.
И мы помчались. Вниз по набережной.
«Где деньги?» - Спросил меня водитель
«Почему ты пуст? Что случилось?»

- Извини. Операция провалилась.
У них не было ничего, кроме
Собственных жизней. А у некоторых
Даже этого теперь нет.

Трасса легла перед нами
Белые дорожные полосы уходили в бесконечность
Туда, где прямые пересекаются.
Мы уже не останавливались на красный.

* * *
Кварталы, кварталы, кварталы, дома
Мне кажется город – большая тюрьма
Что офис, что нары, что магазин
Здесь все за решёткой своих
Или съёмных квартир

И вроде свобода: хочешь, пей, хочешь жуй
Хочешь – работай, не хочешь – бомжуй
Подачек в метро у граждан проси,
У которых есть телек и есть дивиди

Еще есть выбор – подастся в менты
И денег иметь с продаж наркоты
Бить алкашей, получая медали
Чтоб шлюхи такому герою давали

Или костюм на себя нацепить,
Жениться, в массажный салон ходить,
В отпуск на море ездить раз в год,
Молить государство о пособии льгот.

И можно было б сбежать, но куда?
Город другой – другая тюрьма,
А в лес и землянку тебе не уйти:
Там телека нет и нет дивиди.

«Заметки»

Нет ничего хуже чем
Смотреть правде в глаза
Ибо в отраженье
Только ты Сам
Поэтому: Врать, Врать
И ещё раз
Врать
То есть:
Делать мир
Приемлемым для жизни

* * *
В тот день мы виделись в кино
Её усталый взгляд блуждал
Она просила говорить
Но я молчал и целовал
Прожектор плавил простыню
На ней горела чья-то жизнь
И я бросал в огонь свою,
А пламя пожирала мысль.
Вдруг её тело затрясло
Прильнувши к моему плечу
Она заплакала и слёзы
Как дань алмазов палачу
Сверкнули, вздрогнули, беззвучно
Посыпались на эшафот
Она держала мою руку
И вся дрожа сказала: «Вот.
Я не желаю ничего.
Бессмысленно мечты иметь,
Когда у счастья за спиной
Стоит предательство и смерть…»
Вздохнул. И в оправданье мира
Я ничего сказать не смог.
Сплетались титры в круг бобины,
И свет зажжённый – как итог.

* * *
Есть в этом городе что-то такое
От чего так хочется сдаться
Как мне найти тебя в этих кольцах:
Садовых
Бульварных
Адских
Как от боли тебя уберечь?!
От Горя
Болезни
Смерти
Говорят, что здесь не умеют жалеть,
Только, слёзы – Москве не верьте.

«Ворона»

Когда я в очередной раз
Вышел дунуть на балкон
Я наконец-то понял
Что, ворона, которая
Всё время, всегда,
Сидит на ветке дерева,
Убого выставившегося напротив,
Подло следит за мной.
И не знаю кто тут подмешан
Может наркоконтроль
Правительство или менты…
Но ясно, что сволочи.
Она даже отвернулась
Типа не палится ни фига
Но я то её просёк теперь.
Каждый день выхожу покурить
А она сидит – ни гнезда,
Ни других ворон рядом.
Ничего. Только она. Серая.
Как менты.
Значит – менты.
Делает вид, что любуется
Пейзажем. Туманной дымкой,
Луной, что прилипла к небу.
Сука. Стоит мне уйти
Как она мигом слетает
В соседний участок. Доложит.
Ждёшь повышения на службе?
Новых звёзд на погонах?
Но теперь самое важное понять
Когда меня собираются накрыть:
Когда пойду в магаз
Или дома, в момент?
Ворона. Прошмандовка чёртова.
Так думать давай…думать… Ворона…
Эдгар По, Эдгар По. По…
Подмазать!!! Надо её подмазать!
То есть, на что падки вороны?
Я такой же тупой как
И всё моё поколение
И могу только спросить у яндекса
Мои знания – это рефлексы
Выработанные компанией майкрософт
Мои знания – это компьютерная мышь
Клик. Клик. Ответ. Думать нет времени.
И желания.
Только факты. Применить. Вставить.
Готово. Мозг атрофирован.
Говорят, что трава сушит мозги?
Смешно, да ворона?
Так на что же падки вороны?
Наверно, как и все птицы
Жрёт червей, насекомых…
Но этих тварей я сам не люблю.
Поэтому без мазы.
По любому.
Слышал, что им нравится
Всё что блестит. Точно. Менты!
Подкинуть монету – другую.
Может и улетит. Рот на замке.
Или убить её?! Достать где-нибудь
Пушку и пристрелить гадину.
Но сначала, спрошу у яндекса.
Не уверен, что попаду.
Не уверен, что умею стрелять.
Сидит. Не шелохнётся даже.
А я не дую. Жду. Думаю.
Может просто поговорить с ней?
Конкретно так, по человечески.
- Эй, Ворона, Во-ро-на…
Давай договоримся
Я не буду тебя убивать
А ты ничего ментам не рассказывай,
Не пали меня, слышишь?
Монеток тебе подкину
У меня разные есть
Даже из других стран
С английской королевой, хочешь?
Ворона повернула голову
И смотрит в мою сторону
- Карррманы мои пусты, говорит
А менты не монетами платят,
Придурррок. Карррупция.
- Сколько ты хочешь? – Сказал я
Испугавшись до усрачки.
Назови цену. Менты тебя кинут.
- Карррмильцы они мои, не кинут.
- А если я в тебя камнем?
- Карррабинер проклятый, доложу ведь!
- А я про тебя драгдиллерам накапаю
И они тобой займутся, Серая.
- Карррлионе, тоже мне нашёлся! –
Усмехнулась ворона и улетела.
Печальный, я вернулся в комнату.
И с такого расстройства
Накурился прям в ней.
Хорошая дудка. Я быстро уснул.

Проснувшись на утро
Подумал, что надо притормозить
Раз пошли такие приходы
Что вороны заговорили.
Мне такие глюки – не нравятся.
Умылся, позавтракал хорошо.
Оделся, и вышел на балкон
Сигаретку выкурить.
Ворона сидела на той же ветке
На том же дереве, что и всегда.
Как будто выросла вместе с ним.
Но только не пейзажем любуется,
А смотрит на меня хищным взглядом.
Раздался громкий стук в дверь.
Холод скользнул по спине и вниз.
«Когда в магаз пойду или дома?»
Сердце сейчас взорвётся.
Я кинулся в комнату
Мигом собрал все свои
Немногочисленные запасы
И спустил в унитаз.
В дверь ломились всё сильнее.
Стучали ногами.
Я перевёл дыхание.
Перекрестился и открыл.
На пороге стоял мент.
У него были маленькие чёрные глазки
И острый вытянутый нос.
Он приставил ладонь к голове
Типа отдавая честь
И сказал мне:
«Каррр»

«Бразилия»

Скурены все сигареты
Воскресный вечер кончается
Мы не виделись четыре дня
И для меня это повод
Отчаяться

Знаешь, завтра ползти на улицу
Толкаться в метро, зарабатывать на хлеб,
Хотя он мне в глотку не лезет,
Если тебя рядом нет,

Знаешь, я сам себе иногда противен,
Из-за того, что боюсь и прячусь
Знаешь, давай уедем в Бразилию!
Там как в сериалах: лишь любят и плачут

Там водкой, наверно, не лечат тоску
Это лекарство мне опротивело,
Дорогая, я ненавижу Москву,
Давай уедем в Бразилию!

Там обезьяны, там карнавал,
Там солнце, а не бетон
И самое главное, нету людей
Что мечтают запрятать меня в дурдом.

Я бы купил для нас ранчо
Сам хозяин, сам пахарь, сам жнец
Мы жили бы вместе, не зная разлуки,
И как в сериалах – счастливый конец.

«Заметки на заметках»

Я не хочу чай.
Я хочу спать с тобой.
Представь если мы все
Не сможем больше врать
Не покажемся ли мы тогда
Ещё ужаснее друг другу
Со всеми страхами
И бесконечным караваном
Подавленных желаний.
Нам и так трудно любить,
А если открыть все карты,
То любовь может стать почти
Невозможной.
Почти.
Но если всё равно будешь любить.
БУДЕШЬ ЛЮБИТЬ ТАКОГО!
То значит,
Есть истина, и не всё ложь,
И не всё позволено…

Я не хочу чай.
Уже поздно.
Я хочу спать с тобой.
Ты говоришь, что не любишь
И, наверное, это к лучшему.
Мы будем жить, как и прежде:
Врать и не на что не надеяться.

* * *
Я был на вечере званном
Где поэты и поэтутки
Вели себя как-то странно
Как ведут себя только ублюдки

Хлестали шампанское чашками
Блевали, читая стихи
И каждый считал своим долгом
Со сцены кричать «Лохи,

Во блин, видали? Жрите!
Это мой протест и скандал!»
А один, между строчек размытых,
Перед всеми крутил пречиндал

Женщин это не возбуждало
Их натуры тоньше в сто крат
Им нравится Шопенгауэр,
Вибраторы и Сократ.

Были споры о литературе:
Как продать материал, провести издательство,
Меня же вовсе не трогали
Подобные разбирательства.

Мне хотелось уйти поскорее
И чтобы никто не лез.
Я знал, что в соседнем баре
Нет поэтов и поэтесс.

* * *
Стравинский, Мусорский, Чайковский
Имена этих композиторов
Непрошенными гостями
Вломились в моё сознание,
А там чернота и в сердце тоже
Немой мрак весь день
Как страшный сон, как лихорадка
И тут они, пьяные, остервенелые,
Вошли, скинув свои плащи,
За стол уселись и черноту мою
Потребовали на стол поднести
Как кушанье. Орали на весь дом,
Дебоширили, спорили,
А я подносить не хотел
Прятался в ванной от них
От шума, от себя, ото всех.
Разбили бутылку. Горланят –
Не выдержу. Нате! Кушать подано!
Жрите! А они смотрят
И взглядом, будто ножом
По горлу и изо рта их
Не слова плывут, а ноты
Падая на стол, превращаясь
В симфонии, глаз не оторвать
А чернота в тарелку лезет
Испачкано всё, измазано
«Приборы! Приборы!» - кричат
«Подай скорей, пока тёпленькая!»
Шкаф открываю,
А там вместо ложек и вилок
Дирижерские палочки.
Дал, каждому по одной
Взяли, орут, черноту разрывают
И жрут, глотают, давятся, причмокивают,
«Шампанского, сейчас надо,
К такому-то блюду!»
Бутылку достал им,
Тянусь за фужерами, но вижу
Что уже из горла пьют
И друг у друга пузырь
Отнимают, бранятся.
Съели черноту – тарелки об пол,
ТЫЖЖЖШШ!!!
Бутылку – в окно, осколки как звёзды,
И ветер ворвался в кухню
«Вот он, родимый!» закричали
И давай окно выламывать
Ветер от радости визгом исходится
Всю кухню разметал хороводом
А композиторы по очереди
На окно залезли и с него в
Ночь. Оставив мне на память
Немыслимый разгром и каплю света
На дне тарелки с чернотой.
Света, за который можно было цепляться
Даже если порой так худо
Что совсем пиздец.

* * *
Бордель на Площади Восстанья
Держал знакомый сутенёр
Он шлюх с «московского» таскал
Я был там частый визитёр.

Потом вокзал, купе, Тверская.
Остаток дня – игорный дом.
Москва, ты для меня Гоморра
Санкт-Петербург – ты для меня Садом.

* * *
Можно ли быть ангелом?
Нужно ли быть ангелом?
Мы не хотим принимать людей
Такими, какие они есть
Но больше всего хотим,
Чтобы нас принимали и любили,
Таких, какие мы есть.
И кто скрывается за этим «МЫ»?
За этим «МЫ» -
Я.
Я боюсь, что меня не будут
Любить, такого как есть
И из страха пытаюсь стать лучше
Но чем больше пытаюсь,
Тем хуже становится.
Потому что всё что из страха
Делается, в страх же
И превращается.
Но любовь не знает лучше или
Хуже. Хорошего или
Плохого. Для неё есть только
Он и Она. Тебя и Меня.
Я и Ты.
Всё остальное:
«Придумать её. Создать».
Но если она и терпит подобное насилие
То не долго
И вскоре становится
Музейным экспонатом
Рамкой, в которой
Лишь романтическая картинка
Для ночных воспоминаний
Не более чем.
Посади любовь в клетку!
Приручи!
Всё не то.
Подмена, фальшь, блеф.
И даже – подлость.
Издевательство над трупом.
Поэтому честнее трахаться
По пьяни в подворотнях
Чем красить губы мертвецу.
Но нам больше нравится
Изображать любовь,
Прощаясь на остановках.
И кто скрывается за этим «НАМ»?
Сами знаете.

* * *
Всему, кроме Бога, необходимо:
Пространство и время,
Чтобы было где и когда
Сеять семя.

* * *
Ходят часы всё наоборот
Стреляют в собак, собаки грызутся
И кто-то кричит мне «Ёбанный в рот!
Если уйдёшь, то не сможешь вернутся!»

Но я все мосты, все двери закрыл
Иду и курю, навстречу восходу
И ветер мне скажет, что я пассажир
И выбрал себе плохую дорогу

Но нет для меня ни дорог, ни путей
Все перекрёстки спаялись в кольцо
Солнце мне шепчет: «через тысячу дней
Ты сдохнешь в подвале, прострелившим лицо».

А вот ещё один столб, где висит телефон
И в небе увязли, как один, провода
Я тут же решился – набрал номер Бога
Но голос ответил, что сеть занята.

Ну, что ж. Вот кабак, где я смою свой грех
Священник подаст мне хлеб и вино
А на подносе оставит записку:
«Отсюда до ада недалеко»

Мне нечего делать спустится туда
Мы с дьяволом выпили на брудершафт
Никто ни кому ничего не сказал,
Горгона связала мне новенький шарф.

И пьяным в говно, через три дня
Я выполз на берег, где море плескалось
Оно мне с укором: «Пока ты бухал,
Случилась война, и ничего не осталось».

Здесь нет кабаков, борделей здесь нет,
Но есть где поспать с похмельного бреда,
Ещё пару дней полежу под кустом,
А станет получше – сразу уеду.

* * *
Пол января, потом февраль
И Шарль Бодлер тут не причём.
Один вопрос: зарежу я
Иль ты, дамокловым мечом
Отрубишь голову? «Катись,
Через снега через метели!»
Опомниться не суждено:
Река замёрзла.
Птицы улетели.

* * *
В моей комнате пахнет
Гашишем и сексом
А ещё дешёвым вином
Презервативы висят на люстре
А люстра висит как кондом
И поэтому свет так ярок,
Что кажется падает вниз
Иголкой врезаясь
В нутро грампластинок
Издаёт неразборчивый визг,
Это - музыка тайны
Сводящая нас с ума:
Мы с тобою теперь один человек,
А когда-то ведь было – два.

* * *
Не жив, не мёртв
Ответа нет.
Меня дождётся
Беспредельная погибель,
Зависла,
Словно тысячи комет
И ринулась
В один холодный ливень.
И жизнь толкает
Дулом в спину так,
Но смерть меня пока не принимает
Опять простил!
Какой же я дурак!
Быть может заслужил?
Да кто же знает?
Меня бросает в дрожь
И колотит. Как будто я
Охвачен смертной стужей
И от предчувствия
Меня давно тошнит…
Ответ пришёл:
Я больше ей не нужен.

* * *
Я буду жить там,
Где бордель и вертеп
Будут казаться
Церковным приютом.

Где барная стойка
Заменит постель
И не ясно с кем спишь
С живым или с трупом?

Уже всё равно!
Ведь все как один
Телами роют
Ямы для душ

И похоть –
Единственный мой господин
Шепчет:
«Весь мир собери и разрушь»

Да, может быть так
Я найду, наконец,
Целуя губами
Колени у шлюх

Любовь –
Не казнящую собственных жертв
Свободу –
Кишащих в навозе мух.

«Песнь Пропащего»

Мне что-то рая расхотелось,
Хотя я скуки не боюсь,
Но там, где всё так гладко, мило
Не удержусь и рассмеюсь

Мне ваши белые халаты
Сиянье нимбов, не к лицу
Зачем же ангельские крылья
Как я такому подлецу?

Пока оставьте их себе
Мне лучше падать, чем лететь,
Да, я мечтаю соблазнить
Распутницу и суку – смерть

Я заласкаю её так
Что дрогнут стены бытия
И вот, когда она уснёт
На миг – бессмертным стану я.

О, вам святошам не понять
Я разменял Эдем на блуд.
Пускай же демоны в аду
Меня счастливого сожрут.

* * *
Лает людская свора
Грызёт и змеёй шипит
Кидается друг на друга
Злостью в груди кипит

Знают, что кровь не смоет,
Но прощать – дорогой подарок,
И слова вылетают убийцами
Изо ртов, перламутровых арок.

Или вдруг, становясь глухими
За собой запирают пространство
Так, чтоб не до молится
Так, чтоб не достучаться

И кажется сам исчезаешь
Под таким безразличным взглядом
Каждый лишь сам за себя
И места нет, чтоб быть рядом

Сухое солнце надменности
Выжгло всё дотла…
А потом, в одиночестве плачут
Тихонько жалея себя

Вопиющий в своей пустыне
Криком, стоном жаждет любви
А если она приходит,
Бритвою из под руки

Полосует лицо ей, шею
Потому что слишком чиста
И снова: назад! В пустыню!
Пусть ещё повоет тоска.

Все знают, жестоко и подло
Но зато, как будто живой
Дышим, спим, умываемся,
Ходим, аккуратно следим за собой

И так ведь прожить можно!
Чёрт с ним, проживём и так.
А если сердце заноет –
Таблеток примем пятак.

* * *
90 –е со своими дефолтами,
Падениями и переворотами
С удавкой в руках
Подкрадывались к 80-м.
Одна империя сменяла другую.
А я был совсем ребёнком,
И ничего не понимал.
В тот день в 93-м
В уездном городе,
Окруженным морем (которое не море)
Степью (которая пустыня)
И пустыней (которая степь)
Никто не выходил на улицу.
И я играл один,
И слушал, как гремит на весь двор
Чей-то радиоприёмник.
И взрослые в своих домах
Слушают, как дикторы повествуют
О попытке захвате телецентра
О разбитых окнах
Об убитых и раненых…
Мне от этого тоже было не в кайф,
Потому что не показывают мультиков,
А только этот отстой.
Всё время.
И все прилипли к экрану
И папе не до того
Что велосипед сломался.
И вот, гуляешь один,
В крепости блочных домов
Одинаковых
Серых…
Это наши дома
И в них
Живём мы
Пытаясь сводить концы с концами.
Мы делим мир:
Я, мои родители, дети в школе…
Было так тихо
Как никогда…
Только это радио.
Взрослые что-то не поделили.
Взрослые опять ссорятся.
И ещё делают так, чтобы
Один взрослый исчез, а другой остался.
Мне бы не хотелось быть взрослым
Я сразу понял, что это не для меня
Что это ужасно тяжело
Всё время ругаться
Всё время ссорится
Обижаться, Мстить
Проливать кровь,
Всё время прятать что-то
Всё время боятся что отнимут…
Я ленив.
Я люблю мультики.
Я не люблю тяжёлую работу.
Взрослеть – это не круто,
Решил я для себя в тот день.
И сейчас,
Когда 00 - е кончают
Сифилитичным «кризисом»
Я всё тот же ребёнок,
И также ничего не понимаю.
Знаю только, что кругом менты.
И свободе нас учат дубинками,
Что падает нам на головы
Из-под ширмы демократии
И свободы слова.
Но я эту школу не прошёл.
Я больше не смотрю телевизор.
Я переехал туда,
Где брали штурмом телебашню.
Я употребляю некоторые наркотики.
Не хожу на выборы.
Занимаюсь музыкой
И пишу стихи.
Мама и Папа думают что это
Просто дурачество.
И что на самом деле я уже взрослый,
И всё понимаю.

* * *
Свои ангельские крылья
Из туалетной бумаги
Я уберу
Чтоб не мешать тебе спать
В беспечных мечтах
Ты так высоко
Но знай же:
Со мною, ты можешь упасть
И как-нибудь утром
Проснешься
С кандалами
Моей любви на ногах
Со злостью меня проклянёшь
Уже ненавидя в сердцах
Как раненый зверь
Будешь биться
Пытаясь свободу вернуть
Рвать с шеи сковавшие бусы
Обручальные кольца гнуть.
Цветы все сожжешь и пальцы,
И в пепле измажешься вся.
Доволен – летать не можешь,
Но ты, всё равно, не моя.

«Болею»

Я музам ласкаю клитор
А они мне за это - стихи
Лишь стоит достать пюпитр
И ноты блаженства из них потекли

Слова я глотаю жадно,
Побольше б урвать у сук…
Но сейчас я болею и как-то
Пизду мне лизать недосуг

А тело то в холод, то в жар
Знобит и колотит, крутит
У муз в одном месте – пожар
И тычут в лицо мне груди

Мол, давай же, давай, мы хотим
Стихов и поэм тебе кучу
И даже роман сотворим
Если отлижешь покруче

Во рту у меня сушняк
Мне бы чай и дожить до утра
«Ну, Сурин, смотри сукин сын,
Мы другому дадим тогда!»

И со злостью исчезли бляди
Меня раздавив вконец
Температура под сорок,
Сердце разбилось на тыщу сердец

И каждое ноет в обиде:
Лишил ты нас славы и неги!
Быть может, то «Фауст» был
Или даже – «Евгений Онегин»…

* * *
Могу ли требовать любви?
Любови похую до треб
Она лишь может снизойти
Или изжечь последний нерв

Она и за руку возьмёт
И поцелует, и отдастся
На утро встанет и уйдёт
Даже не вздумав попрощаться

Ведь то была всего потеха
Её любимая игра
Забрать свободу человека
Пустить на новые шелка

Плевать! Одно лишь только слово!
Пусть, будет ложь – скажи «Люблю»…
Она: «Я знала вас другого.
Теперь вы раб, рабов я не терплю».

* * *
Хотите Вам исцарапаю сердце,
Своим чернильным пером?

Девчонке было лет двадцать
Мы встречались всегда за углом
Я был в неё влюблён
И чтобы казаться крутым
Продавал ей наркотики
Типа всегда при деньгах, ништяках,
Мобила, модные ботики…
Она же любила другого,
Того, для кого наркоту покупала
У родителей деньги пиздев
За бабло у сарая сосала…
Когда я об этом узнал
Я тут же её разлюбил.
А она всё стоит за углом,
Чтоб срубить для него героин.

* * *
Я стоял пред тобой на коленях
Умоляя вернутся назад
Снисходительно ты улыбалась,
Говоря:
«Я конечно, вернусь,
Лишь пройдёт снегопад».

Я заполз на кровать
И свернулся в комок
Каждый вздох растянув
На тысячи лет
И все приходили
Чтобы плюнуть в тот гроб
«Ты нас всех променял,
На её силуэт!»

Я лежал
И только отрезок окна
Мой взгляд привлекал
Дохлый
Там небо себе
Вспороло живот
И сыпался снег
Мокрый.

* * *
Солнце упало за крыши
Вечер паял закат
Для нашей последней встречи
Город устроил парад

Солдаты несли твоё имя
На флагах своих знамён
В знак того, что ты победила
В знак того, что я побеждён

И я ждал твоего приговора,
Зная, пленных ты не берёшь
И салютом всю ночь гремело:
«Нам не видеться больше, Лёш».

* * *
Иногда меня душат мои же стихи
Особенно когда заканчиваю новый сборник
Вертятся в голове, запутывая в своей сети,
Говоря: «ты без нас не поэт, не любовник»

Родные! Простите! Я к другим ухожу,
Я Вас помотросил и бросил,
Редакторам и журналам пошлю,
И прочту еще, если попросят.

* * *
Эта гитара
И струны на ней
Из моих кишок.
Возьми её
И сыграй аккорд.
Слышишь хрипит?
Это хрип человека,
От удара в грудь
Сапогом Века.

Я чуть не лишился
Своей головы
Когда линии в 3-х девятках
Срастались в нули.
В школе меня пиздили
За то, что я не сидел
С пацанами на лавочке,
А дома книги читал.
«Пидор!» Кричали они
Поджидая за школьным двором
Век поднимал свой лом.
Не щадя.
«На, бля!»
Весёлые дети соседних домов
Оставляли на память
Следы синяков.
Так они расписывались
В моей книге жизни.
И девчонки,
Они уже понимали,
Что надо любить
Того, кто пиздит,
А не того, кого пиздят.
Короче, девки в школе мне не давали.
И это тоже толкало
Весь день проводить на реке
«Том Сойер и Геккельбери Финн»,
И мне казалось что я не один.
Учителя бывало ласкали:
«Сурин – идиот! Дети,
Нет, вы такого видали?!
Он не понимает
В математике
В химии
В геометрии.
Он позорит весь класс!
Негодяй!
Что станет!
Что станет с таким
Разгильдяем!»
(С парты смех «Ага, пидорас!»)
По крайней мере
Я не был ботаном
А могли и за это
По роже дать.
И Век бывало
Вонзал в горло нож
По самую рукоять.
Нет, у меня были друзья
Но я их считал за лохов
И нужны они,
Мне казалось,
Только для того, чтобы
Обмениваться дисками и кассетами
И ещё обсуждать,
Как пройти игру и замочить всех врагов.
(Век продолжал
Отвешивать мне тумаков)

По ночам я думал:
Вот, я завтра умру
И все заплачут
И будут жалеть
Я бы хотел тогда
На них посмотреть
И посмеяться.
Я бы был невидимкой.
Лапал девчонок красивых
И брал что хочу в магазинах.
Такой мне казалась смерть:
Ширма, за которой
Можно спрятаться
А потом вылезти обратно,
Когда захочешь.
Век, ты наверно опять
Хохочешь?
Да, я глупец,
Но ты тоже не крут,
Девять лет как подох,
А я всё ещё тут!

* * *
Мне кажется про меня тоже
Когда-нибудь снимут фильм
И скорее я буду мёртвым,
Не застану того живым.

И сейчас я пишу этот стих
Как подсказку режиссеру будущих сцен:
Экран должен быть чёрно-белым
Музыка – из «Кармен».

Вот тебе автор ещё
Лучший кадр для киноленты:
В конце написанного мной сборника
Пистолетных выстрелов аплодисменты



Ноябрь 2008г. – Март 2009г.
(с) Алексей Сурин