В тех же примерно 1880-х годах юноша бледный с взглядом горящим, с раскатистым именем Родион Романыч Раскольников мучился сомнениями: мочить ему вошь в человечьем обличьи или не мочить.

Вот Наполеон, - полагал он, - и думать бы не стал. Замочил бы в интересах дела и пошёл дальше.

А дальше он, несмотря на пусть и неоконченное, но всё-таки высшее, делал типичную обывательскую логическую ошибку, путая причину со следствием. - А ежели я замочу, стало быть, и я Наполеон. Или типатаво.

Страдающий фимозом моск поциэнта долго не мог асилить простую мысль: Наполеон не колебался бы, а ты уже месяцы колеблешься. Тварь ты дрожащая и есть, наполеонистости в тебе ни капелюшечки, вот ни на эстолько. Тут уж хоть убивай старушку, хоть пятки ей целуй - хрен один. Наполеоном тебя ни то, ни другое не сделает.

Нравится нам или не нравится идея сверхчеловека, для которого прочее человечество - просто быдло, скот домашний, который он использует в своих целях: когда надо, ласкает и холит, а когда надо, - на мясо колет, но раскольниковская сюжетная линия Преступления и наказания и сценарий Непрощённого - это как две истории, показанные в парадигме сверхличности, но с разных сторон грани, делящей человечество на стадо баранов и стаю наполеонов.

Один герой - телёнок, примеривший на себя наполеоновский мундир, и ужаснувшийся открывшимся перспективам, не вынесший себя-наполеона и возненавидевший себя-наполеонофила.

А другой - наполеон от природы, приручённый какой-то больной наполеонихой, почти кастрированный ею, спеленутый бараньей шкурой религиозности... которая расползлась по швам, не прошло и трёх лет с окончания её активного влияния.

Вот, как-то так, не знаю, неприч0санные мысли, конечно. Но боюсь, завтра меня уже отвлекут чем-то другим, а сегодня я через полчаса иду в баню, поэтому выкладываю уж as is.