По примеру своих постоянных читателей, выложу цитаты из своей любимой книги загадочного писателя Арсения Миронова "Древнерусская игра". Очень меня радует язык писателя и его взгляды на историю.

Известно, что девять из десяти первокурсников физтеха в первые полгода теряют рассудок под влиянием технического спирта и тяжелых формул, но зато оставшийся процент за десятерых двигает вперед отечественную науку. Данила с ума не сошел, а потому отечественная наука надеялась на него - и, кажется, совершенно напрасно.

Я прикинул шансы: кроме вашего покорного холопа, объединенным силам космического зла противостояли: слепой Лито, рыжий Гнедан, борец сумо по кличке Гай и люберецкий партизан Травень. Пятеро негодяев, с оружием в руках отстаивающих дело властовской революции... Звенят цикады, и багровая луна встает над Флорес-пара-лес-Муэртес, выползая из джунглей, глухо закипающих тропической ночью... Помнишь, Фернандо, как мы форсировали Рио-Гранде? Помнишь, камарадо, легкий блеск взлетающих мачете, сахарный хруст автоматных очередей и сияющий путь смерти, гордый хвост твоей ракеты SA-7, нацеленной во вражеский вертолет? Ах, амиго, юная черноглазая свобода выросла в хижинах наших матерей, она уже выучилась петь со своим народом пьяные песни независимости! Но пасаран, амиго! Венсеремос! Кристина Онассис! Впрочем, я отвлекся.

- Эво: самого Берубоя споймали! - выдохнул Травень, гордо улыбаясь и прислоняя тело к колесу телеги. Втайне наслаждаясь абсурдом ситуации (имя Берубоя я слышал впервые), я властно приподнял брови. Потом (не менее властно) опустил веки и приказал немедленно развязать свежепойманного гражданина Берубойского, усадить, если это еще возможно, на стул и предложить чаю.
- Видите ли, гражданин Берубоев, - обратился я к подозреваемому, в глубине души недоумевая, что мне от него нужно. - Вы должны понимать, что попали в серьезную организацию. У нас крайне много дел, потому что ползает еще по нашей многострадальной земле недобитая контрреволюционная гадина. И мы, сотрудники органов, в своей нелегкой работе рассчитываем, гражданин Берубоев, на вашу деятельную помощь. Чем скорее вы признаетесь в содеянном, назовете соучастников и организаторов известных вам противозаконных действий, тем скорее окажетесь снова в кругу семьи.

- М-да, - рассеянно обратился я к подчиненным, - устал, видать, паренек: набегался за день. Спортом, конечно, не занимается - вот организм и ослабел вконец.
- Ох и верно! - опять возник старичок Порхей. - Нонче молодь больно мелковата родится. Един-то разок палицею по крепи, а уж оземь. В наши-то годы хошть наковальней лупи по темени, а с ног не свалишь.
Мысленно сожалея, что под рукой нет наковальни, я с трудом оторвал наметанный глаз от лысого темени Порхея.


Меня посетила абсурдная идея, что он его сейчас зарежет. Во всяком случае, Травень зачем-то занес лезвие над грудью распростертого вора.
- Отбой! - заорал я. Острие застыло на полпути - Травень недоуменно распахнул глаза в моем направлении. - Убери кинжал, дорогой, да? Этого джигита мы будем судить по нашим, советским законам.
- Но... патрон! - вступился за напарника Гай. - Ведь эдак он, ненарок, выживет! Покончить вражину - и дело в закон... А инако он заисто посаднику Катоме все доложит про наше бесчинство с перехватом послания... Он Катоме заветный дружинушка. Возьмут нас посадниковы вой, и спать тебе свечера на дыбе.
Я что-то задумался. Глупо, конечно, посетить средневековье и не побывать на дыбе. Имя посадника Катомы мелькало в перехваченной депеше - так назывался властовский шериф, представлявший столичное, престольское начальство и командовавший оккупационным корпусом. Этот парень не пожалеет десятка дружинников, чтобы привлечь нас всех к поголовной ответственности. Перехват письма - чудесный повод отомстить банде Мстислава за все хорошее. Мораль: чем позже Берубой доберется до Властова, тем краше. Можно бы, конечно, и ножиком его проткнуть - да только за нервы свои я не поручусь. Зачем мне потом все эти кровавые берубойчики в глазах? Сегодня я его ножиком, а завтра ночью он ко мне в гости - в черном плаще, бледном сиянии и с укоризной в безжалостном взоре... Не люблю я призраков, нерусские они какие-то. Да, непростая ситуация сложилась.

- Ты куда, прохожий? - торопливо спросил я, предусмотрительно сохраняя боевую позу. - Э-эй, прохожий! Закурить не найдется?
Рогволод приостановился, слегка сдвинул голову в профиль - но тут же снова двинулся прочь.
- А в глаз? - поинтересовался я. - Слышь, ты, интеллигент плоскостопый! Куда побежал? А ну - стоять!
Тихо в ночном лесу - только хрипы избитых товарищей да шорох удаляющихся шагов. Очевидно, на такого рода оскорбления парень не реагировал. Пришлось напрячь словарный запас архаизмов.
- Эй, угнетатель! Барчук! Контра буржуйная! Поди сюда, я тебе покажу, за что Рылеев в сибирских рудах сидел! Я тебе припомню товарища Баумана! Гнида помещичья!
Бесполезно. Погружение в историю продолжалось.
- Ах ты, подлый враг, собака ты. Турецкий царь! Змей подколодный, поганое разбоищще! - Рогволод существенно замедлил шаг - заклинания начинали действовать, и я повысил тон. - Пнуть тебя в висок, чтоб посыпался песок! Выходи на честный бой!
И тут меня осенило: я вспомнил волшебное слово. Скрестив руки на груди, я прищурился - и спокойно добавил:
- Мерин непарнокопытный. Вот ты кто.
Через секунду расстояние между нами сократилось вдвое. Мелко перебирая полусогнутыми, стальной советский медведь ужасающе приближался. Я ощутил себя маленькой скромной Японией, которая, конечно, хотела бы заполучить Курильские острова - но в принципе не настаивает. Японский менталитет нарастал в сознании по мере приближения княжича. "Банзай! Камикадзе! Хиросима... - бормотал я про себя. - Харакири...".

В философском настроении я и поднялся на ноги, оглядывая совершенно темную душную пещерку. Вот радость! Больше всего на свете я хотел бы увидеть сейчас в пяти метрах от себя пару желто-зеленых и хищных глаз. Так оно и получилось. Глазастенький и неведомый зверь стоял совсем близко и выжидательно смотрел.
- Глаза сломаешь, - мрачно предрек я и задумался. В мозгу возникла логика: если зверь сытый - он посмотрит и уйдет восвояси. А если голодный... то... то я сам уйду.

Когда я открыл глаза, этот мелкий парень сидел на своей табуретке и ковырял пальцем в носу. Он был острижен наголо, как неофашист, и потому внушал невольное уважение. Если вам десять лет и вы внушаете уважение, вы уже много добились в жизни. Почтительно посмотрев на парня, я покосился в сторону. В стороне ровно теплился очаг - по толстым одинаковым бревнам шелковисто бегали жидкие хвостики голубоватого пламени, а чуть выше равномерно нагревался толстый и мрачный котел.
- Ну, вставай, добрый молодец, - пискляво сказал пацан. Он перестал ковырять в носу, но палец наружу не извлек. - Сымай-ко портки, будем тебе задницу выпарывать!
Все мое уважение к неофашистам как рукой сняло. Я тяжко приподнялся, шагнул к пацану, устало протянул руку к его оттопыренному уху и вдумчиво охватил мочку железными пальцами. Парень жеста не понял, и напрасно. Я сдавил ухо и приподнял парня над табуреткой - пацан сильно покраснел, но не издал ни звука. Опустив мужественное дитя обратно на табуретку, я так же неспешно вернулся к своему меховому ложу.

Землистый, горелый и окровавленный, я ужасающе полез из своего люка на поверхность. Испуганно шарахнулся, отставая от шефа, молоденький чурилец в плаще - и немудрено: самого меня увидел! И вдруг - красиво, как в видеоигре, выпрыгнул из-за толстого тотемного бревна кто-то маленький и агрессивный, в изодранной кольчуге, ослепительно искрившей на солнце! Нет, я бы не позавидовал Кащею: с одной стороны прямо из-под земли восставал на него убийственный победитель подземных кинг-конгов, безымянный призрак Дымного урочища (то есть я), а наперерез, профессионально размахивая рабочим мечом, спешил голубоглазый паренек-спецназовец, недоеденный обезьянами в реке.

И он ускакал, такой симпатичный и бесстрашный. Один-одинешенек под безумным российским небом. Надеюсь, какой-нибудь добрый славянский разбойник уже выставил на пути греческого адъютанта десяток голодных оборванцев, которые с радостью помогут ему избавится от коня и доспеха. И будут совершенно правы. Если ты грек, то скачи себе где-нибудь в Греции. А вовсе не по звериному тракту Санда - Опорье в самом сердце беспредельной Руси.

За цитаты спасибо Liz.