Хочу. чтобы позвонили и начали говорить о погоде, о пирожных, о том, что не имеет значения и никогда не имело.
Хочу просто слышать голос человека, который где-то далеко и потому ничего нее может сделать, прям как я. Хочу просто звонка, который никогда не прозвенит - вот такова моя вселенная, здесь не происходит того, что я хочу.
Люди имеют свойство умирать. Старые люди имеют свойство долго болеть, а потом умирать. Хорошо, когда они умирают не мучительно. Наверное, хорошо... Кому-то, не тем, кто остался.
- Кто ты?
А меня бы она узнала или нет? Теперь не узнаю. Руки такие холодные, а глаза болят от глупых слёз. Жаль, нельзя остановиться. Наверное, жаль. Всё жаль. Особенно, что вчера ночью я сильно испугалась, что её не станет. И начала вспоминать - там было хорошо, солнечно.
Я клизмой собирала воду с подоконника, я просыпалась, когда она уже ушла на поле, и находила завтрак под марлей. Она не забывала класть мне таблетки на блюдечко, хотя иногда их пить мне совсем не хотелось.
Не знаю, куда делся человек, который делал мне рожицу из варенья на манной каше. Не знаю, и не узнаю. Не узнаю куда делся тот человек, что учил меня верить в бога, который молился со мной в детстве, вслух. Я любила эти моменты, мне нравилось читать молитву вместе с ней.
Что бы она сказала, узнав, что я давно уже не верю? не знаю, это не имеет значения.
Как и всё это. Как вообще всё, воспоминания... Это же всего лишь воспоминания. То, что связывает меня с ней. Как мы вязали пучки из травы, как пололи грядки, как она учила меня вязать. Я помню её спину у плиты... Я помню, но это ведь ничего не меняет. Тогда зачем помнить? Чтобы любить.
Да, я всё же умею любить. Зачем я только это умею? Чтобы помнить. Чёртов замкнутый круг.

(глава 6: "А ты можешь пережить собственное падение?") - мой личный кусочек памяти...
Мамин длинный палец нажал на кнопку звонка и секунд пять не отпускал, наполняя старый дом привычными звуками беготни, суеты, мурлыканьем кошек и, наконец, трелью.
- Вы приехали так рано, я вас, право, позже ждала… - именно этой тирадой встретило нас бабушкина лицо, заметно постаревшее за два года нашей с ней разлуки. Оно немного осунулось, прибавило себе старческих морщин, в основном, под глазами и на щеках. Но лицо от этого делалось только приветливее и добрее. В этих морщинах играли лучи радости… я бы даже сказала долгожданной радости. В то время как бабушкино лицо сквозь улыбку задавало кучу вопросов, её руки обнимали нас с мамой по очереди. Но финальное объятие всё же досталось мне, как единственной и сильно любимой внучке. Крепкое и долгое объятье.
После чего бабушка, утирая серым фартуком невинные слёзы, которые стекали по ложбинкам морщин на щёки, засуетилась снова. Сначала мы занесли сумки в светлицу, а оттуда уже в кухню. Там, наконец всё с себя сбросив, мы уселись на стулья. Хотя кто как: я вот лично села на старую стиральную машинку, которую бабушка, но всё же, думаю дедушка, вытащил из светлицы и поставил перед печкой по какой-то неведомой причине. Как потом оказалось, дедушка её чинил… Всё равно не поминаю я их чудачеств.


Странно я не сержусь на себя. Пока не сержусь, что не успела приехать... Я сержусь за другое. Всегда же есть, за что сердиться.
Ненавижу себя за то. что это так пошло звучит. Ненавижу за то, что пишу это. Но наплевать, никто не читает, только те, кому нечем заняться в данный момент или кому что-то интересным показалось.

Ненавижу ту минуту, когда меня начнут жалеть. Ненавижу за то, что этого мне сейчас хочется. Только не хочу, чтобы кто-то говорил что-то. Хочу чтобы обняли, хотя нет - просто хочу согреться, достаточно и одеяла.
Я не хочу говорить, совсем не хочу. У каждого свой способ прийти в себя, у меня полежать на полу пару минут, молчать... Схожу на кухню, сделаю чаю. А потом буду смотреть глухой телевизор или что-нибудь смешное. Я хочу смеяться. Я почти смеюсь... ведь мне не больно. Мне уже давно не больно, я просто устала. Так сильно устала, что готова заснуть и проспать месяц. Разница - я обязательно проснусь...
[700x450]