Простой категорический силлогизм защищен своей простотой от любых попыток раздавить его. Будь он посложнее, можно было бы его подковырнуть, всунув пытливое лезвие в одну из щелей между модусами, грубо расшатав или нежно сдвинув крышечку, как у китайской головоломки. Простой же силлогизм подобен трём сцепленным шестерням: выглядят живенько, но на деле - мертвенно статичны.
И все же простой категорический силлогизм не бессмертен. Несмотря на неуязвимость всей конструкции, его прочность определяется прежде всего материалом, из которого сделаны главные детали - две посылки, большая и малая. Бывает достаточно стакана воды, вылитого на них, чтобы увидеть, чего они стоят на самом деле. Некоторые сразу тают и растекаются лужицей; другие долго ржавеют, разрушаясь; третьи дымят, истончаются, рассыпаются и размякают.
Алмазная истинность посылок - вот обязательное условие. И это - огромная редкость.
Так что не стоит пасовать даже перед самым жирным и самым матёрым силлогизмом: сначала испытай из чего он слеплен. Прежде всего - издалека принюхайся, а то случается всякое. А потом действуй смело.
А если ты прикрываешься силлогизмом как щитом - проверь на всякий случай, не из сырой ли он глины.
Почeму силлогизмы слeдуeт пытать на прочность? Да потому что их выводы своей мнимой безупречностью составляют фундамент мировоззрения и определяют поступки. Положив в фундамент гнилой камень, имеешь заведомо неустойчивое здание.
Наци преступали общечеловеческие нормы, руководствуясь простыми и на превый взгляд безупречными силлогизмами. Подвергнутые простейшему непредубежденному анализу, они оказались на поверку лживым бредом.
Например:
1 ~ Победителей не судят.
2 ~ Немцы — народ-победитель.
Вывод: Немцы неосудны .
Тут ошибочны обе посылки. Первая на поверку оказывается расхожим клише, которое по избирательности и простоумию было принято за непреложный закон жизни. Вторая — шовинистический продукт альтернативной истории; но ошибочность даже первого утверждения умножает на ноль вcю логическую конструкцию.
Позже новообретенный вывод может зажить собственной жизнью посылки, ляжет в основание силлогизма второго порядка, создаст следующий ошибочный вывод, и так до таких высот, откуда уже не разглядеть и не разгрести всего нагромождения ложных посылок, чтобы докопаться до первичной ошибки логического ряда.
Вывод силлогизма о неосудности победителя ведет к дальнейшим заблуждениям. Неосудость имеет в качестве синонима "невменяемость". Будучи юридическим термином, на бытовом уровне невменяемость означает "неадекватность, поведенческое бешенство, самодурство". За их широкое распространение следует благодарить ту ошибку в самом начале, которую все принимают за базовые правила морали.

"Дуракам закон не писан". Ан нет, писан - в законе о таком исключении ничего не сказано. Там сказано о недееспособности, но она не имеет ничего общего с всепроникающей дуростью, а опирается на четко регламентированную характеристику, подтвердженную экспертным заключением, и влекущую не расширение прав, которое ошибочно путают со снижением ответственности, сколько поражение в них. "Какой с дурака спрос?" - прячась за напускной блажью от ответственности, следует быть готовым и к ограничениям, которые идут в комплекте. Так что "включать дурачка" не всегда уместно, точнее - не везде. Есть одна шестая часть суши, гду включание режима дурачка традиционно спасает от непредсказуемой и беспощадной руки закона общественного порицания. Так общественное мнение оставляет в себе лазейку круговой поруки для каждого, кто волею судьбы и ошибочных установок совершит достойный наказания проступок. И все всё понимают, и все всё прощают, сегодня ты - завтра я, с кем не бывает. Не прощается лишь кристальная последовательность и честность умозаключений - её носители выступают в качестве громоотвода общественного порицания, статическое напряжение которого накапливается и искрит от повседневного трения о глупость и ложь.