И всё-таки! Зачем люди что бы то ни было пишут, создают, размножаются теми или иными способами? Не могу понять. Не могу постичь. Не могу простить.
Не могу простить себе того, что вопрос «зачем» с каждым годом я задаю себе всё реже и реже, но если задаю, всё лучше понимаю, что никогда не смогу на него ответить. Но в глубине души не могу простить себе и того, что отчётливое понимание невозможности получить ответ уже не повергает меня в депрессию. И ещё не могу себе простить того, что я радуюсь отсутствию депрессии и тому, что меня уже далеко не так волнуют самые главные вопросы, как раньше. А вопрос «зачем» – бесспорно самый главный. Но я точно знаю и другое – что абсолютно всё не зачем, а просто так. Но то, что всё просто так и ничего вокруг нас, вокруг меня, нет – ни в коей мере не ужасно и ни в коей мере не повод для печали. А горе, как я уже однажды справедливо заметил в одном из своих стишков, тоже всего лишь красивая сказка.
Нет в мире ни горя, ни боли, ни смерти, кстати сказать. Есть только какой-то шум в голове, если, конечно, признать, что голова моя действительно существует. И этот шум, по-видимому, самоценен, хотя скорее всего нет. Но установление истины в этом вопросе – нерентабельно, потому что истина – пустой звук, тоже всего лишь шум. Шум в сердце. Он, шум, нерентабелен, потому что он может перекрыть другие звуковые волны, которые рентабельны. Рентабельные звуковые волны – это такие волны, нахождение на чьей частоте позволяет мне впоследствии получать их материальный эквивалент, выраженный в денежных знаках, каковые, конечно, сами по себе являются апофеозом категории условности в нашей жизни, но именно они безусловны, а всё, что менее условно – соответственно, в меньшей степени безусловно, потому что хорошего человека на хлеб не намажешь. Разве только если провернуть его в мясорубке и желательно заживо.
Да простит меня Путин, я весьма сожалею о том, что люди, уничтожившие небоскрёбы в Нью-Йорке, кто бы они ни были, заодно не разрушили Кремль, Останкинскую телебашню и пару-тройку «книжечек» на Новом Арбате. Тогда, возможно, деньги стали бы чуть менее безусловны, а большинство населения впало бы в состояние безнадёжной истерики, что со временем привело бы к переоценке жизненных ценностей, в принципе, в мою пользу, потому что я молодец и знаю, что делаю.
Тот факт, что гибель ряда якобы
ни в чём неповинных людей не кажется мне слишком дорогой ценой за понимание
широкими массами моей правоты за понимание широкими массами моей правоты, я совершенно не считаю вопиющим. Только на этих условиях мы можем быть квиты! Квиты с обывателями, не говоря уже о тех поистине незаурядных людях, которые осознанно этих самых обывателей плодят. Можно, конечно, сказать, что с этими людьми и надо разбираться, но обыватель – это диагноз.
Нет, я не считаю гибель так называемых людей слишком дорогой платой за моё моральное изнасилование или изнасилование других творческих единиц. Да! Я считаю, что мир мне должен в том смысле, что кто-то должен понести наказание за свои преступления против меня, главным из которых является насильственное удержание меня в средней группе детского сада в то время, как я профессор кислых щей. (Это тоже кергуда! Что-то мне просто пафос собственный показался мудацким.)
Я люблю А. Только с нею я счастлив. Я хочу, чтобы она тоже была со мной счастлива. Мне нужен материальный эквивалент! Да, я непоследователен, но только тогда, когда позволяю это себе в гомеопатическом ключе.
Если дядя Володя Путин меня заругает за Кремль и телебашню, я готов принести свои извинения, но не раньше, чем он действительно «заругает», потому как вдруг пронесёт, и я останусь при своих убеждениях, и мне не придётся превращаться в товарища Галилея. А мне, между тем, придётся превратиться в товарища Галилея, если дядя Володя меня заругает, потому что я люблю А. Только с нею я счастлив.
Да, я непоследователен. Зато - человекообразен...