ОДИНОЧЕСТВО

Священник Андрей Лоргус

Почему человек так страдает от одиночества? Почему так боится его? Что  мешает ему, стремящемуся к свободе и независимости, быть счастливым тогда, когда он один, и никто не претендует на его внимание и заботу? Эрих Фром так отвечает на этот вопрос в своей известной книге «Искусство любить»[1]: «Человек… осознает свое одиночество и отделенность» потому что «вырван из изначального единства с природой» (с. 21). Фром считает причиной человеческих страданий данный ему разум и способность осознавать себя, как существо отличное от всего остального мира. Человек осознает, что он не такой, как другие существа. Мы же скажем, что человек духовен, и потому он не может найти себе подобных вне сферы духа. В то же время, сфера духа не столь открыта для человека, как это ему необходимо. Царство духа достигается с трудом.

А может ли человек обойтись, как без царства природы, где ему нет своего природно-полноценного бытия, так и без царства духовного, как трудно достижимого?

Видимо есть нечто, что делает человека неполноценным, коль он не может обойтись самим собой. Это нечто, как бы ни старался человек, как бы ни оснащал себя атрибутами и статусами бытия, остается с ним всегда. Это нечто не оставляло в покое никого из рожденных женами. Это, вероятно, то, что составляет неотъемлемое свойство человеческого бытия – человек не самодостаточен. Человек не может жить один. Он не создан самодостаточным, не создан для одиночества. «Не хорошо быть человеку одному», говорит Господь. Человеку надлежит жить в единстве с другими людьми и с его Создателем. Но по своей греховности, человек пытается жить иначе, без Бога и без близких. При этом он встречается со своей слабостью и неполнотой.

Человеческая личность, как образ Божий  (но не Бог), не имеет многого из бытия полного, абсолютного, то есть отличается от Личности Божией. Бог самодостаточен, а человек нет. Божественная полнота непоколебима, целостна, абсолютна. Бог не нуждается ни в ком. Он абсолютно «одинок», и в Своем «одиночестве» (Единство в Троичности) благ и всеблажен. Благость Божия изливается через любовь, которая в Боге всесовершенна, и потому Его «одиночество» не есть одиночество человеческое.

А человек, по сравнению с божественным бытием, имеет множество недостатков. Один из недостатков проявляется в одиночестве. Это недостаточность в себе, в самости, в самобытии. Человеческое самобытие не абсолютно, оно обусловлено единством с Творцом. Разрыв с Богом переживается как одиночество. Экзистенциальное одиночество[2] есть предельная недостаточность личности в себе самой. Человек сам в себе, в предельном одиночестве, то есть без Бога и себе подобных, крайне несчастлив. Более того, он тяжело страдает в одиночестве. Одиночество рождает глубокую тревогу, а тревога есть скрытый страх смерти.

Страдая от одиночества, человек может избрать себе разные стратегии: поиск единения с кем-то, поиск  другого, а может избрать для себя мнимую самодостаточность – гордыню. Гордыня может давать мнимую полноту собой. Мнимая полнота есть ложь бытия, и это страсть страстей – гордыня.

Однако человек не имеет средств, чтобы исцелить себя от временности и неполноты. Смерть настигает каждого человека. А смерть – есть неизбежное убеждение в одиночестве: «Прохождение через смерть есть прохождение через абсолютное одиночество, через разрыв со всеми. ... [ и разрыв с Богом, хоть на краткий миг???] Смерть есть разрыв со всей сферой бытия,... абсолютное уединение. Но проблема смерти в том, есть ли это одиночество окончательное и вечное, или это есть момент в судьбе человека, в судьбе мира, в судьбе Бога. И весь парадокс смерти в том, что это уединение... есть результат выброшенности существования в падший мир,…  Последнее рабство человека есть рабство смерти...» (Н.А. Бердяев)[3]. [22, с.266, 273]

Тот, кто говорит, что он ни в ком не нуждается, как бы говорит:  я бессмертен. Это ложь или безумие. А если мне говорит мой ближний: я люблю тебя, то я понимаю, что я бессмертен. Любовь делает меня бессмертным. Любовь не имеет конца.

Чтобы отрицать смертность, и, стало быть, не быть одиноким, предельно одиноким, мне нужно подтверждение моего бытия. У человека есть два пути: путь внутренний, через Я к Богу, любовь к Богу, и путь межличностный – от Я к Ты, любовь к ближнему, к другому. Оба пути – любовь.

Внутренний путь, подтверждение себя внутри себя. Но для этого мне нужно знать Бога и верить в него, что есть отказ от гордыни. Любить, т.е. иметь любимого и любящего (межличностный путь), есть истинное, благодаря любви, отражение моего Я. Любить – значит видеть отражение себя в другом. Но это не реалистическое отражение, не зеркальное отражение. Это отражение немеркнущего света личности, образа Божия. В нем отражается сама любовь, а не самодостаточность. В другом человеке, которого люблю, отражается мое подлинное и бессмертное бытие. Бердяев пишет: «Я имеет глубокую потребность быть верно отраженным в другом, получить подтверждение и утверждение своего "Я" в другом. ... В этом глубокий смысл любви».[4] В любви к Богу я получаю такое подтверждение своего бытия, в котором не остается места ни страху смерти, ни тревоге, ни одиночеству. В любви к другому я получаю такое подтверждение, в котором, хотя и нет полноты удостоверения, но есть сила и переживание единения, цельности, полноты бытия через полноту жизни. 

Итак, любовь или гордыня?

Любовь и гордыня – две крайние точки бытия и два выбора человека.

Любовь есть выбор, есть решимость и готовность. Любовь есть одновременно и риск. Риск. Чтобы избежать всего этого, человек часто ищет защиты. Защиты от боли, обмана, неразделенной любви, расставания и разочарования, и, как следствие, от любви. Защита от любви, бегство от любви, может быть всего лишь страх и опасение, но как глубоко и крепко он бывает вписан в наши души, став некогда лишь защитным средством. Такая защита приводит нас часто к «вынужденному одиночеству», к избранному одиночеству. Но это уже иное одиночество – одиночество защитное. Если оно осознанное и принятое, то не ведет к тревоге и страху. Такое одиночество может быть признанным и принятым. Если же оно не осознано, то может служить сильным источником тревоги и страха.

Иной путь гордыни. Гордыня есть выбор своей предельной свободы и независимости, есть отрицание любви. Не отказ и бегство от любви, но именно отрицание. Отрицание своей любви, любви к себе и любви Божией. Потому гордыня есть отрицание Бога, и, прежде всего, Иисуса Христа, из любви «Сшедшего с небес» и из любви Пострадавшего за человека.

Путь от одиночества к блаженству лежит через любовь к Царству Небесному, к Богу. Но это путь, проходящий через всю жизнь, через одиночество временности и смертности. Одиночество преследует человека от времени рождения "Я" до полного вхождения в Царство Божие.

Путь от одиночества к радости и счастью лежит через любовь другому, матери, ребенку, мужчине или женщине, другу. Э. Фром пишет: «В акте любви я един со всем сущим, и одновременно я сам – уникальное, отдельное, ограниченное, смертное человеческое существо» (там же, с. 23).

Любовь не означает безусловную связь с другим человеком. Любовь это движение души к другому, единство с ним. При том наличие другого, его определенность, конкретность, не является определяющим. Определяющим является смысл и цель поиска преодоления одиночества. По Фрому есть два психологических способа такого преодоления: власти или подчинения, которые ведут к образованию страстей властолюбия и инфантильности (подчиненности). Обе эти страсти не помогают преодолеть одиночество, так как обе приводят к созависимому поведению.

Не следует думать, что одни люди «выбирают» одну страсть, а другие другую. Обе страсти часто сожительствуют вместе. Они могут составлять амбивалентную пару или комплекс страстей – зависимость.

Только любовь есть установление такого отношения с миром, с другими, с Богом, в котором человек обретает единение без утраты независимости, целостность без утраты индивидуальности, обретает уважение и ответственность.