...водитель автобуса наотрез отказался ехать в Тузли, а по его лихорадочно красному лицу и хаотичным движениям рук я поняла, что и просить бесполезно. Пришлось сойти на конечной остановке и тащиться по узкой тропинке через заброшенное кладбище, которое густо заросло колючками и прочими сомнительными травами. Бодро вышагивая по погосту, сбивая носком растоптанные ботинок шапки пыли с кочек и поднимая грязный столб вверх, который покрыл подол джинсовой юбки ровным коричневым слоем. "Моя бабка ведьма, она варит чай... она знаеееет..." - отрывки из песни назойливой осенней мухой засели у меня в голове и, словно сломанный проигрыватель, я повторяла одно и тоже. Рюкзак неприятно оттягивал руку и кожаная лямка врезалась до крови в мое плечо... так я и шла аж до самой чертовой деревни, где была всего одна улица, что пряталась в густых кронах дремучего леса, а пушистые лапы деревьев покрывают низкие крыши и забиваются в приветливо открытые форточки беспечных жителей. В Тузли - такое неблагозвучное название носило то чудное место, куда меня занес рогатый прохвост - жили одни пожилые женщины, эдакие амазонки старого фронта, которые свели в гроб своим крепким варевом последнего мужчину, чему и были несказанно рады. Зачем им мужчины? Только мешают делам, суют свои любопытные носы везде и всюду. Мою же гостеприимную хозяйку звали Евдокией (отчество проглотила история, осталось лишь баба Евдоша) и она мне являлась пра-пра-пра... бабушкой. Сколько ей лет на самом деле не знает никто - тайна. Впервые я ее увидела лет эдак в пять и уже тогда она мне казалась древнее всех живущих людей на свете, но, как оказалось, подобных раритетов в Тузли водилось достаточно, чтобы я перестала воспринимать Евдокию как нонсенс. Именно мне выпала честь удостоится любви бабки. Она часто брала морщинистыми пальцами меня за подбородок и, поднимая голову, заглядывала мне в глаза своими яркими, не смотря на возраст, зелеными кошачьими глазами, ее зрачки становились узкими, вытягиваясь в две иглы, я спокойно, словно под гипнозом, выдерживала это испытание. И тогда она меня отпускала с тонкой улыбкой. Когда Евдокия приезжала к нам в гости, чтоб повидать своих пра-пра-пра...внуков даже Отец прекращал стучать кулаком по столу и требовать от меня и Калины невозможного, а Мать на глазах молодела и иногда я слышала за столом ее тихий голос, в котором появлялись пьянящие тягучие нотки, и она кокетливо откидывала за спину шелковый смоляной локон волос...Я не была в этом богом забытом месте лет эдак шесть, если не все десять. А тропинка вдоль надгробий все никак не обрывалась, а только сильнее плутала ужом и заводила меня в самое сердце последнего пристанища. А вокруг вековые дубы закрывали могучими ветками нещадно палящие солнце... обрыв дорожки-ниточки и раздвинув руками колючие ветки кустарника я наконец с радостью узрела два ряда хлипких домиков... /черт, прошу простить.../