Ночь пришла нежданно-негаданно, просто окружила мой маленький дом. В этот нехолодный октябрьский день не было ветра, не было дождя, только с утра стелился по городу странный немного туман, который относил дома, остановки, плакаты в неизведанные дали. А возле меня был проспект, шины автомобилей шелестели по асфальту, минуты шли, как всегда, быстро. Так они дошли своим чередом до сумерек, потом до темноты и утонули в ее болоте. Ночью время стало тягучим, пружинистым, клейким. Оно шло, а потом возвращалось обратно, часовой механизм крутился то туда, то сюда, иногда застывая в задумчивости. На другом конце столицы тоже застыла ночь, застыла она и в поселке Н., а на полуострове Юкатан она была мертва и готовилась ожить. Напротив горел свет – это кто-то желал, чтобы я поверила: люди живут независимо от моего знания о них. Свет был неприятный, такой же, каким, наверное, казался и мой свет тем живущим напротив людям. Я, как всегда, поддавалась безделью, но надо мной нависала безмолвная фигура улыбчивого, теплого Йозефа, понимающего все и хранящего тайну. Он не гордился тем, что знает больше моего, нет, он просто бессловесно и по-доброму качал головой, но этого было достаточно. Мои же слова оставались написанными, и время совсем притаилось, сжалось и явно ощущало угрозу. Время, я вовсе не пытаюсь бороться с тобой, хотелось мне уверить его, задобрить. Но колючие острозубые минуты были несговорчивы. Они думали, что я вознамерилась растоптать их, как муравьев, и потому разбегались в разные стороны, чтобы не дать мне сосредоточиться на времени в целом. Если с утра туман стелился по дорогам и небу, то ночью он был неподвижен и только запах холода накатывал волнами. Мне не хотелось улыбаться, из чего я сделала вывод, что нахожусь на другом полюсе от йозефовой мудрости. Писатели насмешливо смотрели на меня с черно-белых картин, кто-то из них даже издевательски постукивал по карманным часам, а кто-то просто буравил меня взглядом, сдвинув на нос пенсне. Я не могла остановиться и все пила воду, и чувствовала, как она проходит сквозь меня, сквозь мое тело. Тело было, конечно, мной, тут спорить было бесполезно, хотя бы потому что вода шла через меня и я чувствовала это внутри себя. Минуты же были вовне, эти муравьи и правда ползали всюду, это мне только казалось, что они замерли в страхе. На самом деле они сновали, спариваясь друг с другом, с гиканьем катались по поверхностям, проносились как машины в ускоренной съемке. Нет, они вовсе не боялись, осознала я – им не было до меня никакого дела, им даже не льстило, что я пишу о них. Все затихло, но боже мой, какая это была обманчивая тишина. На том конце света Мачу-Пикчу предавался тщеславию, думая о вечности, но вездесущие минуты-насекомые знали всю правду и о нем. И только что-то вовсе неизвестное, безразмерное знало всю правду о минутах.