История викингов и славян

 

Сакадынский Сергей

ПЕСНЯ ПОСЛЕДНЕГО СКАЛЬДА
 

Кто знает путь богов - начало и конец?

М. Волошин.

 

 

 

Я расскажу давнюю повесть. Повесть о вражде и ненависти, дружбе и предательстве, в которой я по воле бессмертных богов стал не только свидетелем, но и участником.
И по сей день, когда я касаюсь рукою струн, звуки арфы пробуждают во мне забытое прошлое.
И вновь чувствую я ледяное дыхание смерти, как в тот кровавый день, когда многие, из тех, кого я знал, ушли в Вальхаллу.
И слышу я нарастающий грозный гул битвы, и воины падают на истоптанный ногами снег, и ручьями льется кровь...

 

 

Все будет так, как должно быть,
даже если все будет иначе.
Коран.

 

 

ХХХ

 

Путь викинга прямой, как стрела. Но тот, кто идет по доро­ге жизни в вечность, никогда не знает, куда приведет его этот путь. Все будет так, как укажут вещие норны  - всемогущие владычи­цы Судьбы. И даже великий Один Отец Побед и повелитель всех бо­гов и людей не властен изменить их волю. Потому что у них в ру­ках священные нити судьбы.
Порой эти нити так путаются и переплетаются, что вовсе нельзя понять, где одна, а где другая. Но у каждой есть начало и конец. И никому из смертных не дано знать, когда оборвется его нить.
Всякий живущий под небом обречен совершить предначертан­ный путь, и только одни лишь всесильные боги знают, где начало этого пути, а где конец. Так было и так будет всегда. И напрасно искать в этом смысл. Потому что все будет так, как должно быть. Как предопределят древние боги.
Викингу незачем задумываться о смысле жизни. Присовокупить к воле богов свой разум   и силу - вот слава, достойная всякого смертного. Великий Всеотец, владыка всего сущего покровительст­вует храбрым. И тем почетнее смерть в бою, если всем павшим на поле брани уготовано место в чертоге Одина.
И не пристало воину роптать на неодолимую волю судьбы. Ибо все будет так, как пожелают бессмертные боги.
Не знаю по воле какого бога - Одина или Перуна - я, славя­нин, оказался в дружине викингов. Не я первый, не я единственный.
Мои соплеменники изгнали меня, и я не знаю, так ли много было в том моей вины. С тех пор я больше не имел родины. Я  - Доброслав, славянин и сын славянина ,отвергнутый своим родом и от­рекшийся от своих богов. Я, ставший воином-скальдом среди таких же изгнанников и забывший свое собственное имя.
Они не знали, кто я и  мой язык был им чужд. И как чело­век, подобравший чужую собаку, дает ей новую кличку, так и гости из края льдов нарекли меня Эрлингом.
Что толку рассказывать, как я взял в руки весло, и как
Тормунд сын Грима стал моим приемным отцом. В день, когда я перестал быть славянином и стал викингом, я встретил свою шестнадцатую
весну. И случилось это в тот самый год, когда Олаф конунг Бирки напал на Курланд  и сжег Себорг.
С тех пор минуло восемь зим. И все это время мы шли от моря к морю, от земли к земле и где грабили, а где торговали.
Мир принадлежит тому, кто сильнее и храбрее. И мы, викин­ги, брали по праву нам принадлежащее. И не было конца нашему по­ходу.
Ибо море бесконечно. И война тоже бесконечна. Когда кончается одно море, начинается другое, и когда кончается одна битва, начинается другая.
Но моя битва кончена, и мое море тоже. Хоть я и не думал об этом тогда, стоя на палубе боевого корабля - дракона, и после, отчаянно цепляясь за жизнь, алой струей вытекавшую из моих ран.
...Когда мы встретились с данами на скалистом берегу Каттегата, удача, до тех пор не оставлявшая Тормунда, повернулась к нам спиной. И ветер пел в бездонной вышине песню смерти, и вороны кружились в ожидании добычи, и отвесные скалы фиордов эхом вторили звону мечей...
Все изменилось в тот день .Я не стану рассказывать, как сражались и пали многие из храбрейших и как Тормунд сын Грима постучался    в ворота Вальхаллы. Не по своей воле сел я за весло на корабле торговцев-фризов!
Я, Эрлинг Тормундссон, не хотел этого.
Судьба.
Предводителя торговцев звали Тригвальд. Это был вождь и по силе и по уму - кряжистый, словно дуб и сильный, как дикий тур. С первого взгляда всякий признал бы в нем ярла - хоть и не носил он ни дорогих одежд ни золотой гривны на шее.
- В битве я потерял кое-кого из своих - сказал он, когда мне развязали руки - мне нужны люди. Ты храбро сражался, и если захочешь остаться с нами, я верну тебе свободу.
Я-то думал :продадут меня, пленника, где-нибудь в Смоланде или Скирингссале. А вышло не так. Пленник же, пока он не продан, не раб. Стало быть, настанет время - и стану я наравне со всеми фризами и их вождем.
С тех пор греб я на их корабле.
На двух снекках у торговцев было едва ли более полусот­ни людей, не считая нескольких рабов с острова Эйре. Второй ко­рабль вел родич Тригвальда Колгрим, человек молодой и горячий, не раз водивший своих людей в битву. Впрочем, сражались фризы редко - только если кто-нибудь посягал на их жизнь и добро, или когда они сами продавали за серебро свою силу и оружие. У них даже корабли были не боевые, а те, которые называют круг­лыми оттого, что похожи они на большие деревянные лохани. Настоящие ладьи викингов узкие, длинные, острогрудые, похожие на страш­ных морских змеев - недаром их называют драконами. Такому ко­раблю все равно в какую сторону идти - назад или вперед - по­тому что и нос и корма у них одинаковые. Одна разница - спереди во время похода надевают на штевень голову дракона, в которой обитает дух жертвенного животного - охранителя корабля. Когда ладью спускают на воду, непременно приносят жертву богам, чтобы ее душа вселилась в голову морского чудовища и наводила страх на враждебных богов. Когда же корабль плывёт домой, голову сни­мают и прячут под палубу, чтобы не распугать добрых духов сво­ей страны.
У фризов такой головы не было.
Корабли торговцев до краев были загружены товаром - в основном тюками с солью и кожей .Все это Тригвальд1думал обме­нять на Востоке на зерно и дорогие украшения. И я плыл вместе с ним, толком не ведая, кто я - воин-купец или, не выкупленный пленник.
Тот, кто не сидит на ладье за веслами, не может называться воином. Настоящий воин гребет в походе сам - только тогда он и вправду один из морской дружины. И мы все, растирая ладони в кровь, гребли без остановки, оттого что на море часто падал штиль, и лишь мертвая зыбь катилась от горизонта к горизонту.
Я сидел за веслом с человеком по имени Орвар. Кажется, он один из фризов был со мной дружелюбен.
Орвар был не старше моих лет, высок , статен, и в руках его таилась сила десяти человек - я видел, как вздувались под заго­релой кожей его железные мускулы, когда он сменял меня у греб­ного люка. На шее он носил ожерелье из зубов акулы, а на поясе -длинный нож. Фризы его уважали и даже побаивались. Я видел. А что за человек был этот Орвар1, тогда я еще не знал.
Вот так и шли мы день за днем по бескрайнему морю, а ве­тер и судьба гнали наши корабли все дальше на восток.
На двенадцатый день мы достигли Поморья, и Тригвальд ре­шил извлечь из ножен кровавый меч войны. Мы прошли вдоль прус­ских берегов, опустошив селения и взяв добычу. А потом наш вождь надолго задержался в Себорге, торгуя захваченными в бою рабами.
После мы миновали Саарему1 и вскоре море осталось далеко позади и. Тригвальд повернул свои корабли к финским берегам, в устье реки, соединявшей соленую воду с большим и глубоким
озером, северный берег которого назывался Кириаланд а южный - Гардар. Хозяйничали там разные люди - и пришлые заморские гос­ти, и местные племена. А торговля в тех краях была богатая - знал ведь Тригвальд - купец, где повыгоднее продать свой товар!

 

 

 

XXX

 

Другие грезы и мечты
Волнуют сердце славянина:
Пред ним славянская дружина,
Он узнает ее щиты...
А.С. Пушкин.

 

Озеро возникло перед нами  неожиданно, полыхнув сквозь мохнатые лапы елей словно огромное серебряное зеркало. Дико и пустынно было вокруг, только чайки с криком носились над водой, задевая крылом волну, да в камышах среди черных коряг раз­давалось кряканье уток.
Над озером разгорался рассвет, и первые лучи солнца, разго­няя ползучий туман, зажигали червонным золотом гладкое, еще не проснувшееся зеркало вод, когда наши ладьи черными воронами вынырнули из сырой полумглы в яркое сияние летнего утра.
За бортом плескалась волна. Нагибался вперед, налегая на весло, и все остальные делали то же самое. А потом гребцы от­кидывались назад - и весла взлетали кверху, разбрасывая изум­рудные осколки волны. И так без конца.
Фризам помогала грести древняя, как море и небо песня. И Тригвальд  тоже пел, орудуя веслом наравне со всеми:

 

Мы шли сквозь бурю
на дальний запад,
ревели ветры
и рвали парус,
взрывая волны,
скрипели весла.
Мы ищем битвы,
мы ищем крови,
и смерть в сражении
для нас награда.
Кричали чайки
над бездной моря,
ревели волны
подобно турам.
В обитель мертвых
спешат герои,
и гибель в битве
для них награда.

 

Я слышал эту песню прежде - так поют датские воины, когда их морские кони весело спешат к месту боя.

 

Враги бежали
от острой стали
мечей и копий,
секир тяжелых.
Что есть на свете -
возьмем мы силой!
Не станем в поле
пшеницу сеять!
Добудем счастье
мечем в походе,
и нашу доблесть
прославят скальды.

 

Корабль шел навстречу восходящему солнцу, и оттого каза­лось, что наши весла опускаются не в воду, а в расплавленный драгоценный металл.
Лес местами вплотную подступал к берегу, и внизу, у корней деревьев все еще синели редкие клочья тумана. Солнце медленно взбиралось на небо, разбрасывая золото по вершинам сосен. Чайки тонули в небесной синеве, и только их пронзительные крики нес­лись с высоты и разбивались о безбрежную гладь озера, сливаясь с плеском волн и походной песней торговцев.

 

Мы ищем крови,
мы ищем битвы,
придем с мечем
на чужие земли,
сожжем в огне
города и замки,
себе возьмем мы
рабов и злато.
Наградой будут
за доблесть нашу
прекрасных пленниц
любовь и ласки.
Для нас сраженье -
веселый праздник,
нам блеск железа
всего дороже,
нам кровь убитых -
хмельной напиток!
Зовут нас в битву
рога и трубы,
а вдалеке
уж синеет берег...

 

В песне было еще много слов о несущих смерть стрелах, о пролитой крови, о летящих к чужим берегам кораблях-драконах   и о сиянии глаз светлоликих и златокудрых северных красавиц, кото­рые ждут возвращения викингов из далеких морских походов...
Там, на севере, среди молчаливых скал Уппланда меня не ждет никто. А если и ждет, то не дождется. Никто больше не вскрикнет громко и радостно: " Викинги! Вернулись викинги!", и волны прибоя не подхватят и не понесут этот крик. И никогда больше девушка в снежно-белом платье, в спешке позабыв заплести свои тяжелые золотые косы, не выбежит на берег, чтобы, стыдливо опустив глаза, поднести мне полную чашу хмельного напитка...
И я, погрузившись в тяжелые думы о прошлом, сильнее налег на весло, уже не слушая слов песни.

 

Где мы прошли,
только дым пожарищ
и реки крови,
в бою пролитой.
Рыдают вдовы
в чужих селеньях
и груды мертвых
в полях чернеют...

 

И в этот самый миг песня оборвалась, потому что на зеркаль­ной глади озера внезапно возник кроваво-красный дракон. И почу­дилось мне в тот миг, что выплыл он прямо из глубины студеных вод, оттого что против солнца никто не разглядел, откуда он по­явился!
Это был настоящий дракон - узкий, длинный и зловещий. И змеиная голова страшно скалилась на форштевне. Только парус был не полосатый, а белый, словно первый снег в горах.
Тригвальд отпустил весло и высоко поднял руку. И наши ко­рабли остановились, хотя до того не видывал я случая, чтобы два снека уступали дорогу одному! Не знаю, правильно ли сделал наш предводитель, да только я промолчал. Говорят, мудрость приходит с годами, а Тригвальд был почти вдвое старше меня.
Красный дракон тоже замедлил свой стремительный бег и с его палубы громко и сердито прокричала боевая труба. Торговцы настороженно ждали, что будет дальше, и многие держали руки на топорах.
Между тем неведомый корабль приблизился к нам на рассто­яние голоса, так, что можно было сосчитать сверкающие острия ко­пий над неподвижной стеной щитов. И я сказал вису:

 

Достиг дракон Улей ясеня
поля игры валькирий.
Пусть всемогущий Гримнир
победу дарует храбрым!
Рыбы бурана лезвий
в вихре Гёндуль прославят
и приведут в Вальхаллу
стражей костра морского!

 

А потом я присмотрелся повнимательней и прямо задохнул­ся, едва не выпустив из рук весло. Ведь не простой дракон стоял нынче перед нами, потому что вместо полукруглых шлемов северян над стеною щитов разглядел я островерхие   шлемы славянских ратников!
Сердце ухнуло у меня в груди и застучало кузнечным моло­том. Что-то - будто застоявшаяся мутная вода - всколыхнулось во мне и затопило меня изнутри, словно волна прибоя.
Видно, я сильно переменился в лице, потому что Орвар  дол­го и пристально посмотрел и сказал тихо, вполголоса:
- Уж не испугался ли ты битвы, Эрлинг-скальд?!
Я  усмехнулся, но ничего не ответил, потому что громкий го­лос с красного корабля прокричал на языке свеев:
- Кто вы, викинги, и куда идут ваши ладьи?!
Это говорил воин в сверкающем шлеме и пурпурном плаще - видно предводитель, а его воины неподвижно стояли вдоль бортов , высоко подняв щиты, и железо в их руках отражало яркий свет солнца.
Наш вождь не стал медлить с ответом.
- Имя моё Тригвальд, а это моя дружина. Мы торговцы из Фризланда, и наши ладьи идут с миром!
- Мне неведомы твои истинные намерения и я не знаю, что делаешь ты среди вод  нашего озера.  Кто подтвердит, что ты не друг моих врагов?
- Мне все равно, чья это вода ,- сказал Тригвальд, хмуря брови, - хоть и не слышал я до сих пор, что текучие волны можно поделить так же, как землю или звериные шкуры. И не стану я с тобой говорить прежде, чем ты назовешь свое имя.
Молодой воин гордо выпрямился и опустил руку на рукоятку меча. Теперь-то я разглядел, что был он много моложе меня, хоть и водил за собой дружину и целый корабль.
- Имя мое Вадим, - проговорил он высокомерно, - и берега Нева -моря содрогаются, заслышав его!
Нево - море - так звали это озеро местные племена. Оно ведь и впрямь было велико, словно море!
Да только Тригвальду до того дела не было.
- Не слыхал я твоего имени до сей поры, - молвил наш вождь, - и не знаю, так ли уж велика его слава.
- Напрасно ты затеваешь со мной ссору, викинг, - прогово­рил молодой славянин -потому что сила не на твоей стороне!
- А разве на твоей? - Усмехнулся Тригвалвд1, и многие тогда подумали, что без битвы нам не разойтись.
- Не спорь со мною, гость !  - в голосе Вадима зазвучала угроза, - И лучше бы тебе и твоим людям сложить оружие и следовать за мной в славный город Ладогу. Потому что со мной на корабле полсотни отважных воинов и столько же ждут меня в лагере вон за тем леском!
Все поглядели туда, куда указывал рукою молодой славянин и увидали над соснами вьющийся к небу тонкий дымок от костра.
Долго ли еще говорили между собой наш вождь и предводитель славян, я рассказывать не стану. Под конец же Тригвальд сказал:
- Мы пойдем за тобой лишь потому, что не к чему нам лить попусту кровь. Я дорожу своими людьми и своим товаром, а с тобой мы договоримся.
После того Тригвальд, Колгрим и еще некоторые фризы без оружия перешли на Вадимов дракон. Я был в их числе, и одним из первых стал свидетелем хитрого обмана.
За приставленными к бортам щитами никого не было. На всем корабле Вадима набралось едва ли полтора десятка воинов, а сам корабль был немало потрепан то ли в битве то ли в большой буре, ещё четверо славян дожидались нас на берегу у костра, в том мес­те, где над соснами курился дымок.
Вот так случилось, что ничтожный отряд хитростью взял   в плен и привел   в свою землю два корабля с немалым числом людей.

 

 

 

XXX

Славен ты, город Ладога! Сто тысяч дорог ведут к тебе со всех концов мира и по тем дорогам идут-спешат к тебе заморские гости из разных земель, торопятся на твой великий торг! Слышал я про то много раньше. И про то еще слышал, что нет торга богаче во всех землях, что вокруг лежат.
Кого только не увидал я в славной Ладоге! И корелы1, и лит­вины, и финны разные, и гости из дальних стран, и славян от многих племен  - не перечесть. Говорили даже, что торгуют здесь купцы из самого Миклагарда - Царя городов, что стоит в самом центре мира.
Торговали кто чем. Славяне - те больше мехом, медом да зер­ном, гости с востока - тонкими тканями да добрым железом, меняли свой товар на славянских рабов. Северные же гости - вроде нас - что пришли из страны льда и камня, где нет ничего, покупали здесь всякое добро, чтоб везти к себе за студеное море.
Вот каков он был, город Ладога, которым зовут на севере Альдейгюборгом. Нет ему равных - ни здесь, ни во всем Поморье!
Пока мы плыли, пока подводили к пристани тяжелые снеки, я успел хорошо разглядеть и город, и крепость, и все вокруг.
Ладога широко растянулась по берегу,  сбегая к воде тол­пами многоликих домов, которые полукругом охватывали торг и большую бревенчатую пристань. Разные были эти дома - богатые ку­печеские, победнее - иных горожан. А кроме них еще - усадьбы, окруженные частоколом, похожие на маленькие городки.
А выше всех, на высоком обрыве, там, где в озеро вливалась река, стояла крепость, подобна большому черному утесу.
Над пристанью и над торгом стоял неумолчный людской гам. Скрип телег мешался с мычаньем коров и ржанием лошадей, и со всех сторон раздавались крики купцов, выхваливающих свой товар или бранящихся друг с другом. Все говорили разом, все на разных языках, и все понимали друг друга. Такого не видел я даже на большом торгу в Скирингссале, где мы с Тормундом прежде прода­вали взятых в бою рабов.
Тригвальд вместе с Вадимом отправился в крепость, нас же на берег не пустили и оставили под охраной на кораблях. Оружие у нас отобрали и перенесли на Вадимов дракон, а из крепости при­шел большой отряд лучников, так что едва ли мы могли что-либо сделать для своего спасения.
А поздно вечером к нам воротился Тригвальд с известим, что правители славян - Станимир и Гостомысл - велели вернуть нам оружие и позволили торговать. Правда, до рассвета мы должны были оставаться на кораблях под приглядом вадимовых лучников - мало ли что.
Фризы раскинули на своих кораблях шатры и собрались спать, Я же не захотел оставаться с ними и выбрался на воздух, чтобы поразмыслить о том, что случилось с нами в тот день.
Ночь погасила пожар заката и зажгла вместо него мерца­ющие огоньки звезд. Душная темнота затопила все вокруг.
Мне не спалось.
Недобрые мысли ходили вокруг меня. Я сел на борт    корабля и сидел так, не шевелясь целую вечность. И смот­рел, как дрожат    в черной воде отражения звезд, и камень у меня на сердце становился все тяжелее.
...В далекой стране богов, у корней мирового дерева  ждут  три безмолвные девушки - норны и прядут священную пряжу людских судеб. И мотается с клубка нитка жизни, и проходит жизнь по воле бессмертных богов...
Я был викингом восемь зим и редко думал о том, кто я на самом деле. Но воля богов бросила меня вновь сюда, в землю моих предков, и мне вдруг захотелось бросить все и бежать, бежать в безмолвную печаль ночных лугов, прочь от этих пропахших морем кораблей. Сойти на берег, пройти сотню шагов - и я уже не плен­ник на корабле фризов!
Но что я найду здесь, в чужой для меня земле я, бродяга, лишенный всего? Да и не пропустят меня славянские лучники -ведь для них я викинг, разбойник и торговец, странник, затерян­ный среди морских дорог.
Нет, напрасно дрогнуло мое сердце. Боги не оставили мне выбора. Славянская кровь замерзла в моих жилах, стала морской водой. Ведь в жилах викинга течет морская вода - потому что у него нет родины. Его родина - безбрежное море, его дом - остро­грудый снекк. Нет у меня ничего ни на этой земле, ни во всём мире,
А потом мне пригрезился скалистый уцпландский берег, колеблющийся в синеватой дымке - словно смотрел я на него с палубы плывущего по волнам дракона. И там,  на самом верху, где цеплялись корнями за камни истерзанные ветром деревья, виднелось сквозь сизый туман легкое белое платье...
Я любил девушку по имени Оддрун, и она меня любила не менявшее. Хотя викинги часто привозили себе женщин из-за моря, я выбрал ее. Всякий раз она приходила на берег, чтобы проводить викингов в далекий путь, и всякий раз первой встречала их, едва паруса драконов поднимались из-за  морских вод. И я знал, кого искали ее золотистые глаза на палубе нашего снекка.
Отца ее звали Йормунд, и я понес ему свадебный выкуп - три марки серебра. И велика была моя обида, когда старый Иормунд отдал свою дочь другому. И Оддрун покорилась, ибо женщине все равно, кому принадлежать. Был бы я морским ярлом или хоть бы водил за собой десяток людей, то непременно взял бы ее силой. Только боги распорядились иначе.
Больше не придет она проводить меня в далекий поход и не увижу я среди серых камней ее белого платья.
Не знаю, заснул ли я или просто боги послали мне видение, но только одна женщина исчезла и вместо нее появилась другая. Её лицо не было мне знакомо. Она стояла, одетая в бледное сияние, и смотрела на меня синими, как небо, глазами. В руках ее был клу­бок ниток и, грустно улыбаясь, женщина молча разматывала его » тонкими пальцами. Не ведаю, была ли это сама хозяйка судьбы вещая норна Скульда, или видение обмануло меня...
А потом я очнулся и женщина исчезла, потому что Орвар силь­но потряс меня за плечо.
В ту ночь что-то случилось в крепости на горе. От того-то Орвар и разбудил меня. Я думал, что он спит, но Фриз не спал, как и я, предавшись думам. А может, просто комары не дали ему уснуть.
- Смотри! - Сказал он, указывая в темноту.
Я  увидел, как на стенах крепости вспыхнули смоляные факе­лы и метнулись к воротам. А потом ветер донес до нас неясный шум, стук лошадиных копыт и приглушенный гул множества голосов. И вдруг все разом стихло, только факелы на стенах продолжали гореть и в их свете колебались неясные тени...
А наутро фризам все-таки разрешили разложить свой товар, только глаз с них по-прежнему не спускали. В городе все было по - прежнему, и я начал думать, что мои ночные видения были всего лишь кошмарным сном.
Тригвальд со своими пошел на торг под приглядом славян­ских лучников, а я остался с теми фризами, что вместе с Колгримом сторожили корабли.
Торговцы занялись починкой паруса, а я сел в стороне на корягу и сидел так, задумчиво ковыряя палкой песок. Колгрим крик­нул, чтобы я шел помогать, но, увидав, что я даже не пошевельнулся, оставил меня в покое.
И тут я подумал: толку-то, что Тригвальд взял меня на: корабль и вернул мне меч? Идти мне все равно некуда, а торго­вать вместе с фризами я не хочу. Не умею я торговать - взве­шивать на весах кусочки серебра, спорить с купцами о цене да рыскать по морям от одного торга к другому. Недостойное это дело, не к лицу оно настоящему мужчине. Зачем же мне тогда и дальше оставаться с фризами? Я не покупал, не продавал и кошель мой был пуст. Ту небольшую добычу, что удалось взять, когда мы разбойничали в Поморье, я разделил на  две части. Одну зарыл в песок, чтобы это серебро вернулось ко мне после смерти, а другую бросил в море, в жертву богам. Но мои боги не услышали меня.
Что ж, у них есть дела поважнее, и моя беда им не в тягость.
Над городом клочьями сизого дыма ползли облака, а вдалеке, у самого края неба громоздились одна на другую черные грозо­вые тучи. И там, в вышине, над пустыми полями глухо ворчал гром: это Тор сын Одина ударял каменным молотом по небесной тверди, пробуя свою силу.
Я встал. Я не мог больше сидеть здесь и ждать неведомо чего. Ветер швырнул мне в лицо душный запах трав и цветов,  бес­конечных лугов и тенистых рощ. Но пахли эти рощи и луга чем-то чужим, незнакомым, словно пришел я в неведомую заморскую страну. Да так оно и было.
Я встал. Фризы возились возле своих кораблей, и им не было до меня никакого дела. Сверху, из города доносился шум - там торг, там были Тригвальд и его люди.
Постояв, я повернулся и пошел прочь от берега, от гора, от всего. Куда? Едва ли я ведал сам. Если у человека нет дома, то ему все равно, куда идти. Ибо нет разницы в том, где обретет он себе пристанище.
Я был один - пришелец в чужой стране. У меня не было ни родичей, ни друзей,  ни вождя. Таких, как я, немало - они скитаются по свету, не ведая пути, подобно тому, как по волнам океана блуж­дает ледяная гора.
Я чурался людей, сторонился их. Увидав впереди лес, я свернул с дороги и углубился в гущу деревьев, где царил сырой и душный полумрак. Солнечные лучи не проникали сюда сквозь тесно сплетенные ветви, и даже в самый жаркий день здесь не было теп­ла и света. Запахи гнили, прелой листвы и грибов прогнали прочь жаркое дыхание пшеничных полей. Но здесь, среди замшелых веко­вых стволов я чувствовал себя лучше, чем под открытым небом.
Я шел наугад. Тяжелый меч больно ударял ножнами по негам, и вскоре я пожалел, что не оставил его на корабле. Порывы ветра раскачивали верхушки деревьев, и те издавали однообраз­ный глухой шум.
И вдруг впереди мелькнули что-то очень похожее на че­ловека. Невольно схватился за меч, но тут же опустил оружие. Передо мной, притаившись в сырой тени, стоял идол.
Я облегченно вздохнул и пошел было дальше, но тут же ос­тановился снова. Сердце мое наполнилось священным трепетом, и не­которое время я не мог даже пошевелиться.
Я увидел капище. Неведомые дровосеки вырубили лес под корень, освободив посреди чащи большую поляну. После ее обнес­ли частоколом, а внутри поставили идолов. Они и сейчас стояли там - восемь кривобоких, корявых столбов с потемневшими от  времени ликами. Девятый, опрокинутый, лежал рядом на земле.
Это было старое святилище, где славяне молились и прино­сили жертвы много лет. Но теперь о нем позабыли - частокол на­половину сгнил и местами повалился, идолы покосились и почернели.
Два камня-оберега, похожие на присевших на корточки вои­нов, сторожили вход. Сделав рукой охранительный знак, я осторож­но прошел между ними и остановился.
Посреди поляны рос огромный тысячелетний дуб, который по­щадил топор дровосека. Обхватить его вряд ли смогли бы и полтора десятка человек. Из-под самых корней изливался звенящий ключ, обтекая подножие каменного идола Перуна - бога грозы и войны. Перед Перуном стоял большой плоский камень-жертвенник - прежде на нем неугасимо горел священный огонь.
Остальные боги без всякого порядка толпились вокруг - одинаковые, словно сосновые чурки, так что я даже не мог разо­брать кто есть кто, Все они были деревянные.
Я провел рукой по шершавому замшелому боку идола. Из-под пальцев посыпалась труха. Кто знает, сколько они здесь стоят? Сто лет? А, может, двести?
Боги были старые, позеленевшие от мха и плесени, с ног до головы увитые гирляндами плюща. Их суровые лики потемнели от дождей и ветров, но глаза смотрели по-прежнему зло и угрюмо, словно хотели испепелить взглядом меня, пришельца потревожившего их покой.
Поблизости нигде не было видно ни тропы, ни дороги, а внутри ограды все заросло травой молодыми побегами дубняка. Запусте­ние царило здесь, в жилище древних богов. Омертвение, длящееся веками.
Я прислонил меч к жертвеннику и, наклонившись к ручью, зачерпнул воды. Вода была холодна, как лед.
Я  не   донес ее до губ - рука моя остановилась на полдоро­ге и сам я замер, стоя на одном колене. Ничего не изменилось вокруг, но я вдруг почувствовал, что я здесь не один. Я явственно ощущал присутствие чужака.
Я вдохнул воздух ,прислушиваясь к запахам. Кто-то притаил­ся здесь среди древних славянских богов. И я знал: это был не зверь. Это был человек!
Я выпрямился и, пристальным взглядом обшарил пустую по­ляну. Ничего - лишь все так же хмурятся суровые лики богов да шепчутся, обнимаясь, колеблемые ветром травинки.
- Кто здесь?!   - Крикнул я, наполовину обнажив меч.
Ни звука. Но всем своим существом я ощущал на себе чей-то пристальный взгляд.
Мне стало не по себе - чем-то нехорошим веяло от этих зам­шелых истуканов. Уж не древние ли боги или духи леса, чье обитали­ще я потревожил, следили за мной из сумрачной чащи? В другое время я рассмеялся бы в лицо всякому, кто вздумал бы сказать мне об этом. Но сейчас...
Лес звенел голосами тысячи птиц, и в этом неумолчном гаме я не мог расслышать отдельные звуки.
- Я  Эрлинг сын Тормунда, - громко произнес я, - говорю тебе, пришедший без зова, выйди и покажись!
Говорил я на языке свеев, и велико было моё удивление,  когда чей-то голос на том же языке спросил:
- Чего ты хочешь, викинг?
Я даже попятился от неожиданности. Я никого не видел перед собой, и холодок пробежал у меня по спине .Ибо голос прозвучал будто из-под земли. Или из каменного чрева Перуна?..
- Кто это сказал? - Спросил я.
- Какая разница? -  Помедлив, отозвался голос. Теперь, вслушав­шись, я понял,  что говорить это могла только женщина. И все же я не решился сдвинуться с места.
- Что же ты замолчал? - Спросил невидимый собеседник. - Или испугался?
- Ты смеешь говорить викингу о страхе? - Зло ответил я. -Говори, чего тебе надо!
- Это ты меня спрашиваешь? Да ведь ты сам позвал меня, Эрлинг Тормундссон!
- Кто ты? Лесной дух?
В ответ послышался смешок, и  я почувствовал, как во мне заки­пает гнев. Нет, духи так не говорят. Здесь прятался человек! И я сказал:
- Если ты тролль или дверг, то лучше сгинь. А если человек - выходи, не дразни меня!
- Ладно, я выйду .По думав, согласился голос. - Только обещай, что ты не тронешь меня.
Это было уже слишком!
-Клянусь кольцом Фрей и молнией Тора, - гневно произнес я, -что разобью твою голову о камень ,если ты не прекратишь издеваться надо мною!  Выходи!
Порыв ветра прошел по вершинам деревьев и затерялся в глухой чаще, унеся прочь мои слова. А потом я невольно вздрогнул и пригнул голову, потому что тяжелый раскат грома прокатился прямо надо мной, и молния полыхнула, сине-белым клинком пронзая небо.
- Я  здесь!   - Сказал голос.
Гром прогремел снова, и в воздухе запахло дождем, и листья
затрепетали, испуганно перешептываясь на своем никому не понятном языке - видно, Тор-громовержец выводил из стойла своих чернобоких баранов, чтобы впрячь их в свою колесницу и вихрем промчаться над миром, рассыпая огневые лезвия молний.
Я опомнился только спустя мгновение и тут же снова потерял дар речи. Передо мной стояла девушка. Невысокая, стройная ,и волосы золотыми волнами рассыпались по ее узким плечам. Ночное видение вновь всплыло в моей памяти, но тут же рассеялось, ибо эта девушка мало была похожа на ту, что явилась мне во сне.
- Ты кто? - Опомнившись, быстро спросил я.
- Я  та, кого ты позвал. - Ответила девушка. Она стояла, искоса глядя на меня, словно готовая умчаться прочь дикая лань.
- Не бойся. -  Сказал я, убирая оружие.
- Да? А мне казалось,  что это я тебя испугала. В этот миг небо загудело, словно колокол, и тут же над лесом, словно огромный многоглавый дракон, выросла грозовая туча.
- Будет дождь. - Ни к кому не обращаясь, сказала девушка.
- Что ты делаешь здесь? - спросил я.
- Это ты что здесь делаешь? У
то мое место!
- Послушай, красавица, - примирительно заговорил я, -я уже назвал свое имя. Теперь твоя очередь.
- А никто не просил тебя называться! И вообще, нечего было меня звать!
Новый удар грома - еще сильнее предыдущего - грянул над лесом. Я посмотрел на девушку и сказал вису, которую сложил тут же:

 

Дивная Скади  злата
кроется в листьях дуба.
что же ты ищешь, дева,
В ночи лесного мрака?
Опора недруга турсов
сравнится  с тобой едва ли.
Зачем же ты  избегаешь
Ньорда игры железа?

 

- Так ты еще и скальд, Эрлинг Тормундссон! - Усмехнулась девушка и в глазах ее зажегся ехидный огонек.
- Но слушай, красавица, - сказал я ,- не довольно ли? Больно уж странен наш разговор.
- А я вообще не хочу с тобой разговаривать. И не называй меня красавицей, потому что я урод! Понял? И уходи отсюда! Это мое место!
И снова со страшной силой ударил гром. И тут же редкие, но кру­пные капли дождя застучали по листьям векового дуба.
Глупо было вот так стоять и мокнуть. Я и вправду собрался уже уйти, но потом остановился и оглянулся назад. Девушка стояла на том же месте, с лукавой усмешкой глядя мне вслед.
- Намокнешь, красавица, - сказал я. И, подумав, добавил:  - Хо­чешь, дам тебе свой плащ?
- Обойдусь. Тебе-то какое дело?
- Не знаю.
Я сделал шаг к ней, но девушка поспешно отступила назад.
- Не подходи! - сказала она, а глаза ее смеялись. - Я тебя боюсь.
Я сделал еще шаг, но тут откуда-то из-за деревьев, видно, с берега реки, порыв ветра донес надрывное хрипение боевых труб, за­хлебнувшихся в струях дождя.
Я настороженно вскинул голову, вслушиваясь в заглушенные ливнем звуки. На девушку я  уже не глядел, а когда обернулся - ее уже не было. Тогда, не медля больше, я побежал к кораблям.
Я поспел на берег как раз ко времени - когда из мглистой дождевой круговерти в устье реки вынырнул дракон, черный, как грозо­вая туча. Вот отчего исступленно трубили трубы, заглушая собой громо­вые раскаты! Издали, видать, завидели дозорные с крепостных башен нежданного черного гостя!  А что был то за гость, узнал я скоро от других людей.
Дождь перестал под вечер, к вечеру пришел к нашему кораблю
 послом от Вадима человек по имени Харвард из Конунгахеллы. Сперва
он хотел купить у Тригвальда кольчугу. Посмотрел несколько кольчуг, кольчуги ему не понравились.
Тригвальд все пытался спихнуть гостю что-нибудь из своих товаров, да того, видно, мало что интересовало. Посмотрел гость кольчуги - стал смотреть мечи.
А лотом он сказал, словно бы между прочим, пробуя ладонью острие тяжелого рейнского меча:
- Зовет тебя сланный Вадем-ярл в терем на пир со всей тво­ей дружиной. Он велел сказать, что пришлет за тобой через два дня. А до тех пор дозволено тебе и твоим людям со всеми товарами перейти с кораблей на гостинный двор и торговать в Альдейгюборге  беспрепятственно.
- С чего вдруг ласка такая?- Настороженно спросил Тригвальд.
.Харвард полюбовался еще игрой света на широком лезвии и стал спрашивать Тригвальда о каких-то кораблях, и стал описывать те корабли по парусам да по резьбе на бортах.
- Не встречал я на озере таких кораблей,  - отвечал фриз,- и не возьму я в толк, с чего ты меня обо всем этом расспрашиваешь.
И стали тогда они говорить еще, а я стоял, согнувшись у борта, и слушал их разговор. Вот тут-то я и услыхал я впервые имя, что после прогремело подобно грому - Хрёрек.
А говорили Тригвальд и наш вождь о том, что служилось в те дни в стране Гардар, и о том, что видели мы с Орваром минувшей ночью!
Девять закатов назад грозный Хрёрек-конунг на трех кораблях прошел вдоль славянских берегов и напал на поселения восточнее Ладоги. Уведал о том Вадим и пошел против Хрёрека на шести кораб­лях. Да не судилось ему удачи. Лишь на одном корабле воротился он из похода. Тогда-то мы и встретили его, достигнув Нева-моря!
А в то же время храбрый вождь Оле сын Ингвара собирал дань с племен для славного Эйрика конунга Упсалы. И вот в одном месте старейшины решили не дать ему серебра и звериных шкур, потому что пришлось им перед тем откупиться от могучего Хрёрека. Самый главный из них по имени Твердислав подговорил всех своих взяться за ору­жие. А за подмогой послал все к тому же Хрёреку, которому много раз платил дань. И вот когда Оле явился к ним с половиной своей дружины, Хрёрек и Твердислав напали на него в лесной чаше. Уппладцы полегли все до единого, а голову их вождя Твердислав велел положить в мешок и отослать остальным - тем, что дожидались на берегу. Побратим Оле Хокон, получив страшный дар, в ужасе бежал с поля боя, даже не показав оружия.
Все бы хорошо, да только вскоре пришел на Нево-море большой флот уппсальских викингов и стал жечь и грабить славянские и финские берега в наказание за то, что было сделано Твердиславом. Минувшей ночью весть о том принесли в крепость посланцы из тех: земель, вот и подняли там тогда тревогу.
А нынче на черном, как смоль, корабле прибыл посол от север­ных вождей по имени Атле-Змея - за своих убитых вергельд требо­вать. Оттого спорили меж собой теперь правители Ладоги, что им делать и как беды избежать. Старый Гостомысл говорил, что Хрёрека надо звать в помошь. Вадим же того не хотел - сам решил собрать войско и дать отпор гостям незваным.
Тут-то и стало ясно, зачем явился к нам Харвард. Видно, думал Вадим фризов к себе звать в дружину. Да только Тригвальд наш с ответом спешить не стал, так и ушел гость от нас ни с чем обратно в крепость.
А о разговоре том в тот же вечер я рассказал Орвару. Он слу­шал меня внимательно, а потом поведал мне все, что в тот день узнал о Хрёреке и о Харварде-ярле.
Вот уж поди сотню лет смотрится в синие воды Нева-моря славный город Ладога. Никто ныне не помнит, как когда-то взрезал острой грудью береговой песок длинный корабль-дракон и в первый раз викинг в медвежьей шкуре соскочил с его палубы на эту землю. Славяне здесь еще в те времена не жили - пустынной была эта страна, к лишь кое-где встречались у берегов финские поселения.
Победив финнов, построили пришельцы-северяне над рекою Мутной свою крепость и собирались там для очередного похода. Потом стали торговать - и вырос город. И сидел в том городе могуществен­ный северный конунг со своей дружиной и собирал дань с окрестных земель.
Между тем подошли с юга славянские племена и поставили их вожди выше по реке, на Ильмень-озере свой город. И начались раздоры у них с гостями заморскими.
Последним сел в Ладоге Льотбард-конунг с братом своим Годлавом, а славяне сообща ополчились против него. Снарядили они рать и послали на Ладогу своего вождя Буривоя. Льотбард же созвал себе в помощь многих ярлов и развеял по ветру всю их грозную силу. С той порты откупались от него славяне ежегодной данью.
А когда умер Буривой, появился на море Нево новый гость - Хрёрек. Сидел он прежде далеко, где-то на Ругене или еще дальше, на Фризских островах. А после то ли свои его выгнали, то ли ссора у него вышла с данами и свенами - да только пришел он на Нево-море чужой земли искать. И пришел не один, а с большой дружиной - сто сорок кораблей за собой привел!
Сначала будто бы был у него уговор с Льотбардом против славян и свеонов - что станет он, Хререк, город его от врагов защищать, а за то будет получать третью часть дани с окрестных земель. А потом стало Хререку той  части мало, и ополчился он против Льотбарда.
Пришел он к городу Ладоге с великой силой и раскинул шатры над рекою Мутной. Четыре лета назад это было - люди помнили.
И совсем худо пришлось северянам, оттого что ладожане пона­чалу    все встали за Хререка. Сам Льотбард заперся наверху, в кре­пости и послал к славянам просить помощи. Те же убоялись Хререка и, собрав рать немалую, пошли в ладьях к славному городу Ладоге. Хререк же - тоже в ладьях - вышел навстречу. И вот как дело было.
Около Ладоги река узкая и вся в порогах - место трудное. Словене -они в поле больше горазды воинствовать - побоялись идти дальше, остановились. И совсем бы одолел Хререк, да ладожане вдруг заупрямились, на славян идти не захотели. А тут еще и Льот­бард со своими вышел из крепости и ударил по нему сзади.
Хререк смекнул, что запахло жареным, собрал своих и убрался прочь. А славяне смекнули, что теперь под шумок можно и от Льотбарда отделаться, пошли на Ладогу и взяли город. Льотбард и вся его дружина полегли в бою, а ладожане избрали себе правителем Гостомысла сына Буривоя и стали сами по себе править. А Хререк за море ушел и посылал оттуда свои корабли на ладожские берега за данью. И не он один. Оттого-то приходилось ладожанам звать на службу людей заморских - таких, как тот Харвард,- чтобы и от северян отбиваться и своих соседей близко не подпускать. А старшим над всеми этими людьми был князь Вадим, мне уже знакомый.
Вот как дело было. а как будет дальше, я не ведал.
На другой день мы перетаскивали товар с наших кораблей на гостинный двор - так надежнее. На берегу всякое может случиться, а там, в крепости держать свое добро всегда спокойнее.
Шли мы через город вверх по склону, и сопровождали нас отроки из славянской дружины, которых прислал нам в помощь князь
Вадим. Когда мы одолели половину дороги, я оглянулся и увидел на другом берегу - крутом и обрывистом - выходящие из-за леса остро­верхие крыли.
- Что это? - Удивился я.- Там тоже город? Отрок-славянин, шедший рядом, ответил:
- На той стороне усадьбы воевод, что служат славной .Ладоге. Вон в той живет Рагнар-хозяин. Еще его отец его в Ладоге жил.
- А кто он, этот Рагнар?
- Знатный муж, воевода., У него своя дружина и корабль.
Больше расспрашивать я не стал и удовольствовался тем, что услышал. а потом и вовсе стало не до разговоров, потому что вошли мы в крепость.
Дом для заморских гостей был велик непомерно, и селились там люди разные, и всем места хватало под крышей.
Мы с Орваром поместились в углу за кожаной занавеской, где прежде держали зерно. Тригвальд велел перетащить туда мешки с солью, а мы навалили на них соломы и стали раскладывать свое добро. Орвар сразу вынул из мешка сыр, хлеб и вяленую рыбу, а после достал топор в кожаном чехле.
- Что это?- Спросил я. Прежде мне не доводилось видеть у чего  это оружие.
- Секира,- сказал фриз,- самая лучшая секира. Второй такой не отыскать ни по ту сторону моря ни по эту.
Он расстегнул чехол и протянул оружие мне. Гладкая длинная рукоять удобно легла мне в ладонь и как будто вросла в нее. Я ценил хорошее оружие -  повидал его на своем веку немало, но та­кое видел впервые. -
Секира была тяжела, очень тяжела - такую, пожалуй, не всякий поднимет одной рукой. Двустороннее лезвие - в три ладони с каждой стороны - было густо смазано медвежьим жиром, чтобы ржа не источи­ла добрую сталь.
Если есть на свете что-либо верное и надежное, так это бое­вое оружие - уж оно-то не предаст и не обманет. Я представил, как взблескивает в гуще боя широкое стальное лезвие и даже замахнул­ся пару раз для пробы.
- Эту секиру,- сказал Орвар,- выковал для моего деда горба­тый карлик. Её всегда брали только в большие битвы и не тревожили по пустякам. Уже шесть зим не пробовала ока человеческой крови.
- Это доброе оружие, - сказал я, отдавая топор.
- Да, -кивнул фриз,- на ее лезвии нет ни одной зазубрины. Смотри, вот здесь выбиты руны. Это ее имя - Херья. Она недаром носит имя одной из валькирий, ибо  ее появление сулит смерть.
Я посмотрел на секиру  еще раз и отвернулся. Отчего-то вдруг мне стало неприятно на нее смотреть.
День прошел, и следующий день клонился к вечеру, фризы опять с утра, торговали, а я пошел к реке и дальше - в лес. И не куда-нибудь, а все к тому старому капищу, куда забрел в прошлый раз. То ли сила древних богов была столь велика, то ли думал я вновь увидеть ту девушку...
Я долго ходил вокруг идолов, заглядывал в их пустые глаза, потом крикнул, как в тот раз, но голос мой разбился о глухую стену деревьев и вернулся звенящим эхом.
Я сел на поваленного идола и погладил ладонью мягкую траву. Травинки, ласкаясь, льнули к моим пальцам, нашептывали что-то... Или смеялись? Я их не слушал, Мои мысли летали далеко, кружились и падали, как острокрылые чайки, что рассекают воздух над громовым грохотом прибоя.
Не знаю, сколько я сидел так, глядя перед собой, пока позади не послышались легкие шаги - так крадется лисица, мягко ступая пушистыми лапами по траве, и только шорох прошлогодней листвы выдает ее приближение.
Я оглянулся., Девушка - та самая - стояла в тpex шагах поза­ди меня и смотрела с любопытством в серо-голубых глазах.
- Ты снова пришел?- Спросила она, склонив голову набок.
- Ты тоже пришла.
Девушка осторожно присела на корточки, все так же не сводя с меня настороженно-любопытных глаз.
- Я была здесь вчера, скальд,- оказала она. Сказала - и улыб­нулась. Хитро так, с лукавым:: искоркам? в глазах.- Я знаю, кто ты. Ты ведь пришел с торговцами, верно?
- Ктоо тебе сказал?
- Не важно. Я видела ваши корабли. Но ты не купец.
- Почему?
- Купцы носят на поясе большой кожаный кошель с серебром.
- Мне не нужен кошель.
- Все равно ты не купец. Я знаю.
- Я вижу, ты слишком много знаешь,- усмехнулся я,- а сама мало что рассказываешь.
Она пожала плечами.
- мели я спрошу,- продолжал я,- ты ответишь?
- Попробуй.
- Как твое имя?
- Ингрид.
~ Ингрид? И все?- Я ждал, что она назовет имя своего отца и местность, в которой родилась. Но она молчала.
- Ты говоришь на языке северного народа. Ты ведь не из вендов, так? Что же ты здесь делаешь?
- Я здесь живу.
Я удивленно посмотрел на нее, а потом подумал - чему удивляться -то? Кого ведь только нет в славном городе Ладоге?!
- А ты?- Спросила девушка.- Откуда ты взялся?
- Издалека. Ты ведь все знаешь.- Усмехнулся я.
- Знаю.- Серьезно сказала она.- Ты из Свеаланда.
- Из Уппланда. Мой приемный отец Тормунд сын Грима был ро­дом из тех мест.
- Где он теперь?
- Пьет пиво на пиру у Одина.
Девушка кивнула и лицо ее вновь стало серьезным. Потом она стала расспрашивать как попал я к торговцам-фризам, и я нехотя стал рассказывать о нашем последнем походе и битве с данами, в которой пали все наши воины, а я попал в плен. Ингрид слушала с интересом, только, казалось, думала о чем-то другом. и говорил без умолку -только бы не молчать- но у меня плохо получалось. А когда я мимо­ходом вспомнил о недавнем госте Тригвальда, она вдруг переменилась в лице и ее брови высоко взметнулись, словно от удивления.
- Ты знаешь Харварда?- спросила она. И замерла, приоткрыв рот, ожидая ответа.
- Н видел его один раз. Он будто бы на службе у Вадима.
- На службе? - Хмыкнула Ингрид.- У Вадима? Ну-ну...
- А ты? Ты тоже его знаешь?
-  Да так, слышала имя,- Отмахнулась Ингрид и заговорила одругом, а я все не мог взять в толк :что это вдруг она вспомнила о Харварде из Конунгахеллы.
А потом девушка выпрямилась и сказала, глядя на меня сверху:
- И пойду.
Я встал и подошел к ней. Она не убежала, не отступила. Даже как-то с вызовом задорно глянула мне в лицо.
- Увижу ли я тебя снова?- Спросил я.
Ингрид прищурила левый глаз и хитро улыбнулась.
- А зачем тебе?
Я не нашел, что ответить. Или не решился?
Она прищурила правый глаз и, засмеявшись, сказала:
- Приходи завтра - может, увидишь.
И опять засмеялась, и побежала к лесу. У края поляны останови­лась, оглянулась, помахала рукой и побежала дальше. Я не пошел за ней - вернулся в город. И не знал, то ли радоваться мне, то ли поза­быть обо всем. и думать но хотел об Ингрид, и не мог, и боялся уви­деть ее снова.

 

Хорош был торг в городе Ладоге. Тригвальд доволен был без меры. Да и от чего ему не быть довольным, когда фризы славно тор­говали, а в тот день распродали почти весь товар., Думал наш вождь через два-три дня. идти обратно в Поморье, чтоб зазимовать где-нибудь в родных местах, всю зиму торгуя славянским зерном.
Вечером же пришли к нам люди от Вадима, чтобы вести час на пир в большой терем. А к тому времени Орвар рассказал мне немало  и о Вадиме - все, что в тот день на торгу проведал.
Отец Вадима Бранимир, родич Гостомысла, был из тех вождей, что проводили жизнь в военных походах, мечем добывая себе золото и славу. Сложил он голову где-то в лесах над рекою Полотью, когда славяне с Ильмень-озера повздорили со своими соседями кривичами. Вадима тогда Гостомысл пригрел, к себе в дом взял. Ладожане же и славяне, и меряне, и вепсы - вскорости поставили его хёвдингом  над всеми ярлами, то есть вождем дружины, князем по-ихнему. А воен­ный вождь - первый муж среди славян, только старейшины вольны ему перечить.
Вадим же, земли славянские оберегая, повадился в чужих воинствовать. И славян-порубежников бил и иных-прочих. Корабль у него был свой, по северному обычаю построечный. Настоящий дракон! Ходил Ва­дим и в Нево-море, и в Онего-море, и на юг - до самого Кёнугарда. Он и с дружинами викингов, бывало, разбойничал, и гость у них был частый. И боялись его, да только ничего с ним поделать не могли.
Вот таков он был, Вадим сын Бранимира, ладожский хёвдинг-князь. К нему звали нас пришедшие из терема отроки.
Тригвальд не велел всем фризам идти на пир. Одних он отослал сторожить корабли, других оставил приглядывать за товаром. Так что всего нас пошло в терем только половина дружины.
Ладожский терем был велик, а внутри, там, где стояли пиршест­венные столы, легко уместились бы оба корабля Фризов вместе со всем их товаром. Перед входом туда все оставляли оружие, кроме ножей для разрезания мяса. Это был древний и мудрый обычай, потому что за столами нередко затевались драки, а порой доходило и до смерто­убийства.
Сидя на широких скамьях за столами, полными яств, гости шумели к громко разговаривали, а было их там немало. Видно, со всей Ладоги созвал людей князь Вадим, и много было среди них чужеземцев из разных стран. Кое-кого из них видел я в  городе, а кто-то приходил к Тригвальду купить что-нибудь или продать. Были тут и гости сла­вянских земель, и карелы, и финны, и купцы с озера Мегарен, из славного Бирки-города, где приходилось мне бывать прежде.
А в верхнем конце стола, на самом почетном месте сидел Гостомысл, окруженный    нарочитыми ладожскими мужами.
Думал я, что увижу воина, грозного ликом и перепоясанного ме­чем, настоящего конунга-вождя, а вместо того увидал ветхого старика в длинной белой рубахе с широким красным поясом. И борода - тоже белая - спадала на грудь, и лицо - все в бороздах морщин, как кора векового дуба. Только глаза - быстрые и живые - вспыхивали порой ярким огнем.
По правую руку от Гостомысла сидел огромный, как гора, человек в кожаной куртке, какие бывают у мореходов. Вид его был страшен - в плечах косая сажень, кулаки как огромные дубины, а лик суров и мрачен. Был это воевода Станимир.
Вадим сидел по левую руку - в шитом золотом кафтане, с тяжелой гривной на шее.
Младшие дружинники стояли позади. За стол им садиться не дозволялось - только подносить да прислуживать.
Стоит ли о том пире рассказывать? Много было выпито и съедено, веселились гости от души, да так, что, казалось стены терема вот-вот не выдержат и рухнут от их топота и шума.
А потом впустили певцов и начались песни. Когда же гусляры устали, два отрока привели сгорбленного седого старика. Таких, как он, странствующих певцов гуляло по миру и здесь, и за студеным морем. А пел этот старик лучше всех других, так и то даже Гостомысл пове­селел, его песни слушая.
Когда же слепого певца увели, случилось так, что смотрела на
меня вся Ладога. Потому что Орвар сказал:
- Среди нас тоже есть человек, считающий себя неплохим скаль­дом!
Гости с интересом оборотились ко мне, и сам Гостомысл велел мне сказать песнь.
У меня не было арфы - она навсегда осталась там, где обрели вечный покой Тормунд и его морская дружина. Кто-то из купцов с севера велел рабу принести мне другую. Я взял ее и осторожно попро­бовал струны - и они отозвались чуть слышным перезвоном.
Тогда я для пробы сказал:

Летите, морские кони
по бурной равнине чаек!
Пускай медведя прибоя
Эгира сеть не удержит !
 

Я хотел продолжать, но струны заговорили по-другому, и мои пальцы пробудили другую мелодию. Слова рождались сами собой, и я сказал:

 

В стране, где утесы черные
над морем стоят недвижимо,
где волны и снег с ветром ссорятся
и тучи ходят тяжелые,
мне снится всю ночь под звездами
вдали от забытой родины,
как листья с дубов задумчивых
на землю сырую падают,
и ветви рябины клонятся
к воде, шелестя таинственно,
в краю, мной давно оставленном...

 

И мало кто понял эту песню, но все слушали со вниманием, и даже светильники перестали потрескивать.
А после мы еще долго веселились, потому что до середины ночи было еще далеко. и не ведали мы, отчего все поглядывает на дверь ярл Вадим, и кого он ждет, зло кусая губы.
Когда же во дворе вдруг резко вскрикнула труба, Вадим вздрог­нул и посмотрел на Гостомысла. Тогда-то - не ведаю отчего - пред­чувствие грядущих бед ледяной рукой сжало вдруг мое часто забив­шееся сердце. Словно сказал мне кто-то: вот оно!  дождался!..

 

...Викинги вошли один за другим, угрюмо глядя по сторонам. Все без оружия, как велит обычай, но зато в кольчугах и железных шлемах. И было их девять - я сосчитал.
А впереди, гордо вскинув голову, важно ступал их вождь. Славяне-дружинники тоже вошли вместе с ними - мало ли что.
И все разом стихли, поворотившись к гостям, и ждали настороженно, что скажет заморский пришелец,
Гостомысл первым приветствовал вождя викингов, которые, судя по одежде, были свеями.
- Садитесь, гости заморские. Давно мы вас дожидаемся, и на пир к нам звали вас, да вы все с корабля сходить не хотели.
Предводитель свеонов шагнул вперед и слегка поклонился, при­ложив правую руку к сердцу. Огненно-рыжие волосы гостя достигали плеч, а зеленые, чуть раскосые глаза вспыхивали недобрым огнем.
- Я Атле сын Стейнара приветствую тебя, конунг страны Гардар.
Держался он гордо и высокомерно, словно не гостем был, а гос­подином. А говорил по-славянски не чисто, коверкая слова, а к Гостомыслу обратился так, будто никого другого здесь вообще не было.
Гостомысл снова стал звать гостя к столу, но Атле ответил так:
- Благодарствуй, конунг, сыт я по горло твоим гостеприимством.
И, дождавшись, когда стихнет шум, продолжал:
- Я пришел к тебе, правитель земли вендов, и дело мое большой важности.
- Коль ты посол,- подал голос Вадим,- так мы все тебя слуша­ем. Говори!
- Я пришел сюда по воле моего вождя, и устами моими говорят уста, могучего Эйрика-конунга!
- С миром ли пришел или вражды ищешь?
- Я пришел с миром. Мой конунг, владыка суши и моря, не хочет войны. Он хочет мира с правителями страны Гардар.
Атле начал издалека, и я все не мог понять, к чему он ведет разговор.
- Мы тоже хотим мира и неустанно молим о нем богов, - Сказал Станимир.
- Хотелось бы думать, что уста твои говорят правду, славный Стейнмар-ярл. - Медленно проговорил гость.- Мой конунг не ищет ссоры, вы же первыми нарушаете мир.
- Клянусь Перуном, вам не на что  жаловаться.
- Есть.- Усмехнулся Атле, и глаза его хищно взблеснули.
- Хватит! Довольно! - Разом закричали несколько воевод.- Говори, гость, зачем пришел!
Атле разом отбросил напускное спокойствие, сказал громко и коротко - все равно, что ударил;
- Я пришел по вергельд!
Ладожане долго шумели, не понимая, о чем речь. А между тем гость
заговорил о той великой обиде, которую Эйрик-конунг держит не всех славянских вождей за смерть славного Оле Ингварссона и его верной дружины. И стал требовать справедливости.
- Наша правда,- молвил Атле,- велит месть мстить и кровью платить за кровь. Отдай нам убийц, конунг, и мы уйдем с миром.
Гостомысл же стал говорить, что, мол, невиданное это дело, чтобы славянин выдавал славянина. Стал предлагать серебро на выкуп. Но Атле крепко встал на своем:
- Мы вергельд не серебром берем, а кровью. Нам нашими голова­ми торговать несподручно, мы своих убитых не в кошелях на поясе носим!
- Не могу я выдать тебе виновных, ибо это люди не с моей зем­ли.- Сказал Гостомысл.  - Где искать их прикажешь?
Атле стал еще больше сердит и напомнил, что славяне еще и положенной дани не дали. На то Станимир ответил так:
- Мы вам дань даем исправно, а что до других правителей на­шей; земли, так не ваша в той вина, что не платят они вам того, что вы требуете.
- Думаешь так просто отговориться?- Скривил губы   посол. - Не выйдет.
- Ваши люди немало славян порубили в том бою! Так что мы в расчете сполна.
- Обида была обоюдной.- Согласился Атле.- Наши воины погибли в бою, и на небе их встретят с надлежащими почестями. Откуп кровью они взяли сами за, себя.
Воеводы зашумели одобрительно, но посол поднял руку, показы­вая, что не все сказал.
- Но ваши люди победили их хитростью. Они призвали на помощь Хрёрека-конунга и его дружину и дали им серебро, чтобы они убили всех наших.
- Не их в том вина,- сказал Гостомысл,- что недостало им сил самим вас одолеть. Вот к позвали они себе союзника.
- Не в том дело! - Возвысил голос Атле.  - Дело в том, что они убили вождя, и убили его во  время мира. Чем вы ответите за его голову?
- Не наше дело отвечать за всех, кто живет на этой земле. Ладога - город вольный, а дела иных мест  его не касаются.
- Лoжь! Наверняка вы подбивали Твердисдейфа-ярла объединить­ся с могучим Хререком и убить наших людей. - Тут посол бросил быстрый взгляд на Вадима.- Отдайте нам убийц, и мы забудем оста­льное!
- Едва ли нам удастся их отыскать.- Сказал Гостомысл. - Но мы готов-: выкупить их жизнь серебром.
-Хорошо.- Усмехнулся Атле.- Я готов принять твои условия.
-Во сколько же тм оценишь голову своего воеводы?- Спросил Станимир.
- Обычно за голову дают двадцать марок.- Проговорил Атле. - Но вы убили знатного человека, вождя дружины. Мы хотим большую цену!
- Сколько?
- Сорок марок серебра!
Что тут началось! Все повскакивали с мест и заговорили, закри­чали разом. Виданное ли дело - сорок марок! Да столько серебра, по­ди, не всякий за один раз видел, а уж з руках и подавно мало кто держал.
- Прикажи своим ярлам замолчать! - Сквозь шум толпы прорвался высокомерный голос посла.
Гостомысл поднял руку. Воеводы нехотя расселись по местам, продолжая сердито переговариваться.
- Не много ли просишь, гость?- Спросил Гостомысл.
- Не много - мало. Мой конунг мог бы потребовать и вдвое, а то и втрое больше!
Ладожане опять зашумели, и даже Станимир, чей богатырский го­лос гремел так, что уши закладывало, не смог их угомонить.
Наконец шум улегся к тогда встал с места старый Гостомысл, опершись рукой о плече Вадима. Он сказал:
- Цена твоя  велика, гость. Мы не сможем дать столько. Атле ощерился лесным волком и сказал негромко:
- Мы забудем прежние обиды и не станем требовать дани, если вы, венды, сделаете так, как скажу я.
- Не пристало нам выполнять твои указания, гость, - сказал Вадим, - но    все же продолжай,a мы послушаем, что еще измыслишь.
- Мы забудем вражду, если вы объединитесь с нами и выступи­те против того, кто называет себя Хререком-конучгом.
- Ступав на свой корабль, гость,- нахмурился Гостомысл, - и жди нашего ответа.
- Благодарствуй, конунг,- Вскинул голову Атле.- Я буду ждать до рассвета третьего дня. И не моя вина, если после этого проль­ется кровь!
Я ушел с того пира раньше других, не захотел дальше слушать споры ладожских вождей, и Орвар пошел со мной. В тот вечер я много пил,и у меня слегка кружилась голова от  выпитого пива. Поэтому, добравшись до нашего жилища, я повалился на груду соломы и сразу заснул.
А наутро сам Атле-ярл явился к нам на подворье. Обошел он поочередно всех купцов, а потом заглянул под конец и к Тригвальду. О чем говорил северный посол с нашим предводителем я не знаю. Слышал только от Орвара будто звал Тригвальда Атле-Змея с собой, чтобы воевать славянские земли, да только фриз отказался - мол, не наше это дело в чужую драку лезть. И будто бы рассердился Атле на него крепко и ушел к себе на корабль.
А потом побежали по городу гостомысловы люди, стали звать народ на великий тинг - вече, - чтоб потолковать да поразмыслить, что дальше делать.
Народ толпами повалил на большую площадь перед теремом, и я тоже пошел туда вместе со  всеми.
Люди сходились с разных концов города, шли даже из самых Дальних усадьб, что на берегу реки. Собралось их вскоре столь-
ко, что заполнило море людское всю площадь, стояли ладожане так, что, пожалуй, и комару пролететь между ними было бы трудно.
Я пробрался к терему проворнее других и встал поближе, у самых ворот, откуда лучше всего было видно теремное крыльцо. Там, на крыльце, на длинной широкой скамье уже сидел Гостомысл в окруже­нии своих воевод. Вадим стоял чуть в стороне, словно гость на чужом пиру, и смотрел на всех угрюмо. Я видел.
Заморские гости были тут же, напротив крыльца - все при ме­чах, и Атле впереди других.
Когда же шум людской поутих, Гостомысл встал со своего места и сказал долгую речь. А говорил он о взаимных обидах между ладожанами и заморскими гостями, и о многих ссорах между ними, и о том, что  привело в славный город Ладогу грозного Атле-ярла. И чем дольше говорил старейшина, тем больше и громче шумела великая Ладога.
Свеоны по-прежнему стояли молча и, похоже, плохо понимали о чем речь. Они не вмешивались - только говорили между собой впол­голоса и посматривали порой на теремное крыльцо.

Рядом с Атле увидал я еще одного  гостя. После мне сказали, что это был его брат по имени Снио. Был он ниже Атле ростом, но гораздо шире в  плечах, и длинный шрам -  след от удара меча - протянулся через все лицо от подбородка к левому уху, в котором бол­талась круглая золотая серьга.

Хмурые щитоносцы замерли за спинами братьев и стояли там, опершись на тяжелые боевые топоры. Славянские воины - тоже воору­женные, как на рать, в островерхих кожаных шлемах и при щитах сто­яли позади своих воевод. А вокруг толпились люди - безоружные, но многочисленные.

А когда Гостомысл перестал говорить, ладожане - все, кто со­брались здесь -  в один голос стали кричать против северян.

Гостомысл поднял руку, и шум на мгновение стих.

- Ладожане! Легко вам, не думая, браниться и бросаться по ветру пустыми словами. Знаю, тяжко делить свой кусок хлеба с чуженином, да можно ли иначе? Неужто хотите вы подставить свою голову под урман