"Пристань", Театр им. Вахтангова
Если вдруг, это такое сказочное явление, состоящее из фрагментов разных произведений, в каждом из которых занят старейший вахтанговец. Всего семь штук: Шалевич - "Жизнь Галилея", Коновалова - "Благосклонное участие", Лановой читает Пушкина, Борисова - "Визит дамы", Этуш - "Цена", Купченко (и Князев) - "Филумена Мартурано", Максакова - "Игрок".
Перед спектаклем из-за занавеса вышел Кузнецов (последняя оставшаяся Маска) и сказал, что двух фрагментов не будет, поэтому каждого нового фрагмента мы ждали не дыша на грани обморока. Мы думали, что не будет Яковлева и Этуша. Не было "Филумены" и "Благосклонного участия".
Говорить что-то тут бесполезно, надо смотреть. Они не только уже часть мировой истории театра, они продолжают держать планку так высоко, что я, наверно, смогла бы набрать от силы пяток современных относительно молодых актеров, которые смогли бы до нее допрыгнуть в обозримом будущем. Пяток сейчас - и десятки в то время, о котором у меня нет своих воспоминаний, с которым меня связывают только вещи и люди, в том числе люди из "Пристани". Надо смотреть, как Лановой садится на стул, его поднимают на плечи молодые актеры и начинают раскачивать в разные стороны, а он продолжает говорить, и у него голос не меняется вообще. Надо смотреть, как Борисова сначала смешит зрителей до слез, а потом накрывает весь зал облаком отчаяния. Надо смотреть и слушать, как добродушно посмеивается Этуш.
Надо было посмотреть, как взмахивает тростью Яковлев, надо было услышать, как он читает стихи.
А в конце сцену от зала отгораживает белый парус, на котором высвечиваются лица актеров, которые уже не выйдут на сцену, как напоминание, что надо идти и смотреть, пока еще не поздно. Мы успели - это один из самых счастливых случаев в моей жизни.

"Вишневый сад", Малый театр
Давно хотела пересмотреть, поскольку вместо Муравьевой на Раневскую давно ввели Аманову, ну и из-за Марина, конечно.
За всю мою театральную жизнь я два раза носила цветы, оба раза - на "Вишневый сад".
Собственно, мне нечего особенно сказать помимо моих обычных восторженных воплей. Аманова - идеальная Раневская, Бабятинский - по-прежнему идеальный Гаев, Фаддеева заслуженно перевели в Лопахины, ААА КАЮРОВ. Марин традиционно прекрасен вообще и в частности прекрасно поет. А вот про Варю-Жерякову хочу сказать отдельно, потому что это лучшая в мире Варя и только такая она теперь у меня будет. Меня трясло на каждой их встрече с Лопахиным, а когда она, уходя, так украдкой его перекрестила, у меня на лице пошел дождь.
Еще рядом с нами сидели сказочные дамы в летах, которые знали всю кухню до последней вилки, выясняли у Степана, как держится Виктор Иваныч, принесли цветы ВСЕМ и впадали в экстаз каждое явление Юдаева. В антракте мы притащили из гардероба свои снопы, дамы благосклонно обратили на нас свои чудесные очи и весь оставшийся антракт обливали нас своим волшебным светом. АААА КАК Я ЛЮБЛЮ ТАКИХ ЛЮДЕЙ
Еще я целый месяц продумывала, как подняться по лесенке на сцену, не навернувшись, и передать по назначению несчастный сноп, не завизжав и не упав в обморок. А подниматься-то по лесенке и запретили буквально накануне нашего похода, потому что, как сказали неземные дамы, кто-то таки навернулся. FFFUUU
И меня невыразимо бесит, что Подгородинский заслуженный, а Фаддеев - нет />.<\

"Одесса 913", Театр им. Ермоловой
Собственно, спектакль был выбран в гнусной фангерлической погоне за Сириным. Не в Ленкоме, кровожадно думала я, так в Ермоловой я тебя настигну, гагага. Соответственно время от покупки билетов до покупки программки прошло в насильственно беспечном напевании мантры "Спиваковского я тоже люблю", которая оказалась совершенно не действенной, когда я увидела галочку рядом с фамилией того, которого я тоже люблю. (С другой стороны, если уж мне так хотелось гарантированного Сирина, надо было сцепить зубы и идти на "Игроков". Самадуравиновата.) Впрочем, уже при первом явлении Арье-Лейба я поняла, что я действительно его люблю, да так, что внутри все дрожит. Причем у меня был период Спиваковского, но я не помню, с чего он начался, как закончился и что ваще я с ним смотрела, потому что как-то ничего я с ним не смотрела.
Щас я попробую написать за сам спектакль.
Перво-наперво выяснилось, что из любимого произведения отрочества я помню только фразу про возьмите мои слова с собой и начинайте идти. Потом я поняла, что несмотря ни на что Беляев прекрасен, как майское утро. Потом появился Спиваковский... Тьфу, извините, я же за спектакль.
В сухом остатке у меня очень странное ощущение, которое для меня совсем не редкость, но все равно странное. Полспектакля я прозевала, поглядывая на часы и оживляясь на Спиваковском и Беляеве, половину так мило выпрашиваемых Беней аплодисментов просидела со сложенными на груди руками, а выходя из зала, поняла, что ХОЧУ ЕЩО ЕЩООО РАААЗИК. А можно и не один. Долго думала, что же не так, и додумалась. Единственное, что мне мешало задушенно пищать от восторга в процессе, вернее, единственный, кто, - и щас осторожно, щас будет непопулярное личное мнение, - Антипенко. Со всей ответственностью заявляю, что он очень, очень милый, очень, замечательно двигается, просто хочется смотреть и смотреть, нннооо чтобы он молчал. Потому что слишком много напора. Нет, правда, ему очень хорошо удаются немые сцены, когда нужно сыграть лицом и туловищем, нннооо когда он начинает говорить, мне неловко. И мне очень, очень жаль, что это так, потому что в принципе он мне очень нравится. Может быть, в роли поспокойнее он вообще невозможно ослепителен. Может быть, я попробую такую его роль поискать и проверить. Но "Одесса" из-за него для меня была похожа на восхитительно умело сотканное полотно с неземным узором, в котором на самых красивых местах - мощные потертости, еще чуть-чуть - и прорвется насквозь.
И еще мне не понравилось вовлечение зала в действие. Вообще я очень люблю, когда они бегают по залу, но тут как-то вот... не зашло, как сейчас говорят.
В остальном все было прекрасно, и мы всплакнули. Очень хорошо организовано пространство сцены, она то сжимается, то разворачивается во все стороны. Беляев сразу был отнесен мной в мою любимую категорию "машина для актерствования" (это хорошо в моей картине мира, есличо).
А еще походы в театры, которые не Малый, наводят меня на общетеоретические размышления. В этот раз я поняла, что зал и сцена, где я отчетливо вижу добрую половину оборудования, не дает мне погрузиться в повествование. В спектакле, который освещают висящие прямо надо мной черные ящики софитов, как будто тоже постоянно проглядывает скелет, где-то плоть нарастает, а где-то кость видна, и это, нетрудно догадаться, не очень славно. То ли меня избаловал и зашорил Малый, то ли театр, в котором доля условности и символичности достаточно высока, просто не мое. Мама говорит, что ей всю жизнь очень нравилось новаторское минималистическое оформление сцены, создание объемной картины внутренними и внешними средствами собственно актеров, их талантом и умением держать зал; меня это, в общем и целом, тоже привлекает, мне очень интересно за построением такой картины следить, но я именно слежу за тем, как это построение происходит, мне интересно, удастся это актерам или не дотянут, а не проживаю то, что происходит с героями. Может быть, это уже что-то подсознательное: такой театр ставит очень крутые требования к физической подготовке актеров; я, по-видимому, прочно воспринимаю театральный мир с точки зрения Малого, где подавляющее большинство моих любимцев не будут стоять на телеге, бешено раскачивая ее из стороны в сторону, махать вожжами и орать - просто в силу возраста. Маловскую молодежь, способную закинуть ногу за голову, я начинаю потихоньку любить, но раны, нанесенные мне Варенькой и Зотовым, затягиваются медленно.
И у меня до сих пор сбоит мозг при попытке представить Сирина в роли Арье-Лейба. А когда я вспоминаю, как Спиваковский на поклонах кружился, раскинув руки, я начинаю глупо улыбаться и ничем эту улыбку убрать не могу.

"Пять вечеров" в Ленкоме мне тоже понравились, но ничего особенного сказать не могу. Разве что, поскольку я была впервые в Ленкоме, я пырилась на обстановку примерно столько же времени, сколько на сцену. И насчет отсутствия Сирина я в конечном итоге не расстроилась.