Знаешь, почему я плохо пишу? Для кого-то неплохо, для кого-то совсем никуда не годится. Для самого себя плохо, без окончательной идентификации, наобум, чем объясняются обстоятельства внутренние (есть внешние, которые на себя непохожи), что никогда не печатался по существу, что вечно ищу жизни новой. Я никогда не мог вынести всего — вот почему. Не мог вынести всей силы Того… всей силы сверху вниз, которая открывает глаза как прозрение, и снизу вверх, которая освобождает от ума — которую, если допустить, могла бы сжечь заживо, оставайся я самим собой, плеснуть не «последней повестью», а всей кровью, горячей лавой. Даже падая на женщин с высоты птичьего полёта… да, без шор… я рассчитываю поступить как должно. Я делаю всё, как полагается…. Соизмеряю поступки. Кем и как полагается — неизвестно. У меня не было откровенных разговоров ни с одной особью мужского или женского пола. Этого не полагается. Что, кажется, неположенным полагается всеми. И, возможно, будучи самим собой, я делал бы всё точно также. То есть, никаких внешних различий. Но моё представление о том, как надо, идёт впереди меня. Оно заставляет меня соответствовать чему-то. Мои чувства трудились, а не раскрывались. Мой вулкан больше похож на тепловую электростанцию, а выплеск — на лампочку Ильича. Шутка. Я смирен. Страдальчески смирен. Но не от Бога, а из страха перед Богом, перед людьми, перед жизнью. А это не Бог и не есть жизнь. Это чёрт знает что такое.

Говорят, что мы жили в тоталитарном государстве. Это говорят люди, которые всё еще бояться признаться. Признаться в том, что они сами всю жизнь чего-то боялись, что это им нужна была система, что тоталитарность была ответом на их страхи. После Сталина так называемых вождей, подлинных учителей «новой жизни» не было. Но Сталин успел-таки воплотиться в легион. Хрущёву достался дом Господина, жратва Господина и рабы Господина. И… воспитанная в нас тоталитарность, приверженность системе взяла верх. Знаешь, мне кажется, что я именно такой писатель — не пишущий гениально, а пишущий для гениальности. Беда в том, что некоторые сейчас уже начинают осознавать своё отступничество. Почему беда? Ревность.