Настроение сейчас - Лирика...

*От автора: предупреждаю - сопли. Коряво написанные.
О Ней. О Нем.
...Три дня прошло. Тебя предали земле.
Чужая машина. Чужая дорога. Зачем? Зачем?!

Она в сотый раз прокручивала в воспаленном мозгу эти пустые, сухие, как скелеты осенних листьев, слова. Без сна – четвертые сутки. Она не могла плакать, потому что перед глазами до сих пор стояли его глаза, так невероятно близко, но так чудовищно далеко, такие холодные, как два горных озера в знойный день, в ту пору, когда полуденное солнце цепляет за макушки заснеженные вершины . Эти синие глаза не умели плакать. Она, кажется, тоже.
...Машины по встречной пролетали мимо, оставляя за собой причудливо тающие хвосты голубой водяной пыли; тяжелые капли барабанили по лобовому стеклу, разбиваясь на тысячи осколков, и нежной пленкой обволакивали чужую машину. Мимо, обгоняя, взметая фонтаны разбитой воды, промчался черный, как красивый блестящий жук, мотоцикл, резанув по свежей ране раскаленным ножом. Такой же был и у тебя…
Звезды проступают на бархатном полотне осеннего неба рассыпанным сахаром. Она курила в окно…

Утро. Солнце протянуло в маленькую комнатушку свои золотые нити. Они открыли глаза одновременно: он – лежа на спине, раскинув руки, оттого, что солнце поцеловало его веки; она – обняв его, пристроившись рядом, оттого, что почувствовала, как вздрогнули его ресницы. Она осторожно, чтобы не потревожить его утренней дремы, сняла с шеи маленький серебряный крестик, и, два раза обернув цепочку, защелкнула ее у него на запястье. Встала с постели и, завернувшись в простыню, тихонько проскользнула в кухню. Он чувствовал ее тихие, мягкие, точно кошачьи шаги всем телом, но лежал, жмурясь, совершенно недвижим. Она знала – он встанет ровно через семь минут. Но она ошибалась – всего лишь через минуту он поднялся, мелькнул черной тенью с золотыми волосами в коридорном мраке и исчез, оставляя за собой лишь звенящую тишину, которая пульсирующими волнами билась о две дымящихся чашки утреннего кофе в ее руках.
Она курила в окно…
Они были настолько близки, насколько вообще могут быть близки два одиноких человеческих существа. Они были…Нет, не любовниками - между никогда не промелькнуло и искорки любовного намека, - но напарниками. Он, сущий дьявол во плоти, истерично-взрывной и мертвенно-холодный; но ее безрассудная, нечеловеческая преданность искупала все его недостатки. Каждый раз, отправляясь на дело, она, закусывая от страха губу, зажмуривая глаза, бежала за ним через адское пламя, она всегда стреляла без промаха на поражение. Стреляла, хотя внутри у нее все сжималось в бьющийся, пульсирующий комок нервов. Она внешне смело бросалась за ним в любое пекло, хотя с каждым шагом внутри, казалось, обрывался какой-то особенно хлипкий канат – тот самый, на котором подвешено трепещущее сердце. Но для нее высказать свои страхи было страшнее самой мучительной смерти. Они так и шли вместе по мостику, под которым пузырями взрывалась огненная лава, и, если одному из них вдруг приходилось сорваться, в самый последний момент его подхватывала крепкая товарищеская рука.
Она курила в окно. Тихим шорохом прошелся дождь по стареньким улочкам, мягко дохнул ей в лицо мятной прохладой. А он никогда не любил, чтобы она курила… Горячие слезы градом покатились по ее холодным запавшим щекам. Она выронила сигарету, которая красной звездочкой полетела вниз, и беспомощно уронила голову на руки. Лицо исказилось от боли, и сдерживать крик отчаяния стало невозможно. Осознание этого выжигающего изнутри и одновременно с этим наполняющего доверху чувства пришло к ней слишком поздно. Она судорожно сжимала и разжимала кулаки, сотрясаясь от рыданий, повторяя вновь и вновь так и невысказанные простые слова. Вряд ли кому удастся передать острую боль потери, вряд ли кто-нибудь найдет слова для описания этой чудовищной боли. Нет….Я не верю…Это же не ты…Ведь…я…я же…я же…люблю тебя…Она, рыдая, опустилась на колени, разрывая тишину ночи воем покинутой собаки. Так плачет человек только в ватном коконе одиночества.

Он никогда не задумывался, что такое – слишком сложно. Погоня. Лживые огни фар. Он не сдастся, не сдастся до тех пор, пока его послушный Харлей его не подведет. Мокрая, блестящая, как зеркало, магистраль. Вдруг желтые фары выхватили из темноты неожиданно четкий силуэт. Внезапный, резкий скрип тормозов, оглушительный, насмерть испуганный сигнал встречного грузовика...Яркая вспышка алыми сполохами плясала в темных глазах перепуганного ребенка на блестящей мокрой дороге. А из груды дымящихся обломков словно неподвижно тянулась к чему-то далекому распростертая рука с обернутым дважды серебряным крестом на запястье. Он стоял на разделительной полосе, зажав в ладони висящий на запястье маленький крест, и смотрел на свое жалкое, изломанное тело. Дождь гасил остатки страшного пожара, он тек по его щекам, он прохладными пальцами касался его пересохших, до крови потрескавшихся губ, он заползал за шиворот его грубой кожаной куртки. Шум катастрофы… Он сжал губы и закрыл глаза. И впервые за много лет из ледяных, как горные озера, глаз полились такие обычные, такие забытые слезы. Сжав зубы, шатаясь, он отошел к обочине, опустился на корточки, закусив рукав куртки, чтобы не закричать. Тогда он не понимал, что его уже никто не услышит. Он плакал, шепча в темный бархат ночи. «Я знаю… Я знаю, я всегда знал, как тебе было страшно, я видел твои глаза, видел каждый день…видел…И НИЧЕГО не сделал…А ты шла со мной на верную смерть, даже не спрашивая, зачем…Прости мои мертвые глаза…Прости, что не успел…Мне тоже было страшно, котенок…Страшно за ТЕБЯ...»

Ветер колыхнул призрачно-белые, словно столетнее кружево, занавески, швырнул в окно горсть ранних снежинок.
Она шагнула в окно…

О Них.
На освещенной магистрали под проливным дождем стояли двое. Она прикоснулась кончиками пальцев к его теплой, бархатной ладони. Пахнуло особенным, таким до боли родным запахом его тела. С минуту она смотрела ему в глаза, и не могла понять, куда исчезли те холодные горные озера. Слегка касаясь ее уха, он одними губами произнес ответ на невысказанный вопрос.
-Растаяли...
Она обняла его настолько страстно, насколько вообще способно человеческое сердце, чтобы раствориться в нем без остатка, чтобы стать душой, которая в нем все еще дышит. Его глаза на миг растерянно распахнулись, а в следующую секунду он уже крепко сжимал ее, дрожащую, всю, без остатка, в уверенном объятии. «Я буду тебя защищать».

Они уже не могут ни с кем поделиться своим счастьем… Впрочем, им-то все равно. Однако, если прислушаться, через гулкий шум ночной дороги в ясную звездную ночь можно различить еле слышный, но уверенный стук двух бьющихся в унисон сердец.