Хищник. Глава 2.

"Но они почти никогда не говорят со мной."

 

"Иногда люди не показывают насколько они заботятся друг о друге. Это одна из тайн жизни."

 

О да, это была тайна, точно. Но тогда, когда Отец Самуэль погладил мои волосы и начал трогать мое лицо, все тайны тут же испарились.

 

Тогда я не понимал этого. Но я знал, что это было не нормально.

 

Это было не нормально, когда все что ты видишь в 12-13 лет - ничего, кроме безразличных глаз и ждешь чего-то другого.

 

Может быть, всего лишь может быть, мне было так интересно сделать это с Ниа, потому что тогда я не мог сделать этого с ним.

 

Но он был лишь бездушной, безжизненной массой на полу, не замечающей ничего вокруг него. И этот день ничем не отличался от других. Это был день, когда все в доме собрались вокруг Ниа, чтобы взглянуть на результат его доклада, и получить советы как сделать будущие задания.

 

Все знали насколько я старался, делая этот доклад. Все знали о бессонных ночах, которые я провел, глядя в монитор компьютера. И головные боли и томление в мышцах были первыми, кто приветствовал меня утром.

 

Ниа не нужно было даже и пальцем пошевелить. Он получал максимальные оценки, прикладывая минимум усилий.

 

И когда я был раздражен кое-чем, когда в библиотеке были только мы двое, и он предложил "помощь", это разозлило меня еще больше.

 

Я только что закончил компоновать некоторые документы, когда принтер решил воспротивиться и отказался печатать мои бумаги.

 

БАХ!

 

"Почему это чертова штука не работает!"

 

Клянусь, дом мог себе позволить более хороший принтер. Потом Ниа подошел и попытался что-то с ним сделать.

 

И я схватил и оттолкнул его руку. "Отвянь! Мне не нужна твоя помощь!"

 

И тот факт, что мелкие "случайности" продолжали случаться время от времени, только убедил меня в том, что он действительно хотел достать меня.

 

Очень удобное оправдание. Безукоризненно сыгранная пьеса судьбы. Какая жизнь.

 

Это было как раз в то время, когда я случайно нашел крестик, который дал мне Отец Самуэль. Я думал, что потерял его много лет назад, или по меньшей мере почти сразу после того, как был переведен в Дом Уэмми. И это была не единственная вещь, которую я нашел, когда рылся в своем старье, в тот день. Я нашел еще одну цепочку, с распятием...о которой я почти забыл. Это была единственное, что осталось от пустых безразличных глаз, которые я помнил так хорошо.

 

Это глаза никогда не видели меня.

 

Но они также никогда не покидали меня.

 

"Что значит "выродок", Отец Самуэль?"

 

Я помню тень сочувствия на лице Отца Самуэля, когда я задал этот вопрос.

 

"Это значит...ребенок, который был рожден вне брака."

 

Тогда, в том возрасте, я уже знал все, что полагалось, так что Отцу Самуэлю не нужно было ничего объяснять. И, будучи воспитанным в католическом окружении, я сразу понял, что "зачатие вне брака- это грех".

 

Я не хочу сказать что я набожный католик.

 

"Они сказали, что я "выродок". Значит ли это, что я грешен, Отец?"

 

Я действительно не знаю о чем я тогда думал. Все что я знал было то, что я не думал об этих мертвых безразличных глазах.

 

"Нет, мой дорогой Мелло. Виноваты те, кто согрешили, но дитя, рожденное в любых обстоятельствах чисто и невинно. Они рождаются уже благословленными Господом."

 

"Даже такие выродки, как я?"

 

"Дитя мое, все дети - дети Бога. И ты тоже."

 

"Я?"

 

"Да, Мел. Ты тоже." Он кивнул, глядя на меня этими жуткими голубыми глазами, что тогда говорило мне о привязанности.

 

Потом он поцеловал меня в лоб.

 

Никого не было в часовне в это время ночи. Отец Самуэль был единственным священником на службе большую часть времени.

 

Поэтому, когда он начал целовать меня в другие места, а затем взял мою руку, приглашая меня пойти в его комнату в часовне, я не отказался. Тусклая комната не выглядела очень приветливой поначалу, но мне было всё равно. Все, что я видел, был эфирный голубоглазый, сереброволосый священник.

 

"Я покажу тебе, как сильно Бог любит тебя."

 

Я помню, что слышал это как будто издалека, это было так нереально, что звучало как не от мира сего. Но я в любом случае последовал за ним.

 

"Ты похож на маленького ангела...Шедевр Бога, дар этому миру..."

 

Я никогда не чувствовал себя таким обожаемым. С точки зрения мечтательного ребенка, это, возможно, не было таким уж травматичным сексуальным опытом. Фактически, "сексуальный" было самым далеким прилагательным по отношению к этому.

 

Было просто...много любви. И обожания.

 

Свято.

 

Если бы мне нужно было найти слово, чтобы описать это, я выбрал бы это слово.

 

Сначала, Отец Самуэль раздел меня так осторожно, как мать, собирающаяся искупать своего ребенка. Я до сих пор помню обстановку, каждую малейшую деталь. Большая икона Божьей Матери с одной стороны комнаты, прямо под распятием на стене.

 

Он заметил, что на мне был надет крестик, который он дал мне, и не стал снимать его. Потом он искупал меня в том, что, как он сказал, было ближе всего к Святой Воде. Он также упомянул, что я заслуживал никак не меньше, чем Святую Воду.

 

Когда я шагнул в воду, она была как раз нужной температуры, не слишком холодная, но и не слишком горячая, я чувствовал кожей основание маленькой ванны.

 

Ты такой красивый, Мел.

 

Странно, но я не почувствовал ни капли смущения, будучи полностью голым перед ним, может быть потому, что часть моего тела была погружена в воду. Потом он взял самую мягкую ткань, какую только смог найти, и медленно мыл меня, так медленно, как если бы я был сделан из хрупкого фарфора.

 

Он никогда не мог устоять перед запахом моих волос. Даже когда он полностью омывал меня, он оставил мои волосы сухими и погрузил в них свое лицо.

 

Потом я заметил тихую музыку, наполняющую комнату. Когда я спросил что это, Отец Самуэль сказал, что это был один из его любимых альбомов, "Гарем" Сары Брайтманн.

 

/Amplius lava me ab iniquitate mea.../

 

Когда начал петь хор, он снова поцеловал меня.

 

/Et a peccato meo munda me.../

 

И завернул меня в полотенце, когда вытащил меня из ванны.

 

Я почувствовал, что меня кладут на довольно твердый матрац, но простыни были такими мягкими, что создавали контраст.

 

/Do you know, you’re beautiful.../ (Знаешь ли ты, что ты красив...)

 

Сейчас это выглядело бы как совращение несовершеннолетних.

 

/Do you know, you’re beautiful...you are, yes you are.../ (Знаешь ли ты, что ты красив...да, да, ты красив...)

 

Но Отец Самуэль не совращал меня. Он не делал ничего такого, что могло меня напугать, и тем более ранить. Он относился ко мне так, как если бы я был одним из чудесных даров, святым причастием.

 

Я помню, что меня трогали, гладили...изучали. И все это время он гладил мои волосы. Лежа рядом со мной, пристально глядя на меня своими бледно-голубыми глазами. Он делал это по меньшей мере час. Он трогал меня везде, и потом всюду целовал. От моих висков и лба, рук, груди, живота, и нижу между ног. Но он не делал ничего большего.

 

Я помню, что я немного дрожал, и мне было ужасно щекотно, но я старался держаться спокойно. Что-то в его ауре было такое, что полностью загипнотизировало меня, часть меня не хотела разочаровать его, часть меня хотела узнать, какие ощущения он собирался подарить мне.

 

Отец Самуэль делал что угодно, но не насиловал меня. Серьезно.

 

Даже когда раздвинул мои ноги и целовал меня там, он не делал ничего большего.

 

Но это было не все.

 

Он неожиданно достал небольшую упаковку, завернутую в серебряную бумагу и дал её мне.

 

"Это небольшой подарок тебе. Наслаждайся."

 

И когда он развернул серебряную бумагу и кормил меня такой притягательной сладостью, всё остально стало каким-то смутным.

 

Шоколад, который он дал мне был высокого качества, не один из этих дешевых. И это было странно. Потому что это было как рай, или как еще люди говорят, чтобы описать что-то невозможно хорошее, это было нереально. И с этого момента, я помнил только вкус шоколада...вкусного, вожделенного...опьяняющего...

Продолжение следует...