• Авторизация


Франциско Хосе Гойя и его призраки. 02-09-2007 00:00 к комментариям - к полной версии - понравилось!


 Только что просмотрел "Призраков Гойи". Милош Форман становится любимым моим режиссёром. Месяца два назад его фильм "Прелетая над гнездом кукушки" меня заставил твердить себе ежедневно "но я хотя бы попробывал" (или попробую), после сегодняшнего просмотра "призраков" я буду себе твердить "будь собой, при любых обстоятелсьствах" Именно эту мысль я разрыл в фильме. Сам фильм тяжеловат, хотя смотрится легко. Оставляет осадок, но приятный такой осадок. Некий такой платцдарм для дальнейших рассуждений. Собственно ниже делали из жизни того самого Гойи и кое что о самом фильме.


Франциско Хосе Гойя (Goya y Lucientes, Francisco Jose) (1746–1828), также Гойя-и-Лусьентес, великий испанский художник и гравер, новатор. Родился 30 марта 1746, в горном селении Фуэндетодос в Арагоне, в семье мастера-позолотчика. Когда Франсиско было 13 лет, семья переехала в Сарагосу и мальчик был отдан в мастерскую художника Лусана-и-Мартинеса. Там Гойя познакомился с Мартином Сапатером, который стал его другом.

Первый заказ художник получил в возрасте 17 лет. Это был алтарь для приходской церкви в Фуэндетодос. В возрасте 19 лет Гойя приехал в Мадрид и участвовал в конкурсе, надеясь быть принятым в Королевскую Академию изящных искусств Сан Фернандо. Его картина была отвергнута, и он отправился в Италию. В 1771 он получил вторую премию пармской Академии художеств и вернулся в Сарагосу, где написал фрески в церкви Нуэстра Сеньора дель Пилар.

В это время Лусан-и-Мартинес представил Гойю Франсиско Байеу, члену Королевской Академии и придворному художнику короля Карла III. По протекции Байеу Гойя получил заказ от Королевской мануфактуры Санта-Барбара на картоны для шпалер с изображением сцен из испанской жизни. Гойя женился на сестре Байеу Хосефе и в 1775 переехал в Мадрид, где в период между 1776 и 1791 написал 45 картонов. Веселые, идеализированные сцены испанской сельской жизни принесли Гойе известность. В 1780 Гойя был принят при дворе и написал портрет короля, картину в академическом стиле Распятие и стал членом Королевской Академии. В том же году он переехал в Сарагосу, чтобы продолжить работу над фресками церкви Нуэстра Сеньора дель Пилар. Однако его росписи не понравилась Байеу и заказчикам, и Гойя вынужден был переписать их в более формальной манере.

Уязвленный этим происшествием, он вернулся в Мадрид, где получил заказ написать портреты членов королевской семьи. Это стало началом известности и процветания Гойи. Он написал портрет семьи Осуна и расписал фресками их частную капеллу, а также стены их загородного дома. В 1786 Гойя был назначен вице-директором Королевской Академии изящных искусств Сан Фернандо. В 1789, после смерти Карла III, он стал придворным художником нового короля Карла IV. С удивительной быстротой он написал короля и его супругу, королеву Марию Луизу. Портреты Гойи были абсолютно лишены лести, и часто их сходство с оригиналом было правдиво до жестокости, но он продолжал получать заказы, и его популярность при дворе росла. В то же самое время он писал прелестные портреты детей и красивых женщин.

В 1791 Гойя познакомился с герцогиней Альба, которая стала его возлюбленной и покровительницей. Он писал ее портреты много раз; два самых знаменитых из них – Маха обнаженная (ок. 1797) и Маха одетая (ок. 1802). Он также украсил фресками ее загородный дворец. В 1792–1793 Гойя перенес тяжелую болезнь, в результате которой потерял слух. Во время выздоровления в 1792 Гойя начал работать над серией офортов Капричос (закончена к 1799), сатирой на политические, социальные и религиозные порядки. В 1798 Карл IV поручил Гойе расписать купол своей загородной церкви Сан Антонио де ла Флорида. С поразительной быстротой, иногда используя губки, привязанные к ручкам кистей, Гойя написал сцену с более чем тысячей персонажей, изображающую св. Антония, благословляющего больного. В 1800 он построил за пределами Мадрида виллу, которую впоследствии называли Домом глухого. Он продолжал писать правдивые портреты аристократии, интеллигенции и придворных чиновников. Один из самых откровенных портретов – изображение фаворита королевы, премьер-министра дона Мануэля Годоя.

В 1808 Испания была оккупирована Наполеоном. Гойя стал свидетелем восстания против наполеоновских войск в Мадриде и последовавших репрессий. После того как Испания была освобождена, он запечатлел эти события в двух знаменитых полотнах: Восстание на Пуэрто дель Соль 2 мая 1808 года и Расстрел мадридских повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года (обе ок. 1814, Мадрид, Прадо). В это же время Гойя начал серию из 87 офортов Бедствия войны. Когда Фердинанд VII вернулся на испанский трон, Гойя все еще оставался придворным художником. Его вызывающе натуралистические портреты Фердинанда обнаруживают презрение к новому королю. Уединившись на вилле, Гойя работал над картинами Восстание на Пуэрто дель Соль 2 мая 1808 года и Расстрел мадридских повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года. Он продолжал делать офорты для серии Бедствия войны и начал другую серию офортов, изображающих историю боя быков в Испании, Тавромахия. В это же время Гойя расписал стены своего дома изображениями кошмаров, писал портреты своего внука Мариано и начал последнюю, самую горькую серию офортов Диспаратес.

В 1824 78-летний мастер, не желая мириться с политикой Фердинанда, отправился в добровольное изгнание во Францию. Он присоединился к другим испанским интеллектуалам, которые бежали в Бордо, освоил технику литографии и сделал серию, посвященную бою быков, Бордоские быки. Умер Гойя в Бордо 16 апреля 1828.

Уже при жизни Гойя был признан выдающимся испанским художником. Его вклад в формирование искусства 19–20 вв. огромен. Он был первым мастером, который обратился в своем творчестве к актуальным событиям. Офорты Гойи, обличающие обычаи и зло его времени, оказали влияние на французского художника Оноре Домье. Сияющие яркие цвета в живописи и драматические эффекты светотени в графике повлияли на развитие импрессионизма во Франции, в особенности на Клода Моне и Огюста Ренуара. Ночные кошмары росписей Гойи в «Доме глухого» и полные ужасов офорты Диспаратес оказали воздействие на немецких экспрессионистов.

 Маха одетая

[700x344]

Семья короля Карла IV

[700x586]

Слепой гитарист

[699x590]

                                                                                   

«Мир — это маскарад. Лицо, одежда, голос — всё искусственно.
Все хотят казаться не тем, что они есть, все обманывают, и никто себя не знает».
                                                   Комментарий Франсиско Гойи на обратной стороне  
                       рисунка «Никто себя не знает» к листу 6 из серии «Капричос»
 


 

[250x338]

 

«Призраки Гойи» (“Goya's Ghosts”), 2006
Режиссёр: Милош Форман
Сценарий: Жан-Клод Карьер, Милош Форман
Оператор: Хавьер Агиресаборе
Композиторы: Хосе Ньето, Варан Бауер
Продюсер: Саул Заенц
В ролях: Стеллан Скарсгаард, Хавьер Бардем,
Натали Портман, Рэнди Куэйд и другие.

«…Все началось не с Гойи…» — Милош Форман не скрывает, что замысел фильма возник, когда, учась в пражской киношколе, он прочел книгу об испанской инквизиции. Ассоциации, возникшие у начинающего режиссёра в те далекие годы, оказались на редкость стойкими и отозвались в последней работе классика современного кино: «В Испании времён Гойи я искал эхо своей жизни при нацистах и коммунистах…»

Как родилась идея, понятно. А что же с воплощением? Теперь, много лет спустя, когда бывший пражский студент добился того, что в трейлере его фильма на правах лучшей рекламы звучит лаконичное «новый фильм Милоша Формана», он мог бы, кажется, реализовать близкий его сердцу замысел со всей мощью зрелого мастерства.   
 Но случилось неожиданное: художник споткнулся о золотой порог продюсерского Голливуда, куда пятьдесят лет назад приехал из Чехословакии, талантливый, полный идей и планов. И где, взлетев на гребне последней, по-видимому, волны нонконформизма в американском кино, стал мастером, коим, разумеется, и остаётся: в «Призраках Гойи» продуманные, выразительные мизансцены, кадр классически выстроен — заполнен, но не перегружен. Актёры играют точно и выразительно, чередуя сдержанность со страстностью. Но получил ли зритель личное, авторское, ни на что не похожее «размышление о вечном» на 35мм? О вечном — да. Ни на что не похожее — нет.

Исследование человеческой сущности в столкновении со злом, тёмных и светлых сторон личности, когда единственным её уделом остаётся попытка не поддаться слабости в то время как ей так хочется быть сильной… Вечную тему режиссёр погружает в жестокую, полную возвышенных и низменных страстей эпоху, но дает понять, что не только к ней относятся слова Гойи: «никто себя не знает…» Увы, мессидж режиссера расслышат и оценят немногие — одинокий голос человека теряется в грохочущей адской музыке мрачного карнавала, показанного с привычным голливудским размахом, но лишённого подлинной боли и ужаса.   
 

На экране — костюмная драма с колоритными приметами времени и жанра: жестокая, но не слишком страшная инквизиция, несправедливо обвинённая героиня, красочные костюмы, придворный художник — гениальный, но не всегда, мягко говоря, смелый. Как обещал трейлер: искусство, война, предательство…

В этом одномерном мире нет места ни истинному искусству Франсиско Гойи, ни зверствам инквизиции, ни измученной церковными фанатиками и наполеоновскими войсками Испании. Это история, снятая по жестким канонам современного Голливуда, а сам Форман предстаёт, в отличие от Гойи, художником-конформистом, снимающим картину так, как должно, а не так, как мог бы.   
 Другое дело, хотел ли Форман снять этот фильм иначе? Скорее всего, он давно понял, что в Голливуде, делая то, что умеешь, постепенно забываешь о том, как можешь. А безграничные возможности таланта в конечном счёте сводятся к бегу по узкой дороге жанра под палящим солнцем бокс-офиса.

Вот и получается: Гойя — изгой в собственной истории, сторонний наблюдатель бурных, но словно сошедших со страниц хрестоматии, событий. Рассказ, где есть место и вымыслу, конечно, с картинками — яркими и красочными, как раз такими, какие зритель готов и хочет увидеть. Это своеобразный экспортный вариант Испании, а все мы — кинотуристы, которым показывают некую среднеарифметическую «кинематографическую» Испанию, отсылающую образованного зрителя к творчеству скорее Веласкеса, нежели Гойи, а широкую публику — к расхожим представлениям о стране «вина, корриды и фламенко». Испания Гойи, живая и страшная, никак не укладывается в прокрустово ложе этих представлений и не может оправдать ожиданий массового зрителя. А не угодить ему для Голливуда страшнее пыток инквизиции.   
 

Жан-Клод Карьер и Форман написали крепкий сценарий, со множеством выразительных деталей, с бьющими прямо в сердце впечатлительному зрителю «сценарными перевёртышами», где жертва и палач меняются не только местами, но и монологами и страстными репликами. Но почему-то кажется, что происходящее на экране — некая адаптация настоящих страстей и событий, их упрощённо-облегчённый вариант для массового зрителя — для него здесь есть и «наказание негодяя», и горестная судьба жертвы, и раскаяние гения, и немного полезных сведений об изготовлении офортов, и «скромное обаяние инквизиции»… Особенно заметны голливудские лекала на фоне произведений самого Гойи — их скорбная мощь и трагическое веселье, мастерски показанные режиссёром, существуют в ином мире, где художник не смог победить своих призраков, но сумел изобразить их, и изобразить так, что каждый холст или гравюра имеют множество смыслов, подтекстов и значений. В фильме же извечная голливудская необходимость воздать «каждому по заслугам» губит предполагавшуюся режиссёром смысловую глубину образов и ситуаций. Зритель не должен испытывать неудобств от излишней метафоричности или недосказанности — и даже Милош Форман не может не считаться с этим.   
 

«Призраки Гойи» — адаптированный для широкой публики вариант истории из суровой эпохи инквизиции и наполеоновских войн с участием «специально приглашённой звезды» Франсиско Гойи. Любители кино могут получить удовольствие от крепкой режиссуры, отличной актёрской игры (прежде всего Бардема — Лоренцо), тщательной работы художников и гримёров, добившихся портретного сходства Стеллана Скарсгаарда с Гойей, а также оценить прочность сценарной конструкции, закольцевавшей жизни героев фильма. А если возникает ощущение однозначности, одномерности фильма, то это, вероятно, потому, что существует настоящий Гойя. Для Формана, может быть, и началось всё «не с Гойи», но уж точно — всё им закончилось, как формально (работы художника в финальных титрах), так и фактически — жизнь и правда возникают лишь в созданных им образах....  (с) Надежда ЗАВАРОВА

 

 

[600x398]

[600x400]

[600x400]

вверх^ к полной версии понравилось! в evernote


Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник Франциско Хосе Гойя и его призраки. | RikkiTikkiTavi - Дневник RikkiTikkiTavi | Лента друзей RikkiTikkiTavi / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»