1
Как-то вечером, в конце весны, когда мы с Хелен еще жили в квартирке под крышей Скелдейл-Хауса, из коридора далеко внизу донесся вопль Тристана:
-- Джим! Джим!
Я выбежал на площадку и перегнулся через перила:
-- Что случилось, Трис?
-- Извини, Джим, но не мог бы ты спуститься на минуту? -- Его обращенное вверх лицо было встревоженным.
Я сбежал по длинным маршам, перепрыгивая через две ступеньки, и когда, немного запыхавшись, добрался до Тристана, он поманил меня за собой в операционную в дальнем конце коридора. Там у стола стояла девочка лет четырнадцати, придерживая свернутое одеяло, все в пятнах.
-- Кот! -- сказал Тристан, откинув край одеяла, и я увидел крупного трехцветного кота. Вернее, он был бы крупным, если бы его кости были одеты нормальным покровом мышц и жира, но таз и ребра выпирали сквозь шерсть, и когда я провел ладонью по неподвижному телу, то ощутил только тонкий слой кожи.
Тристан кашлянул:
-- Тут другое, Джим.
Я с недоумением посмотрел на пего. Против обыкновения, он был совершенно серьезен. Осторожно приподняв заднюю ногу, он передвинул кота так, что стал виден живот. Из глубокой раны наружу жутковатым клубком вывалились кишки. Я еще ошеломленно смотрел на них, когда девочка заговорила:
-- Я эту кошку увидела во дворе Браунов, когда уже совсем темно было. Я еще подумала, что она очень уж тощая и какая-то смирная. Нагнулась, чтобы ее погладить, и тут увидела, как ее изуродовали. Сбегала домой за одеялом и принесла ее к вам.
-- Молодчина, -- сказал я. -- А вы не знаете, чей это кот?
Она покачала головой.
-- Нет. По-моему, он бродячий.
-- Да, похоже... -- Я отвел глаза от страшной раны. -- Вы ведь Марджори Симпсон?
-- Да.
-- А я хорошо знаю вашего отца. Он наш почтальон, верно?
-- Ага! -- Она попыталась улыбнуться, но губы у нее дрожали. -- Ну так я пойду. Вы его усыпите, чтобы он не мучился, правда? Ведь вылечить такое... такое нельзя?
Я покачал головой. Глаза девочки наполнились слезами, она тихонько погладила тощий бок и быстро пошла к двери.
-- Еще раз спасибо, Марджори, -- сказал я ей вслед. -- И не тревожьтесь, мы сделаем для него все, что можно.
Мы с Тристаном молча уставились на растерзанное животное. В ярком свете хирургической лампы было хорошо видно, что его буквально выпотрошили. Вывалившиеся кишки были все в грязи.
-- Как по-твоему, -- спросил наконец Тристан, -- его переехало колесом?
-- Может быть, -- ответил я. -- Но не обязательно. Попался в зубы большому псу, а то кто-нибудь пнул его или ткнул острой палкой.
С кошками всякое бывает: ведь некоторые люди считают их законной добычей для любой жестокости.
Тристан кивнул.
-- Ну да он все равно подыхал с голоду. От него один скелет остался. Его дом наверняка где-нибудь далеко.
-- Что же, -- сказал я со вздохом. -- Остается одно. Кишки ведь в нескольких местах порваны. Безнадежно.
Тристан только тихонько засвистел, водя пальцем по пушистому горлу. И -- невероятная вещь! -- мы вдруг услышали слабое мурлыканье.
-- Господи, Джим! -- Тристан поглядел на меня округлившимися глазами. -- Ты слышишь?
-- Да... поразительно. Наверное, ласковый был кот.
Тристан, низко наклонив голову, почесывал кота за ухом. Я догадывался, что он чувствует: хотя к нашим пациентам он относился словно бы с бодрым безразличием, обмануть меня ему не удавалось и я знал, что к кошкам он питает особую слабость. Даже теперь, когда мы оба разменяли седьмой десяток, он частенько описывает за кружкой пива проделки своего старого кота. Отношения между ними весьма типичны: оба немилосердно изводят друг друга, но связывает их самая нежная дружба.
-- Что делать, Трис, -- сказал я мягко. -- Другого выхода нет.
Я потянулся за шприцем, но мне стало как-то неприятно втыкать иглу в это изуродованное тело, и я прикрыл голову кота краем одеяла.
-- Полей сюда эфиром, -- сказал я. -- Он уснет, и все.
Тристан молча отвинтил крышку флакона с эфиром и поднял его. И тут из бесформенных складок снова донеслось мурлыканье. Оно становилось все громче, словно где-то вдали урчал мотоцикл.
Тристан окаменел. Пальцы напряженно сжимали флакон, глаза уставились на одеяло, из которого доносились эти дружелюбные звуки.
Потом он посмотрел на меня и сглотнул:
-- Рука не поднимается, Джим. Может, попробуем что-то сделать?
-- Убрать все это на место?
-- Да.
-- Но ведь кишки повреждены, кое-где это просто решето.
-- Так их же можно зашить, а?
Я приподнял одеяло и вновь осмотрел рану.
-- Трис, я просто не знаю, с чего тут можно начать. И ведь кишки все в грязи.
Он только молча смотрел на меня. Правда, особых убеждений мне не требовалось. Мне не больше Тристана хотелось заглушить эфиром это ласковое мурлыканье.
-- Ну ладно, -- сказал я -- Попробуем.
Голова кота скрылась под маской, побулькивал кислород, а мы промывали теплым физиологическим раствором выпавшие кишки. Но удалить все комочки присохшей грязи было попросту невозможно. Затем началась невероятно медленная штопка множества отверстий в маленьких кишочках, но я вновь с радостью убедился, насколько гибки пальцы Тристана: он орудовал небольшими круглыми иглами куда более ловко, чем я.
Потрудившись так два часа и израсходовав ярды и ярды кетгута, мы наконец засыпали заштопанную брюшину сульфаниламидом и вложили клубок в брюшную полость. Когда я сшил мышцы и кожу, наш пациент обрел вполне благопристойный вид, но меня томило скверное чувство, словно, убирая комнату, я заметал мусор под ковер. Такие повреждения при такой загрязненности... Перитонита не избежать!
-- Во всяком случае, Трис, он жив, -- сказал я, когда мы начали мыть инструменты. -- Посадим его на сульфапиридин и будем надеяться на лучшее.
Хотя антибиотиков тогда еще не существовало, это новое средство было значительным шагом вперед.
Дверь открылась, и в нее заглянула Хелен.
-- Что-то ты долго, Джим... -- Она подошла к столу и поглядела на спящего кота. -- Бедняжка. И такой тощий!
-- Видела бы ты его, когда мы за него взялись! -- Тристан отключил стерилизатор и завинтил кран анестезирующего аппарата. -- Сейчас он выглядит много лучше.
-- А у него серьезные повреждения? -- спросила Хелен, поглаживая пеструю шкурку.
-- Боюсь, что да, Хелен, -- сказал я. -- Мы сделали, что могли, но он вряд ли выкарабкается.
-- Жалко! Он ужасно симпатичный. Все лапки белые, а расцветка такая интересная. -- Она провела пальцем по рыже-золотистым полоскам, просвечивавшим на серо-черном фоне.
Тристан засмеялся:
-- В его родословной явно присутствует рыжий котище.
Хелен улыбнулась, но как-то рассеянно и задумчиво. Потом быстро вышла из комнаты и вернулась с картонкой.
-- Да-да, -- сказала она, что-то взвешивая. -- Это ему для постели, а спать он будет у нас, Джим.
-- Ах так?
-- Но ему же требуется тепло, правда?
-- Конечно.
Позже в сумраке нашей спальни я, засыпая, созерцал мирную сцену: по одну сторону камина -- Сэм в своей корзинке, по другую -- кот на подушке в картонке под теплым половичком.
Бесспорно, было приятно сознавать, что мой пациент устроен так уютно, но, закрывая глаза, я подумал, что утром, возможно, все будет кончено.
Когда я открыл их в половине восьмого, то понял, что кот еще жив, -- моя жена уже встала и беседовала с ним. Я подошел к ним в пижаме, и мы с котом поглядели друг на друга. Я почесал ему горло, а он открыл рот и испустил хрипловатое "мяу!" Но при этом не шевельнулся.
-- Хелен, -- сказал я. -- У него в животе все держится только на кетгуте. По меньшей мере неделю он должен питаться исключительно жидкостями, хотя, вероятно, и при этом ему все равно не вытянуть. Если он останется здесь, тебе придется поить его молочком с ложечки чуть ли не каждый час.
-- Ладно, ладно... -- Она снова погрузилась в задумчивость.
И все следующие дни она действительно то и дело поила его с ложечки, но не только молоком. Через регулярные промежутки ему в глотку лился мясной экстракт, костный бульон и всевозможные детские смеси. Как-то, вернувшись пообедать, я застал Хелен на коленях перед картонкой.
-- Мы назовем его Оскаром! -- объявила она.
-- Он что -- останется у нас?
-- Да.
Я люблю кошек, однако в нашей тесной квартирке мы уже держали собаку, и мне представились разнообразные будущие трудности. Но я спросил только:
-- А почему, собственно, Оскаром?
-- Не знаю. -- Хелен уронила несколько капель мясного соуса на красный язычок и внимательно смотрела, как кот глотает их.
В женщинах меня пленяет, в частности, их загадочность, их непостижимая логика, а потому я не стал спрашивать дальше. Но ход событий меня вполне удовлетворял. Я все еще давал коту сульфапиридин каждые шесть часов, а утром и вечером измерял ему температуру, по-прежнему ожидая, что она вот-вот стремительно подскочит, начнется рвота и напряженная брюшная стенка неумолимо возвестит о перитоните. Однако ничего подобного так и не произошло.
Казалось, инстинкт подсказал Оскару, что ему следует двигаться как можно меньше: во всяком случае, день за днем он лежал абсолютно неподвижно, поглядывал на нас... и мурлыкал.
Его мурлыканье прочно вошло в нашу жизнь, и, когда в конце концов он покинул свое ложе, прошествовал в нашу кухоньку и продегустировал обед Сэма, состоявший из мясных обрезков с сухарями, это была триумфальная минута. Я не стал портить ее опасениями, не слишком ли рано он перешел на твердую пищу. Ему виднее, про себя решил я.
С этой минуты было уже чистым наслаждением наблюдать, как тощее мохнатое пугало толстеет и наливается силой. Кот ел, ел, ел и, по мере того как плоть нарастала на его костях, черные и золотые полосы уже глянцевитой шкурки становились все ярче. Мы оказались владельцами удивительно красивого кота.
Когда Оскар совсем выздоровел, Тристан стал нашим постоянным гостем. Возможно, он считал -- с полным на то правом,-- что жизнью Оскар в первую очередь был обязан ему, а не мне, и часами играл с ним. Больше всего он любил тихонько выдвигать ногу из-под стола и тут же отдергивать, прежде чем кот успевал в нее вцепиться.
Оскар (и его можно понять!) сердился на такое поддразнивание, однако он сумел показать характер: устроил однажды вечером засаду на Тристана и ловко укусил его за лодыжку, прежде чем тот вновь принялся за свои штучки.
На мой взгляд, Оскар очень украсил наш семейный очаг. С Сэмом они стали такими друзьями, что водой не разольешь. Хелен его просто обожала, а я, возвращаясь вечером домой, каждый раз думал, что умывающаяся у огня кошка придает комнате особый уют.
2
Оскар уже несколько недель был признанным членом нашей семьи, но затем Хелен как-то встретила меня на пороге, расстроенная чуть не до слез.
- Что случилось? -- спросил я.
-- Оскар... он исчез...
-- Как так -- исчез?
-- Джим, по-моему, он убежал!
-- С какой стати? -- Я посмотрел на нее с недоумением.-- Он же часто в сумерках спускается в сад. Ты уверена, что его там нет?
-- Совершенно уверена. Я обыскала весь сад, а заодно и двор. И по улицам ходила. Ты вспомни... -- У нее задрожали губы. -- Он ведь уже убежал от кого-то.
Я взглянул на часы:
-- Почти десять. Да, странно. В такое время ему следует быть дома.
Я еще не договорил, когда внизу раздался звонок. Я кубарем скатился с лестницы, галопом обогнул угол коридора и увидел за стеклом миссис Хеслингтон, жену нашего священника. Я распахнул дверь -- в ее объятиях покоился Оскар.
-- Это ведь ваш котик, мистер Хэрриот? -- спросила она.
-- Да-да, миссис Хеслингтон. Где вы его нашли?
Она улыбнулась:
-- Видите ли, это даже как-то удивительно. У нас было собрание Материнского союза, и мы вдруг заметили, что ваш котик сидит в комнате и слушает.
-- Он просто сидел?..
-- Да. Но так, словно слушал нашу беседу с большим интересом. Поразительно! Когда собрание кончилось, я решила отнести его к вам.
-- Огромное спасибо, миссис Хеслингтон! -- Я выхватил у нее Оскара и зажал его под мышкой. -- Моя жена совсем расстроилась. Она уж думала, что он пропал.
Почему вдруг Оскар взял да и ушел? Однако всю следующую неделю он вел себя совершенно так же, как прежде, и мы перестали раздумывать над этой маленькой загадкой. Затем как-то вечером клиент, который привел собаку для противочумной прививки, оставил входную дверь открытой. Когда я поднялся к себе, выяснилось, что Оскар снова исчез. На этот раз мы с Хелен обегали рыночную площадь и все прилегающие проулки, но вернулись домой с пустыми руками и в очень унылом настроении. Было уже без малого одиннадцать, и мы решили ложиться спать, но тут в дверь позвонили.
И я опять увидел Оскара -- но уже на округлом брюшке Джека Ньюболда. Джек прислонялся к косяку, и в струе лившегося в дверь душистого ночного воздуха явственно ощущались пивные пары.
Джек служил садовником в богатом особняке. Деликатно икнув, он улыбнулся мне широченной благожелательной улыбкой:
-- Вот принес вашего котищу, мистер Хэрриот.
-- Ну спасибо, Джек! -- сказал я, сгребая Оскара в охапку. -- А где вы его нашли?
-- По правде сказать, эго он меня нашел.
-- То есть как?
Джек на мгновение смежил веки, а потом заговорил четко и раздельно:
-- Нынче вечер был особый, мистер Хэрриот. Вы же знаете. Чемпионат по метанию дротиков. Ребята, значит, собрались в "Собаке и дробовике" -- видимо-невидимо их там собралось. Одно слово -- чемпионат.
-- И наш кот был там?
-- Ага. Был. Сидел с ребятами. Весь вечер так с нами и просидел.
-- Просто сидел?
-- Во-во! -- Джек испустил смешок. -- Можно сказать праздновал. Я сам дал ему капельку наилучшего портера из моей собственной кружки. А он-то только что не начал дротики метать, право слово. Всем котам котище. -- Он снова засмеялся.
Поднимаясь с Оскаром по лестнице, я размышлял. В чем тут дело? Эти неожиданные побеги из дома расстраивали Хелен, и я чувствовал, что скоро они начнут действовать на нервы и мне.
Ждать следующего исчезновения пришлось недолго. На четвертый вечер Оскар снова пропал. Но мы с Хелен уже не бросились искать его, а просто ждали.
На этот раз он вернулся раньше. В дверь позвонили еще до девяти. Сквозь стекло в коридор заглядывала старушка мисс Симпсон. Но Оскара у нее на руках не было -- он крутился на половичке, ожидая, когда ему откроют.
Мисс Симпсон с интересом следила, как он прошествовал по коридору и свернул за угол к лестнице.
-- Вот и хорошо! Я так рада, что он благополучно вернулся домой! Я знала, что это ваш кот, и весь вечер наблюдала за ним.
-- Но где...
-- Ах да! В Женском клубе. Он пришел вскоре после начала и оставался до самого конца.
-- Неужели? А что было в программе вашего вечера, мисс Симпсон?
-- Ну, сначала мы обсуждали кое-какие текущие дела, потом мистер Уолтерс из водопроводной компании прочел небольшую лекцию с диапозитивами, а в заключение мы провели конкурс на лучший домашний пирог.
-- Так-так... И что же делал Оскар?
Она засмеялась:
-- Вращался среди гостей, как будто с большим удовольствием смотрел диапозитивы и проявил заметный интерес к пирогам.
-- Вот как! И вы его сюда не принесли?
-- Нет. Он нашел дорогу сам. А я, как вы знаете, прохожу мимо вашего дома и просто позвонила, чтобы предупредить вас, что он явился.
-- Весьма вам обязан, мисс Симпсон. Мы немножко тревожились.
Я взлетел по лестнице, поставив рекорд. Хелен сидела, поглаживая Оскара, и удивленно на меня посмотрела.
-- А я разгадал Оскара!
-- Разгадал?
-- Я знаю, почему он уходит по вечерам. Он вовсе не убегает, а наносит визиты!
-- Какие визиты?
-- Вот именно! -- объявил я. -- Как ты не понимаешь! Ему нравятся новые знакомства, он любит бывать с людьми, особенно в больших компаниях, -- ему интересно, чем они занимаются. Прирожденная душа общества.
Хелен поглядела на симпатичный меховой клубок у себя на коленях.
-- Ну конечно же! Он... как это?.. Фланер!
-- Ага! Любитель вращаться в высшем обществе.
-- Светский кот!
Мы расхохотались, а Оскар сел и уставился на нас с явным удивлением. Его громкое мурлыканье вплелось в наш смех. Смеялись мы еще и от облегчения: с тех пор как наш кот повадился исчезать по вечерам, нас мучили опасения, что он уйдет насовсем. Но теперь они рассеялись.
С того вечера радость, которую он нам доставлял, еще увеличилась. Было очень интересно наблюдать, как раскрывается эта черта его характера. Свои светские обходы он совершал с большой аккуратностью и принимал участие почти во всех событиях общественной жизни города. Он стал завсегдатаем карточных турниров, дешевых распродаж, школьных концертов и благотворительных базаров. И всюду встречал самый благожелательный прием -- кроме заседаний местного сельскохозяйственного совета, откуда его дважды изгоняли: по-видимому, членам совета не нравилось, что в их дискуссиях принимает участие кошка.
Сперва меня пугала мысль, что он попадет под машину, но, последив за ним, я убедился, что он всегда смотрит направо, потом налево и лишь потом изящно перебегает через мостовую. Мне стало ясно, что он прекрасно чувствует уличное движение и, следовательно, искалечил его тогда не грузовик и не мотоцикл.
Впрочем, даже это обернулось к лучшему -- мы с Хелен считали, что судьба, подарив нам таким образом Оскара, действовала во благо. Он привнес в нашу семейную жизнь что-то важное и сделал ее еще счастливее.
3
И когда разразилась катастрофа, мы никак не были к ней подготовлены.
Мой рабочий день подходил к концу, и, выглянув в приемную, я увидел, что там сидят только два мальчугана и средних лет мужчина.
-- Следующий, пожалуйста, -- сказал я.
Мужчина встал. У него не было с собой никакого животного. Взглянув на его выдубленное непогодой лицо, я решил, что это работник с какой-нибудь фермы.
-- Мистер Хэрриот? -- спросил он, нервно крутя в руках кепку.
-- Да. Чем я могу быть вам полезен?
Он сглотнул и посмотрел мне прямо в глаза.
-- Кот мой у вас...
-- Что-что?
-- Кот у меня пропал... -- Он откашлялся. -- Мы прежде жили в Мисдоне, а потом я устроился к мистеру Хорну в Уидерли поля пахать. Вот как мы переехали, кот и пропал. Старый дом пошел искать, я так думаю.
-- Но Уидерли ведь за Бротоном... В тридцати милях отсюда.
-- Это так. Да ведь с кошками не угадаешь.
-- Но почему вы решили, что он у меня?
Он снова покрутил кепку.
-- У меня тут родственник проживает. Так я от него слышал, что тут один кот по всяким собраниям повадился ходить. Ну я и приехал. Мы же его где только не искали...
-- А скажите, этот ваш кот, как он выглядел? -- спросил я.
-- Серый с черным и вроде бы рыжий. Хороший такой кот. И где народ ни соберется, он уж тут как тут.
Ледяная рука сжала мне сердце.
-- Ну пойдемте ко мне. И мальчики тоже.
Хелен укладывала уголь в камине.
-- Хелен, -- сказал я, -- это мистер... Извините, я не знаю, как вас зовут.
-- Гиббонс, Сеп Гиббонс. Крестили меня Септимус, потому что я в семье седьмым был. Вроде бы и нам без Септимуса не обойтись: шестеро-то у нас уже есть. Эти двое -- младшенькие.
Мальчики, явные близнецы лет восьми, глядели на нас серьезно и выжидательно.
Если бы хоть сердце у меня не так колотилось!
-- Мистер Гиббонс думает, что Оскар -- его кот. Он у них потерялся некоторое время назад.
Моя жена положила совок.
-- А... да-да. -- Она постояла, а потом сказала со слабой улыбкой. -- Садитесь, пожалуйста. Оскар на кухне. Я его сейчас принесу.
Через минуту она вернулась с котом на руках. Едва она показалась в дверях, как мальчуганы закричали наперебой:
-- Тигр! Это Тигр! Тигр!
Лицо их отца словно осветилось изнутри. Он быстро прошел через комнату и нежно провел заскорузлой ладонью по пестрому меху.
-- Здорово, малый! -- сказал он и обернулся ко мне с сияющей улыбкой: -- Это он, мистер Хэрриот. Он самый. А выглядит-то как!
-- Вы его звали Тигром? -- спросил я.
-- Ага, -- ответил он радостно. -- Из-за рыжих полосок. Это ребята его так прозвали. Просто извелись, как он пропал.
Тут мальчуганы повалились на пол, а Оскар прыгнул к ним и, восторженно мурлыча, принялся игриво бить их лапами.
Сеп Гиббонс снова опустился на стул.
-- Вот так он с ними всегда играл. Возились на полу целыми днями. Очень мы без него скучали. Такой кот хороший.
Я взглянул на обломанные ногти, царапающие кепку, на простое открытое честное лицо одного из тех йоркширских тружеников, которые внушали мне неизменную симпатию и уважение. Работники вроде него получали в те дни тридцать шиллингов в неделю, что яснее ясного подтверждали залатанная куртка, потрескавшиеся, хотя и начищенные, сапоги и одежда мальчиков, которую они явно донашивали после старших братьев.
Но все трое выглядели чистыми и умытыми; волосы мальчиков были тщательно расчесаны и приглажены. Хорошая семья, подумал я, не зная, что сказать.
За меня это сказала Хелен:
-- Так что же, мистер Гиббонс! -- Тон ее был неестественно бодрым. -- Конечно, берите его.
Он нерешительно спросил:
-- А вы-то как, миссис Хэрриот?
-- Ничего... Он же ваш.
-- Да ведь говорят, раз нашел, так и твои. По закону вроде бы. Мы ведь пришли не затем, чтобы его назад требовать или там...
-- Да-да, конечно. Я понимаю, мистер Гиббонс. Но ведь он у вас вырос, и вы его столько времени искали. Не можем же мы его у вас отнять.
Он быстро кивнул.
-- Большое вам спасибо. -- Он помолчал, сосредоточенно хмурясь, потом нагнулся и подхватил Оскара на руки. -- Ну, нам пора, а то опоздаем на восьмичасовой автобус.
Хелен взяла мордочку Оскара в ладони и несколько секунд смотрела на него. Потом погладила мальчиков по голове.
-- Вы ведь будете о нем хорошо заботиться?
-- Да, миссис, спасибо. Вы не беспокойтесь! -- Они поглядели на нее и заулыбались.
-- Я вас провожу, мистер Гиббонс, -- сказал я.
Пока мы спускались по лестнице, я щекотал пушистую скулу, прижимавшуюся к широкому плечу, и в последний раз слушал басистое мурлыканье. В дверях я пожал Гиббонсу руку, и они пошли по улице. На углу они остановились и помахали мне. А я помахал им -- мужчине, двум мальчикам и коту, который глядел на меня через плечо прежнего хозяина.
В ту пору моей жизни я взлетал по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, но на этот раз я поднимался по ней, еле волоча ноги, как старик. Горло у меня сжималось, глаза пощипывало.
Выругав себя сентиментальным дураком, я с облегчением подумал, что Хелен приняла случившееся на редкость хорошо. Ведь она выходила этого кота, горячо к нему привязалась, и, казалось бы, такой непредвиденный удар должен был страшно ее расстроить. Но нет, она вела себя в высшей степени спокойно и разумно. Конечно, с женщинами никогда не угадаешь, но всетаки легче...
Значит, и мне нужно взять себя в руки. Изобразив на лице подобие бодрой улыбки, я твердым шагом вошел в комнату.
Хелен сидела, прижав лицо к столу, одной рукой обхватив голову, другую бессильно протянув перед собои. Ее тело сотрясалось от отчаянных рыданий.
Я впервые видел ее такой и, совершенно растерявшись, забормотал какие-то утешения, но рыдания не стихали.
Я беспомощно придвинул стул к столу и начал поглаживать ее по голове. Возможно, я и нашел бы что сказать, но только на душе у меня было так же скверно.
4
Но все проходит. Ведь Оскар жив и не потерялся, убеждали мы друг друга, а просто поселился у добрых людей, которые будут хорошо о нем заботиться. Собственно говоря, он вернулся домой.
И ведь нам остался наш любимый Сэм. Правда, в первые дни утешения от него было мало: он все время тоскливо обнюхивал место, где прежде лежала подстилка Оскара, а затем опускался на коврик с унылым вздохом.
А у меня зрел план, который я собирался сообщить Хелен в надлежащую минуту. Примерно месяц спустя после этого рокового вечера мы в мой свободный день поехали в Бротон посмотреть новый фильм. После конца сеанса я поглядел на часы.
-- Еще только восемь. -- Сказал я. -- Может быть, навестим Оскара?
Хелен удивленно на меня посмотрела:
-- Ты хочешь поехать в Уидерли?
-- Да. Это же всего пять миль.
Она нерешительно улыбнулась:
-- Как бы хорошо! Но ты не думаешь, что им будет неприятно?
-- Гиббонсам? Конечно, нет. Так поехали?
Уидерли -- большая деревня, и домик Гиббонса находился в дальнем ее конце, за методистской молельней. Я открыл калитку, и мы прошли по дорожке к двери.
На мой стук ее отворила невысокая женщина, вытиравшая руки грубым полотенцем.
-- Миссис Гиббонс? -- спросил я.
-- Да.
-- А я -- Джеймс Хэрриот. И вот моя жена.
Она ответила мне недоуменным взглядом. Наша фамилия ей явно ничего не сказала.
-- У нас некоторое время жил ваш кот, -- добавил я.
Она вдруг широко улыбнулась и махнула полотенцем.
-- Ну да, конечно! Сеп же мне про вас говорил. Да входите, входите!
Большая кухня, она же гостиная, красноречиво повествовала о жизни на тридцать шиллингов в неделю с шестью детьми. Видавшая виды мебель, штопаное-перештопаное белье на веревке под самым потолком, прокопченная плита и неописуемый беспорядок.
Сеп встал со стула у огня, положил газету, снял очки в стальной оправе и потряс нам руки.
Он усадил Хелен в продавленное кресло.
-- Очень приятно опять с вами свидеться. Я про вас хозяйке частенько рассказывал.
Его супруга подхватила, вешая полотенце:
-- Верно! А вот теперь я с вами и познакомилась! Сейчас поставлю чайку.
Она засмеялась и унесла в угол ведро с мутной водой.
-- Вот отстирываю футболки. Мальчишки взяли да и подсунули их мне. Будто у меня других дел нет!
Пока она наливала воду в чайник, я украдкой оглядывал кухню и Хелен тоже косилась по сторонам. Но тщетно. Никаких признаков кота обнаружить нам не удавалось. Неужели он опять сбежал? С нарастающей тревогой и растерянностью я вдруг сообразил, что мой заветный план может привести к совсем обратным результатам. Но коснуться жгучей темы я решился, только когда чай был заварен и разлит по чашкам.
-- А как... -- спросил я робко, -- как поживает... э... Тигр?
-- Лучше некуда, -- бодро ответила миссис Гиббоне и взглянула на часы, украшавшие каминную полку. -- Он вот-вот вернется, тогда сами посмотрите.
Не успела она договорить, как Сеп поднял палец:
-- По-моему, уже заявился.
Он направился к двери, открыл ее, и наш Оскар переступил порог со всем своим величавым изяществом. Увидев Хелен, он мигом вспрыгнул ей на колени. Она радостно вскрикнула, поставила чашку и принялась гладить пестрый мех, а кот под ее ладонью выгнул спину и кухню огласило знакомое мурлыканье.
-- Он меня узнал! -- шептала Хелен. -- Он меня узнал!
Сеп радостно закивал.
-- А как же! Вы ведь его вызволили из беды. Он вас никогда не забудет. И мы тоже, верно, мать?
-- Да уж само собой, миссис Хэрриот, -- ответила его жена, намазывая маслом ломтик имбирной коврижки. -- Вы же такое доброе дело для нас сделали! Обязательно к нам заглядывайте, как еще будете в наших краях.
-- Спасибо, -- ответил я. -- Непременно. Мы часто бываем в Бротоне.
Я нагнулся, почесал Оскару шею и опять обернулся к миссис Гиббонс:
-- Кстати, ведь уже десятый час. Где он пропадал весь вечер?
Она перестала намазывать коврижку и уставилась в одну точку:
-- Погодите, дайте сообразить. Нынче же четверг, верно? Значит, йогой занимался, не иначе.