Я впервые охуел от женского творчества благодаря Добриденке. Она ещё в девяносто третьем как-то, когда я был у нее в гостях, поставила мне Жанну Агузарову. К самому факту того, что она собирается мне ее поставить, я, блядь, авангардист, сначала отнесся скептически. Однако домой я уже ехал с заветной кассетой, которую я у Добридня стрельнул.
Это ведь не передашь вам, авангардистам, или просто самоуверенным живым людям, словами. Пиздец, что делалось со мной, когда я слушал, как она, глубоко безумная баба, поет «мне хорошо рядом с тобой». Когда ты это слышишь, ты как будто перестаешь существовать. То есть, просто нет никакого тебя, кроме того, который слушает эту песню и понимает, что всё в этом мире хуйня, кроме того, что ей, Агузаркиной, сейчас просто с кем-то очень хорошо. Это не мишура мыслительная, а чувство! Вы это поймите!
А «Высоко... Далеко... ...Если бы знать, кому легко!» Да, блядь, ни на каком филфаке ни с чем более классным не сталкивался! Это вам не Данте Алигьери, блядь! Это Женщина Настоящая! А о музыке я уж и не говорю. И мне по хую, и мне же до пизды, что с точки зрения некоторых моих не-друзей хуево записано и саражированно. Это гениально, блядь, потому что есть люди, которые птички, а есть «рогаточники». И если, блядь, птичка неправильную с точки зрения «рогаточника» аранжировку сделает, то она все равно птичкой останется, а «рогаточник» – он, как бы ни изъебнулся во всеоружии знаний, все равно навек хуйней останется! Это нам всем от Папы дается – кому птичкой быть, а кому хуйней, и ни одно другого не круче. Печально только, что птички к этому убеждёнию приходят быстрее, чем «рогаточники».
А потом мне Добриденка со временем «Колибри» принесла, которые потом стали какую-то полную хуйню делать, кроме Лены Юдановой, которая тоже под воздействием своего бабского коллектива с неправильными аранжировщиками работает. Лучше б меня позвали или Ваню Марковского. Все было бы круто и трогательно.
И вот я, конечно, тоже охуел от этих девчонок. Они так неповторимо и искренне фальшивили, такие пели смешные и амбивалентные, опять же, стишки собственного сочинения на собственные мелодийки, что я в этих девочек просто влюбился, хотя понимал, что Питер – город стремный, и девочки, конечно, могли бы быть ещё милее, когда бы то-то и то-то. Но мне они дико понравились. Тем, что им до пизды все, и они делают скандально и трогательно то, что им птичкина душа их диктует, не задумываясь о референтных группах и плюя на глупых филологов и так называемых профессиональных музыкантов, хотя, конечно, когда люди чего-то умеют в довесок к данной Господом «птичечности» – это только пиздато и здорово!..
Потом, уже совсем недавно по отношению к дням сегодняшним, неинтересным и взрослым, так же я охуел от Susanne Vega, потрясающей совершенно девочки правильного «за тридцать» возраста, сочиняющей потрясающие по силе песенки, где не какая-нибудь там омерзительная гориллообазная мужчина, но именно BOY become the pictures, и все тот же именно мальчик just a poster, и вот она удивительная девочка Сьюзан Вегочка смотрит, как мне перевела Катя Жилкина, на эту картинку и видит разницу, между тем, кем был этот мальчик, навсегда оставшийся таким прежним на фотографии, и чего стало с ними, несчастными человеческими ничтожествами теперь, и ей, девочке-вегочке, не больно от этого. Но не больно только потому, что как и моя глупая Имярек, выебана она сучьей бесчеловечной жизнью и не осталось у нее сил для настоящей печали. И об этом и рассказывает уже не текст, а музыка, простая, как три копейки и как, скажем, Иоганн Себастьян.
А про Bjork я уж и что сказать не знаю! Быть может, именно ее безумное «Human behaviour» со своей равной обращенностью и к современной академической музыке и к попсе, впервые по-серьезному навело меня на мысль, что попса и не-попса, элитарная культура и массовая – вещи суть однохуйственные в этой мудацкой человечкиной жизни. И вообще, как вы понимаете, из всего вышеизложенного, я, в отличие от моего любимого Горького, всем хорошим в себе обязан не книгам, а Женщинам, которые всегда помогали и помогают мне в эти книги (в широком смысле книги, разумеется) врубаться так, как надлежит ебаным птицам-мальчикам.
Там, у Bjork в ее супер-хите, блядь, такое же ритмическое движение с литаврами и маленьким барабаном, как и у Шостика в его «эпизоде нашествия», как и в Морисовом «Болеро». Это, блядь, не иначе как по жизни моя Волна! Мне, высуну я вам ахиллесову пятку, все, что хочешь можно впарить, если на этой волне действовать.
И, конечно, вся эта моя внезапно охватившая, хотя и давно уже понемногу растущая во мне жажда женского творчества во многом подпитывалась моей безысходной мудацкой любовию к Имярек.
В декабре девяносто пятого года я полагал, что полагать имею все основания, что Имярек моя подумала-подумала, да и решила, что у нас нет перспектив, хотя как она со своем некрофилистким по Фромму складом характера умудряется всегда думать о бытовых перспективах, мне неясно. Не скажу, что меня это ударило в самое сердце, хотя конечно ударило. Ведь несмотря на то, что я всегда подсознательно жду от жизни какой-нибудь подлянки и тем нетерпеливее жду, чем более счастлив в меру своих возможностей, когда эта Подлянка грубо врывается в мою жизнь – оное предполагаемое заране вторжение всегда оказывается для меня, да и для всех нас, почему-то большой неожиданностью.
И потому-то мне и столь резанули по сердцу новые песни девочек-птичек из «Колибри». Да и как я в тогдашней своей ситуации мог равнодушным остаться к тому, что, мол:

Парашютиста пожалеют облака,
Моря и реки пожалеют моряка,
А речку (какую-то там, не помню) дремучие леса
...и только я не пожалею никого!..

Как можно остаться к этому равнодушным даже безо всяких там ситуаций!? Я не понимаю этого.
А начинается столь впечатлившая меня песенка девочки Лены Юдановой тоже очень кайфово, с такой, блядь, как два пальца обоссать, расстановки тех самых координат, в которых все человеки испокон веков существуют:
Как это небо голубое высоко!
Как это солнце... золотое (но точно не помню. Если «золотое», так это совсем хорошо, потому что эпитет совершенно корневой с фольклорной точки зрения, а фольклор – это вам не хуйня!) далеко!..
И то, что небо именно голубое – это тоже из той же правильной серии, а то что оно именно при энтом «высоко», – это совсем замечательно и прикольно, потому что амбивалентно, блядь, ибо по хую наречие ли сие или краткое прилагательное в роли сказуемого, если даже не то же наречие в его роли. Пиздец – кайф!
И там Агузарушка миленькая со своим «мне хорошо рядом с тобой» и «если бы знать, кому легко» и «взмахами сильных крыл» у ее так называемого орла. Причем у нее там эта фраза спета очень новаторским, блядь, дабл-трэком, где в то время, как одна Жанна поет «крыл» (Не уебищных «крыльев», заметьте, а именно «крыл»), другая Жанна поет «лап», что мало того, что смешно «лапами-то махать», так ещё и смешная хрень получается «крлап». При этом сочетание «крл» – это не хуйня, потому что «р» и «л» – это, как я помню из исторической грамматики, слоговые, слогообразующие плавные, и фонетическое звучание этого забавного дабл-слова «крлап» напоминает звучание слова «крыло» в единственном числе родительного падежа, то есть – «крыла». Только такая ебанутая на всю голову девочка, как Агузарова, могла такую хуйню учинить. Очень ее за это люблю!
Очень люблю я этих самоотверженных девочек! А не самоотверженных девочек, проводящих всю жизнь в поиске подходящего им в бытовом плане Хуя ненавижу! И Наташа Ростова – такая же сука! Неслучайно Алена Свиридова (тоже ведь существо!) по ней с такой злобой прошлась, хоть это и не вошло в окончательный вариант ее песенки, если не ошибаюсь, «Карменсита», или, может, «Старый полковник», которому, надо думать, и по сей день никто слова доброго даже не сказал, не говоря уж о том, чтоб письмецо накатать. Суки вы, люди! И я нам нашего горя никогда не прощу!