Как в рекламе, появляется мужская рука чуть больше, чем по локоть; она с ключом, входит посредине белого силикатного кирпича. Дальше, подобно актерам в мюзикле, на вертящемся кресле выкатывается смеющаяся девушка в деловом костюме, хватается за невиданный ранее рычаг с мохнатой рукояткой и по-женски тянет на себя. Поворот – и странный юноша в длинном подходит к рулю на соседней панели, косится на девушку, кривится и принимается вертеть по наитию… Упор – ухоженная женщина в красном платье и таких же, под цвет, боксерских перчатках становится к, кажется, окончательно поспевшей груше и, затыкаясь наушниками, орлино поглядывая на коллег, начинает ждать... По всем стенам проходит дрожь, осыпается штукатурка, предваряя раскат глубокого гула, что, правда, резким ударом смягчается до размеренного (смазанного?) постукивания.

            …Из-за монитора поднимается вытянутая голова в хитиновых чешуйках, будто в недоумении, и тут же резко протыкается бетонное перекрытие, через секунду освобождающее окровавленный кончик лапы, будто ничего и не было.

            Она могла простить вообще всё. Так она думала, сидя в неудобном платье, стягивавшем, как корсет, на званом вечере, на виду полусотни слишком зубасто улыбающихся, под самой яркой картиной – наборе скрещенных геометрических фигур – на кожаном диване цвета чересчур дорогого, чтоб называть его просто цветом, без льстящих «блесков» и «сияний», в компании двух не замолкающих ртов. Из ртов на волнах ароматов свежести летели прилагательные и пафосные наречия, большей частью посвященные алкоголю и бытовым «великим» переворотам; ей казалось, что под гротескным лепным потолком эта чепуха раскручивалась шариком, рвалась и опадала на головы, заражая, опьяняя и переворачивая губы из закрывающей скобки в открывающую. И наоборот… А она в этот момент могла простить ему всё, вернее, не задумываясь о том, что он мог что-то непростительное совершить. Ведь все схвачено. Она пребывала в чувстве, что жизнь вокруг, хоть примитивна, но интересно вертится, в то время как по соседней мысленной дорожке шло-лилось теплое ощущение поддержки, хоть и далекой, похожее на любимую песню из радиоприемника (…и когда вместе с твоим наслаждением она слышна десяткам тысяч максимально разных людей); сама не замечая, она превратилась в атласную ткань на глянцевой спинке вылизанного светом глазастого дивана. И Всё Было.

            - Так, значит, мы договорились, и ты ждешь моего звонка? И чтобы без самодеятельности, понял? И бойцу своему скажи.

            Флип агрессивно проглотил буквы для тонн добрых и красивых слов и резко унесся в карман. Хотелось вырвать его, заодно, может, придет еще что-нибудь испепеляющее, типа лекарства, чтоб не надо было далеко ходить... Он так много хотел сказать…клыками. Зубами, лезвиями, гвоздями, веревками, всеми едкими кислотами и щелочами, пулями, штыками, молотками и даже двумя банальными ладонями, но мало. Всё, ей надо дать почувствовать всё за… Как всегда, он признавался себе, что болен, но это смешанное с желтоватым порошком, рвущее за стабильность чувство было чертовски братским… В голове всё кружилась сковородка и сладковатый запах отбивных, на одной из которых она обязательно опознает татуировку своей матери… Середина ужина и свечи. Хахах, сколько китча-то! А следом… ..

            - Простите, как далеко я уйду по этой улице?

            - На хуй.

            Звонок. Свист. Недружелюбный прохожий костюмом опадает на землю.

            - Извините, где кончается эта дорога?

            - Говорят, около Дома Ученых, правда, я не уверена, что он все еще так называется…

            Звонок. Свист. Шпильки железными набойками – об импровизированный асфальт.

            - Скажите, пожалуйста, скоро поворот в центр?

            - Милая…

            - Извините, далеко до магазина?

            - Любовь моя…

            - Привет, не подскажешь, где здесь памятник?

            - В трехстах метрах поворот направо, оттуда видно.

            Звонок. Свист. Шапка «NY Yankers» в красных каплях уносится ветром.

            Сегодня я не позволю тебе ни одной мысли, если они не обо мне…

            …Шипение масла для жарки, насвистывание веселого мотивчика и тканевидные движения в предвкушении романтики из-за спины…

            Внутричерепная сеть, зажегшись неведомой рукой, продолжает работать, как книжка под подушкой перед экзаменом. Один раз включившись, она неостановима до расслоения мозга, до потери памяти, до новой мании, которая, правда, только дополнит, но никого не исключит и не бросит без своего рычага. Нагромождение болей, а ведь новое поколение владеющих всегда жестче и энергичнее старого, самого уже погрязшего в собственных рулящих пауках, оно приучит к ежемгновенным микроинсультикам и заставит полюбить себя за кровавую искренность, а потом обменяется «приветом» в значении «ты – не то», лишь «бумажно» уйдя… Паучья пирамида, связанная лапами между собой.

            Вечер несется на клубьях пожарного дыма из-за соседней крыши, а дырочку в голове никто еще не отменил…