Настроение сейчас - кожа. голодание
Смотрю: Ты похож на зажженную спичку, с которой ветер сдувает огонь. Ты садишься под ржавый верстак, подпирая его спиной, так, как никогда бы не сел. Так, как не хочется и не нужно, но как удобно сидеть. Выросшая непокорная прядь отвернулась от шеи, сделала крюк и стрелой воткнулась в мозг с вопросом…
Кажется, когда я был маленьким, действительно крохотным, почти неотличимым от окружающей пыли, я спросил у умудренного опытом дождевого червя в плавательных очках «Что делать?». И он долго рылся в грязи, ища книгу, а потом и в мокрых страницах, но всё, что смог ответить после, всё равно походило на экспромт… Он расправил стягивающие тело кольца, сказав «Делай «Нет»» и ушел в глубокий сон-затяжку, от которой вдруг стало подподошвенно темно.
Чуть позже меня несло всё выше на чем-то мягком и пахнущем сквозь сталь, радостно наполнявшую легкие. Говорят, тогда я встретил первую птицу, долетевшую до середины Днепра... Я крикнул: «Девушка, а что такое «Нет»?», в ответ на что она, бессильно ударив крылом, улетела в переливавшуюся глубину свинцовой воды… И всплески, и всхлипы, и рвущее слово вдогонку…
Много после я охотился на глухарей, издавая крики-зовы и вызывая на ответ. Я научился сносно карабкаться по веткам, я смог видеть в темноте и улавливать запах свежей плоти под самыми плотными корками одежды, меха, перьев... Я растворялся в коре ствола, а потом прыжком уволакивал добычу, страстно и резко, обнимая, как любимую во вторую ночь, когда запреты и стеснения сняты и протирают пол от мокрых тел и быстрых ног... Они никогда не сопротивлялись – я тоже. Они выжидали, а я делил их на равные части: сегодня, завтра и мусор. И, не переставая облизывать кровавые губы, не вынимая клыков из сочной грудины, я спрашивал внутрь их: «Где начинается «Нет»?», но они только ждали, когда пройдет опасность. До смерти, только эти мысли отгружая мне в глотку боязливой дрожью…
Затем я одолевал воду, с легкостью Иисуса ходя по ней, я сосал воздух, выплевывая газообразную чернь наружу, глотал окуклившуюся в надежде на будущее жизнь, выходя на берег, брел вперед, не зная препятствий. Я не перестал их превозмогать или обходить – они сами исчезли. Расталкивая неуклюже застывшие ржавые скелеты с пути, иногда поглощая частично, но чаще проходя насквозь, я уже почти хватал за хвост уходящий ответ на размеренно стучащий сухой шестеренкой вопрос, но…то ли перья были невесомыми, то ли там было тоньше, чем рвется, - мои поиски не давали ничего, кроме пищи самотеку. Скручивая гору, ускоряя течение, наращивая и без того огромные паруса для ветра, попутного, куда бы он ни дул…
Можно сказать, что человеком я тоже когда-то был, можно представить, что я ходил, ел, что мне нравилось что-то и был любим кто-то, и даже, что важнее, меня кто-то обязательно ненавидел, доказывая, что я был Жив, а не просто был. Наверное, даже вспомнить возможно, как я сметал пыль с ручки спереди или просил передать две гривны в маршрутке, а где-то внутри красноглазо рыдал над потерянным временем, мчась в желтом тубусе напролом слегка розового воздуха сверху сине-серого асфальта под голубым небом с примесью из скрещивающихся радуг по зеленому треугольнику «Play» в этом абсолютно цветном мире, где всё было. Где просто не могло ничего не быть! И где я искал, чего на самом деле бояться…
Вполне могло случиться, что я раздавил все возможные правдивые «Нет», что умирающие их остатки лежали на окровавленных руках акушерки, принявшей меня первой, и мои изначальные три шестьсот порвали надежду отыскать когда-нибудь этот эталон.
Смотрю: Ты похож на распиленный лакированный швеллер, сушащийся под облезшим верстаком; солнце светит прямо в тебя, опровергая какой-то нелепый и странно пахнущий дождь, что не долетает, и обходящий стороной ветер, что уже не треплет.. Кто-то придет сюда и заберет тебя глупым, визгливым вопросом.
«Кто-то умер?»
А ты поймешь истину, посмеешься и резко её забудешь, чтоб снова было, что искать.
«Нет».