Так легко представить, что это происходит по-настоящему: налитые жаром угли, тренога прогорающих дров над ними, вытертые сидением бревна, дом напрямик по поливному шлангу и его дышащая садящимся солнцем крыша, редкий забор в травяных скульптурах, глотки торнадами носящейся проселочной пыли, сынишка, топящий и спасающий человечков в корыте, та самая женщина с туго стянутыми волосами в клетчатой рубашке навыпуск, её глаза и розовые щеки, что сливаются с миганием прощающегося солнца; медленно, спокойно, размеренно, еще раз медленно…

           А потом «Крррааак!». Кто-то словно оторвал половину, проведя белой рукой по экрану, и сейчас справа только молчаливая звездная ночь... Сначала исчез сын: он пропал, будто выключенное изображение советского телевизора – сжавшись в белую полосу, а затем в точку, с резким хлопком. Белые стены неба бросили закатной спичкой об землю – и по шлангу, как бикфордовым шнуром, пошла искра... Сдетонировавший дом раскрылся внутренностями и стенами пошел прямо на меня, враз проглотив и траву с забором, и высь исчезнувших облаков, и воздух, заразив сжатием, втиснув меня в четыре ободранные заобоенные плиты с прокопченным потолком и, замкнувшись за спиной, утих.

           Затхлая вонь в момент поднялась под самый карниз, разрастаясь, сочась отовсюду – из меня, из мебели, свечения монитора, оконного дерева, скрученных листов в коричневой пыли, грязи с пола, мятого домашнего очага, спрятанного за давно упавшей драпировкой для фона счастливых фотографий, даже из моего ехидного смеха. Волосатая грязь поедала падаль следом – от её челюстей в комнате постоянно стоял оглушительный лязг, они вгрызались в любую поверхность без сна и устали, даже в меня, дергающегося, со всей силой разрывая мясо на кости. Ей воздастся, не отвлекает, жить можно, я терплю.

           Полуприкрытая шторой, на ремне раскачиваешься ты, потерявшая взгляд в чавканьи живого хлама. Сейчас с тебя что-то капает, набираясь в лужу, наверное, так и должно быть… Черное озеро под тобой забрала себе подоконная тень батарей, отдав только запах лежалой мертвечины; ничто тебя не освещает уже очень долго, ты въелась в интерьер комнаты слишком плотно, настолько, что я со своего ракурса не могу судить о том, что же ты сейчас. Скорее всего, просто мусор, который мне лень выносить. Даже притрагиваться не хочу! Ты мне всегда была противна, сколько себя помню, висела и мешала…

           С экрана сыпятся шутки в картинках и убивают. Без лажи, со вкусом – целая серия удачных, таких, что смех пробирает до низа желудка, и, возвращаясь, закупоривается в гортани и продолжает бесчинствовать там... О, вот эту, с сиськами, круто обложили! Потрясно, и, блин, как же жизненно!.. И странно же, как мне самому такого в голову не приходило, ведь кучу же раз встречался, хахах. Но вот эта чего-то…хм…можно ведь было и до конца дотянуть, школота… И что я здесь делаю?

           Я беру со стола стакан и пью. Это бесцветная, безвкусная, вонючая жидкость, даже не вода. Я называю её «безалкогольной водкой» - пусть хоть удовольствие будет, чёрт с ним, раз уж с радостью никак. Она растекается по телу, и я чувствую каждый угол пищевода, извилин, вен, капилляров… Так, что у нас тут еще нового?..