Автор: Katharos
Перевод: Кей
Пейринг: Соби/Рицка
Рейтинг: PG
Жанр: АУ
Примечание автора: написано для artoflife_muse





Рицка не помнит три года своей жизни.

Говорят, в течение этих трех лет он не помнил вообще ничего - и Рицка не знает, кто счастливее - тот он, который строил свою жизнь на пустоте, без памяти, наощупь, - или тот, кто живет сейчас, ежеминутно чувствуя трехлетний пробел и не в силах связать жизнь до него и после.

Недавно они переехали в другой район - мама сказала, что так будет лучше, новый дом - новая жизнь. Она радостно улыбалась, собирая вещи и улаживая бюрократические проволочки, а сам он думал о том, с кем сдружился за эти три года - сдружился ли? - и что теперь думают его вероятные друзья.

Дурацкая жизнь - то, что было раньше, кажется чужим, неродным, неправильным, словно старая одежда, из которой он давно вырос. Как та, которую бережно хранит мать. Она говорит, это были его любимые джинсы, и свитер, и футболка, еще она говорит, что будет готовить только его любимые блюда - и Рицка знает, что она так и сделает. А еще он знает, что надо во что бы то ни стало молчать, потому что ошибка - любимое блюдо? нелюбимое? просто разонравилось? - может дорого стоить. Мама теперь часто его обнимает - даже чаще, чем в детстве, и каждый раз Рицка невольно напрягается в этих объятиях, словно ожидая чего-то плохого. Когда он успел привыкнуть к мысли, что слова "мать" и "угроза" нужно ставить рядом? За эти три года?

Теперь он спит на боку, хотя прекрасно знает, что с детства любил спать на спине. Засыпая, он все пытается вспомнить - хотя бы представить - каким мог быть тот Рицка, чья жизнь ограничена тремя годами, но ничего не получается. Вместо этого почему-то приходят другие воспоминания - о чьих-то руках, обнимающих его, и теплом теле, прижавшемся к его спине, и мягком умиротворяющем шепоте - даже теперь, стоит только об этом подумать, как он сразу успокаивается.

Чья это жизнь? Рицки, жившего лишь три года, или Рицки нынешнего? Чья это память? Его-прежнего или его, живущего сейчас? Мальчику ли снится, что он бабочка, или бабочка во сне видит себя человеком?

Рицка-нынешний не любит философию и злится, когда вслед за бабочками по странной логике на ум приходят длинные светлые волосы и низкий бархатный голос, пробуждающий в нем что-то непонятное - и хотя слов он не помнит, ощущение чужого присутствия, чужой сопричастности остается с ним надолго.

Однажды какой-то наглый старшеклассник притискивает его к стенке и грубо целует. Больно кусает губы, сжимает пальцами подбородок, оставляя на коже синяки. Рицка морщится. Он чувствует, что парень совсем не умеет целоваться, - хотя не помнит, чтобы сам целовал кого-то, и не знает, с чем сравнивать. Когда чужие руки наконец отпускают, он спокойно высказывает все, что думает об этом поцелуе, и с каким-то отстраненным любопытством наблюдает, как лицо старшеклассника темнеет от злости.

Рицке едва удается увернуться от кулака, целящегося в лицо, а парень только гадко ухмыляется и хватает его за тонкий, нежный кончик уха, и выворачивает, и сжимает грубыми пальцами, причиняя резкую боль. Сквозь алый туман, застивший сознание, Рицке приходит на ум сравнение с бабочкой, попавшей в руки ребенка - хрупкие тонкие пальчики все равно будут слишком грубыми для невесомых крыльев. А еще чей-то голос - Рицки-прежнего? подсознания? - все нашептывает ему, что эта боль - пустяк, что бывало и хуже, и сейчас вполне можно перетерпеть. Рицка-нынешний закрывает глаза и падает в темноту.

Он приходит в себя уже у врача, у двери мнутся учителя, и Рицка кожей чувствует взгляды, в которых скользит то сомнение, то недоверие, то сочувствие. Вывернутое ухо болит, над ним хлопочет молоденькая медсестра, а учителя все топчатся у входа, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Рицка усмехнулся бы, если б не было так больно - бедняги, не знают, как реагировать на то, что у ученика повреждено ушко. То ли устроить собрание на тему распущенности и нравственного воспитания школьников, то ли и правда посочувствовать ребенку.

Медсестра наконец заканчивает свои манипуляции и извиняющимся тоном говорит, что ушко, вероятно, полностью не вылечить - оно так и останется слегка искривленным. Рицка, не обращая внимания на боль, поводит поврежденным ухом и смотрит на свои сложенные на коленях руки. Собственная боль - ничто, бывало и хуже. А старшекласснику он накостылял по первое число. Это правильно, так и надо. Его ударили - он дал сдачи. Самозащита. Ответ на вызов.

Рицка снова дергает ухом, и боль заставляет его наконец очнуться - он уверен, что такие мысли - не его собственные, они чужды и странны. Мстительность, безысходность, тоска - откуда?.. Он не может ответить, и даже мать начинает беспокоиться - после возвращения от врача Рицка все время задумчив и рассеян. Она спрашивает, что приготовить на ужин, и он на автомате называет блюдо, которое, кажется, любит. Он не помнит точно, но знает, что назвал правильно.

Когда повязки наконец снимают, ухо и правдa остается искривленным. Рицка теперь постоянно чувствует на себе чужие взгляды - любопытствующие, сочувственные, неодобрительные. Взгляды, как и шепотки за спиной, становятся рутиной, и он знает, что это не впервые. Все уже было - так или чуть-чуть иначе, но по сути разницы никакой. Он выдержит. Ничего страшного.

Дни тянутся вереницей, почти неотличимые один от другого, дом-школа, приправленные этими взглядами и шепотками.

Однажды он, выходя из школы, понимает, что что-то не так. Компании учеников во дворе косятся не на него - смотрят куда-то за ворота, и шепчутся, шепчутся. Интерес, любопытство. Неодобрение, возмущение, зависть.

У ворот стоит не школьник - взрослый, его светлые волосы треплет ветер, и Рицка чувствует слабый запах сигаретного дыма. Кончики пальцев начинает покалывать, по спине проходит волна холодного, почти ледяного изумления - и узнавания. Рицка судорожно вдыхает - и ему кажется, что сейчас не лето, а зима, и неожиданно морозный воздух наполняет легкие. А потом он срывается с места и бежит, и каждый шаг, каждое касание земли - это отсчет воспоминаний, которые приходят одно за одним, одно за одним, и затопляют сознание, не оставляя времени для колебаний и неуверенности.

Рицка подбегает к воротам, сердито смотрит в знакомые глаза, недовольно морщится, когда солнце бликует в чужих очках, препятствуя встрече взглядов. Наконец протягивает руку и резко вырывает сигарету.

- Я же просил тебя не курить возле школы!

Взрослый смотрит на него, рука - уже без сигареты - застыла на полпути к губам, а во глазах его плещется что-то странное, непривычное. Рицка вздергивает подбородок, вызывающе смотрит в ответ и лжет самому себе, что не чувствует ничего - и уж конечно, не испытывает никакого страха - может быть, это ошибка? Может, он обознался и выставил себя на посмешище?

А потом взрослый улыбается такой знакомой и уже совсем не раздражающей улыбкой, и протягивает руку, и касается его щеки до боли привычным движением.

- Да, просил, - шепчет он, и Рицка знает - нет, не обознался. И понимает, что впервые за долгое время он все-таки не ошибся.