[699x466]
Дмитрий не просто сторонился, но даже слегка побаивался женщин, зная по опыту, какими невообразимыми бестиями они могут быть. Ни одна из его знакомых не могла угадать живущее в нем желание, ни одна не понимала и даже не пыталась проникнуться тайной, которая была заключена в его душе. Когда же все-таки приходилось сталкиваться с представительницами противоположного пола, всякий раз казалось, что они недостаточно тонки, и чувства их не пролезают в узкий вход его души, что дамы слишком тяжеловесны, слишком земные, и их всегда тянет к матушке-природе. Они были не в состоянии полететь вместе с ним и лишь раскрывали свои объятия, притягивая кусочек пуха, в котором видели лишь семя, способное дать им оплодотворение, не замечая при этом всего остального — того главного, благодаря чему только и можно было летать.
В глазах их была тоска, а в голосе угадывалась тщательно скрываемая зависть. Томный вид в действительности был очарованием хищной росянки, проглатывающей каждого, кто соблазнялся ее красотой. Стоило только прельститься и упасть в объятия источающего пьянящий аромат прекрасного цветка, как сразу же смятой, как нечто ненужное, оказывалась нежная белая оболочка пуха, крылья обламывались, чтобы ни к кому невозможно было улететь, и его превращали в инструмент размножения.
Завлекающая красота женщин служила определенной цели, и глупо было упрекать их в природном предназначении. Но с нарождающимся плодом исчезало былое очарование, а вместе с ним и то, что осталось от еще недавно восхищавшегося полетом комочка тополиного пуха.
Они кричали “возьми нас с собой, мы тоже хотим летать”, но никогда не способны были оторваться от земли. Природа брала свое — а у них и у него она была разная! Дмитрий чувствовал себя созданным летать и познавать, а в женщинах находил лишь умерщвление всех своих желаний — его тайна обзывалась странностью, загадки желаний — причудами, а тяга к полетам — либо сумасшествием, либо кобелинством.
Изящное тело, прекрасный голос и печаль в глазах вроде бы говорили об искреннем желании оторваться от земли, но они не хотели преодолеть страх. Он же был не в состоянии поднять их на себе, а мог лишь на собственном примере показать, как нужно летать, и рассказать, что именно нужно делать. Но этого оказывалось недостаточно. Не хватало, по всей видимости, главного — веры в способность полететь и смелости бросить весь тянущий к земле ненужный груз.
Любовь к женщине помогала оторваться от земли и вырваться в космос. Но Дмитрий знал, что его спутница не сможет прорваться вместе с ним в пространство вечной тишины и неизбежно возвратится на землю. Все попытки поделиться с женщинами своим опытом натыкались словно на каучуковую стену. Не было в них крыльев мечты и способности безоговорочно верить зовущему в глубины неба голосу. Понять они не могли, потому что не хотели, и при этом называли его рассказы странными фантазиями. Никто из прекрасных представительниц человечества не мог поверить в возможность летать — а это и было самым главным, что не позволяло взлететь вместе. Вначале Дмитрий верил страстным призывам взять их с собою, и даже готов был подарить свои крылья, однако искреннее желание научить женщин парить каждый раз оборачивалось для него упреками в неискренности. Сам того не желая, Дима убеждался в справедливости слов: “рожденный ползать — летать не может!..”
Да, он придерживался такого мнения, хотя оно и звучало оскорблением. Между тем это был лишь печальный итог общения с прекрасным полом, который Дмитрий втайне хотел опровергнуть, мечтая найти женщину, которая бы поняла его без слов. Но это была лишь мечта! И как ни старался, Дмитрий не мог избавиться от этой мечты, понимая всю ее несбыточность, однако продолжал мечтать, хотя каждый раз жизнь все расставляла на свои места.
(из романа "Чужой странный непонятный необыкновенный чужак" на сайте http://www.newruslit.nm.ru