Начало книги про присоединение Средней Азии к России 150 летней давности.
В конце-концов, если это книга, то это должно быть с симпатичными героями, приключениями, без занудства, развлекать, забавлять


Историю деда слышал часто и запомнил почти в слово.
Дед так же выучил ее: ему тоже рассказывал дед.
Тот попал в Среднюю Азию и стал ее завоевателем.

Май 1864. Оренбург. В добрый путь !

Они едут за фронтир! Лето почти наступило, передвигаться через пустыню становилось невозможным. Уже показалось, что они еще на полгода застряли в тихом и скучном Оренбурге.
Действующая армия была за тысячу верст на другом краю пустыни. Там, на задворках кокандского ханства армия делает превентивные удары, не позволяя кочевникам выступать на север. Добивает разбойников, грабящих тех, кому русское правительство выделило земли на постоянное поселение.
Их предупредили на закате. С рассветом четырех кавалеристов завели во двор губернаторского дома. Выдали каждому по несколько пакетов с предписаниями. Объявили задачу – и в путь…

Они направятся на юг, через три дня догонят торговый караван, уже неделю находившейся в пути. В нем двадцать фургонов, груженных водой и товарами, лошади, верблюды и двадцать татар в охране. С караваном они пройдут восемьсот верст по пустыне от Эмбы до Казалинска. Оттуда им предстоит самым быстрым способом добраться до действующей армии, где бы она ни была.
В сопровождение им поступили четверо татар, восемь дополнительных лошадей и шесть верблюдов. По четыре пуда груза на каждом. Все плохо понимали по-русски и, как пошутил Сахновский, когда они уже тронулись в путь, были немного на одно лицо.

Двадцатипятилетний есаул из уральских казаков Александр Сахновский месяц назад вернулся из отпуска, и скучал в Оренбурге, шутя и переживая, что военная слава обходит его стороной. Три года назад здесь он попал на глаза военному губернатору и остался при нем и при Штабе. Он на распев повторял предписание: «попасть в распоряжение исполняющего обязанности военного губернатора Оренбургского генерал-губернаторства полковника Николая Александровича Веревкина». Радости в голосе было мало Они с Веревкиным недолюбливали друг друга. Но приказ есть приказ. Снова в действующей, но в этот раз без Черняева.
Он достал кисет, забил трубку. Задымил. Передал остальным.
Когда трубка дошла до Ивана, он осторожно взял трубку, вдохнул – и зашелся в кашле.

Прокашлявшись, он понял, что-то идет не так.
Небо потемнело. Перед глазами пошли непонятные пузыри.
Неприятные звуки застучали в ушах.
Лошадь перестала слушаться, и вдруг понесла.
Он не удержался в седле и полетел вниз.

Кумановский и татары бросились догонять лошадь.
Сахновский приподнимая целого, но покачивающегося кавалериста, посмотрел в его мутные глаза. «Ты никогда не пил местный дым? Смотри на меня, вспоминай, кто ты. Ты хозяин этого тела. Посмотри на пальцы рук, согни их поочередно, присядь несколько раз. Ничего другого здесь нет, возвращайся. Кто ты?
Он назвался: Иоанн Бергман, 19 летний кадет, направлен в Штаб. Два месяца прибыл в Оренбург из стен Бердянской кантонистской школы. Был на поручениях у генерал-губернатора Александр-Павловича Безака. Застрял, томился, безделье, и вот, наконец, губернатор благословил присоединиться к армии, и сразу в заграничном походе.
Тебя, что, для весу добавили?– улыбнулся Сахновский: Что делать умеешь?
На горне играю… - помолчав, сказал кадет.

Подведший лошадь Алексей Кумановский был немного старше Сахновского. Сын героя-полковника из черкесских казаков командовал их группой и не любил вопросы о родстве и неловкие сравнения. Но как шутил про своего старого приятеля Сахновский, неважно, что есаул никогда не хотел отцовской жизни: если человек рожден полковником, воспитан полковником, знает про армию все, то судьба все равно выведет его в полковники.
Помогая Ивану прийти в себя, Алексей ехал рядом и не спеша рассказывал про лошадей. Хвалил своего Харона, которого воспитал сам, и конь был не просто предан, но словно заранее знает, что от него хотят, но понимал даже молчание хозяина.

Конь и правда был очень хорош. Сахновский шутил, что Харон уже давно думает, как есаул, и также как его тезка, тоже был наполовину конем и наполовину человеком. И коня не просто так зовут «Харон»: совсем не ясно, кто в этой паре кого воспитывает…
Алексей отвечал шутками про то, что кони вообще лучше людей, не умеют хитрить и обманывать. Им бы людьми командовать, а не наоборот. Это такое общение, которого человеку не может дать другой человек. Они разговаривают между собой, у них есть эмоции, интонации. Бывают доверчивы и обидчивы.
Рассказы Кумановского и шутки Сахновского могли продолжаться бесконечно, были бы слушатели. Кавалеристы посмеивались над шуткой, что лошади и правда стали бы управлять людьми. И как бы стало хорошо, если бы Петербургом начали управлять кони. И почему вместо этого кое-где командуют одни ослы.

Старшему в группе Николаю Сивцеву было 33, Большую часть из которых он провел в Оренбургских степях. Работая сначала на московскую гильдию промышленников и купцов, уже десять лет он занимался топографией при военной разведке. Рисовал карты, отмечал следы золота, меди, свинца и угля. Но почет и уважение заслужил после того, как научился в походных условиях получать сносный порох из птичьего помета.

Самое страшное здесь это жара. Нельзя быть в пути больше 6 часов в день. Надо найти прохладу, свежий воздух, поставить тень, переждать зной. В первые дни у них на пути будут стоянки. А потом начнется голая степь, где летняя жара станет еще невыносимей. Надо успеть догнать караван или придется мучиться.

Издалека кажется, что здесь на равнине воевать проще: это не горы, здесь все на виду. Когда твои ружья бьют дальше и точнее – действительно воевать проще. Но легко победить только того, кто глуп настолько, что выйдет против тебя на открытую равнину. А заграничные походы – без дураков и без глупостей. Припасы брать неоткуда, с местными и татарами ссориться нельзя, надо знать все обо всем и быть осторожным. Иначе выбор невелик: голод, лихорадка или пуля.
Войны выигрывают не в пустынях, а в городах, где не то, что прицелиться и выстрелить, развернуться не всегда удается... Что дает открытое противостояние видно по Кавказской кампании. Уже третье поколение воюют и без толку.
Нового Кавказа не хочет никто: ни здесь – ни в Петербурге. Войны и не будет, если она никому не нужна. Путешествие на передовую – во-первых, кому-то возвращение к своим, а кому-то разнообразие, во-вторых, пунктик в послужном списке и, в-третьих, верная возможность отличиться. Ведь прошлые походы шли почти без потерь, и дали их участникам много медалей. Да и про доходы не стоит забывать: от походных добавок к жалованью и доли армейского общака.

Ехали быстрой рысью, разговоры переходили в песни. Драли глотки. Сахновский заводил, пел красиво, на надрыве, иногда подпевал вторым голосом. Песня сближает людей. Все, что люди делают вместе – их сближает. А песни особенно. Чтобы найти родственную душу и выговориться – нужно знать человека годами. Но порой достаточно дюжины песен вместе. Тем более, что всем спутникам пустая степь казалась родней, чем губернская столица.

Стаховский всю дорогу заводил беседы, поддевая спутников. Споры в пути – это то, что делает дорогу короче, а настроение веселей. Находясь при Черняеве, он привлекался им ко всем штабным обсуждениям – в качестве этакого провокатора. Заводил споры. Выдвигал идеи. Не боялся спорить и иногда прилюдно возражал Черняеву. Но имел от него на это право, и не однажды в таких спорах Черняев с ним соглашался.
Александр был хорошим рассказчиком и оказался в курсе самых последних слухов. Резко и дерзко рассказывал анекдоты. Вспоминал армейских друзей, ругал петербургских чиновников, которые боятся принять какое-то решение по местной обстановке. Пока здесь все настолько зыбко, что никаких гарантий не может быть. Соседи с юга смотрят на экспансию русских с улыбкой: их большие отряды несколько раз в год нарушают кажущееся равновесие, грабя и убивая всех, кто попал на пути, уступая им в силе. Да и как смотреть на суетливых новичков – из древних государств Востока, чья история, мудрецы и полководцы не однажды заставляли покориться и благоговеть весь мир?

Мы можем думать о себе, что хотим, да и они тоже, - соглашался Кумановский: но мы не очень отличаемся от них. По местным понятиям, мы те же кочевники, которые сопровождают караваны и охраняют дороги. Работаем за деньги, отстаиваем чужие интересы, и мы там чужие: пришли – ушли, остаться жить и отвечать за порядок здесь мы не хотим. Здесь все чужое: нет ни сил, ни приказа, ни желания.
Пока российское правительство решает, что сделать с охраной поселенцев на границе степи, кочевники могли бы не раз решить дело в свою пользу. Только собственные проблемы, внутри Коканда не дают выступить на север.
В стране смута. Власть в городах захватили кочевники. Их раньше приглашали. Потом их стало слишком много. Войн не было. Они начали грабить и убивать своих. И вот так некстати на севере появились русские, которые перекрыли доходы от крышевания караванов. Так что мы по любому там выскочки и по уши виноваты – усмехнулся он: искать не надо…

А в степи опять неспокойно: кочевники вдрызг разругались с соседями. Бухарский эмир с многотысячной армией несколько лет назад даже взял Коканд. Нынешний хан сел на трон благодаря армии бухарского эмира. Эмир – потомок Чингисхана и Искандера. Но чтобы управлять городом в чужой стране, в нем надо иметь достойную опору. А в него верят только муллы и бедняки.
Одна сторона имеет власть, желание, но не имеет сил.
Другая сторона имеет армию и не имеет желания.
А кочевникам в Коканде просто некуда деваться.
Они не умеют жить иначе. Их мир война, а мы хотим, чтобы их мир ушел.

Сивцев задавал Сахновскому вопросы про конфликт, который случился у Безака с Черняевым. Столько вместе прошли, столько дружили. Но месяц назад разнеслось в Оренбурге про рапорт Черняева о служебном несоответствии оренбургского губернатора. Неужели стал копать под старика? Безак конечно в последний год сильно сдал. Но не очень ли открыто действует Дед, всегда деликатный и щепетильный в вопросах субординации? Признаться, от Михаила Григорьевича всегда можно ждать чего-то особенного, но как-то не верится.

Про Деда Ваня знал. За пару месяцев в Оренбурге он много раз слышал анекдот про то, как Черняев впервые приехал к своему полку в Оренбург. Первым делом он направился на кухню, там поменялся тарелкой с кем-то из солдат, съел суп, встал, вызвал интенданта и устроил тому публичную выволочку. «Как ты можешь так плохо кормить солдат?» Орал он: «в походе они твои единственные защитники. Местные же вообще идут в бой только чтобы добраться до обоза. И находиться там может быть более опасно, чем среди солдат в сражении. Кто тебя защитит в трудной ситуации? На меня можешь не смотреть, я и г..но есть могу…»
К истории всегда прилагались пересуды о том, мог ли Черняев действительно вкушать г..но.
В каких из своих странных тренировок и походов.
А если вкушал, то почему: из-за голода –
или для создания импрессимента.

Никто не оспаривал заслуги прославленного полковника. Крымскую кампанию Черняев провел в осажденном Севастополе, где на собственной шкуре узнал, как надо воевать, атаковать, защищаться. Но по его собственным словам, в голодном и почти безоружном Севастополе он больше всего понял, как важно хорошо планировать и правильно снабжать армию. И почему вместо этого получается все не так, и где есть резервы.
Известно, как докладывал про него Императору Великий князь Николай: «От Черняева может быть втрое больше шуму и назойливости, чем любого другого командира. Но это потому что он всегда важным делом занят. И от него получается в десять раз больше толку, чем от другого. Когда у меня кончатся все дела и задачи, я его разжалую, уволю, посажу в яму, может и на каторгу отправлю. Но пока мне он нужен, он будет служить. И утверждаю, что все, что он делал, он всегда делал в моих интересах…»

Со стороны Черняев с Безаком были давние соратники. Всегда Черняев был вместе с ним. И вот – надо же: съехала крыша у доблестного полковника, жалуется на своего покровителя в Петербурге.
Губернатор сам провожал Черняева в столицу. Они много смеялись и шутили. Как же ошибся губернатор: пригрел на груди змею. Ну да… шансов у него остаться и так мало. Свои успехи неочевидны, о потерях в Петербурге хорошо знают. Но если и смещать, кого взамен? Неужели Черняев хочет на его место? Но в Петербурге совсем не поддерживают его линию. Как он мог выступить с доносом против начальника, друга и покровителя… Кто же мог подумать, что полковник способен так подло поступить с другим участником военного братства…
Далеко продвинул Безак на юг русские форты и гарнизоны, намного безопасней становилось в степи. Однако остановить банды разбойников из кокандского ханства можно было только на той территории. А что можно сделать на другом конце пустыни, если ресурсов нет и не предвидится? Ведь все, что можно доставить через пустыню, армия тащит на себе.
Вот и теперь старается армия вопреки всем правилам и предписаниям Петербурга воевать в чужой стране, стараясь если не разбить отряды разбойников, то хотя бы распугать и оттеснить их к югу.

Ситуация «ни мира – ни войны» устраивает флегматичный Петербург. Но из Оренбурга она выглядит тревожно. Караваны пусть и с трудностями, но всегда идут сквозь пустыню, и память подсказывала много примеров, когда вместо караванов через пустую степь приходили тысячи вооруженных кочевников. Проходили до Волги, били местные армии, брали города.
«У кого-то должны были сдать нервы». Встрял Алексей: «думал, что они закончатся у кокандцев, которые выступят против нас. Но вот незадача. Полковник, который так нравился. Умница, каких поискать. А главное, в одиночку умнее всего штаба. Все предусмотрит, взвесит и проверит, и вот такой позорный финал карьеры. Оскорбил и обидел не только Безака, объединившись с его давними недругами. Его и так упрекают в сокрытии потерь и передергивания фактов.»
Лошадь уловила настроение хозяина, и подала возмущенный голос.


Значит, теперь армией губернии командует Веревкин… и с ними скорее всего едут – персональные письма губернатора, обсуждение планов, политики, а возможно уже поздравления. Иначе с чего так быстро собрали нашу группу?

В пути не надо думать о времени. И вообще думать. Надо разговаривать. Время идет быстрей. Не так подавляет пустыня и жара. Это не расчет. Это способ пережить дорогу. Тот, кого добрали в группу просто для «веса», для видимости толпы, не должен создавать собой новых проблем. За несколько дней жара отучает думать. В полудреме посреди жары, тело начинает экономить силы и словно выключает ненужные органы. Одним из первых, что перерастает работать в жару, оказывается мозг.
Обидно.
Лень думать становится так же, как лень лишний раз пошевелиться.
И это тоже обидно, но сил думать об этом тоже нет.

Равнина, голод, жажда, зачем русские армии несколько раз в год переходят пустыню.

Конечным пунктом был обозначен Форт Перовский, несколько лет назад называвшаяся Ак-Мечеть. Тоже мусульманская святыня. Кокандцы могли бы ее вернуть. Но идти на север местной армии далеко и не выгодно. Мало питьевой воды, еды и мало добычи. Проще выйти на большую дорогу или собрать налоги в городах.
Пять тысяч вооруженных человек могли бы изгнать русских из того края и вернуть старые порядки. Но те порядки сейчас там не нужны никому. От них, как и от бесконечных войн устали все. Все ждут, что когда-то войны закончатся. Сейчас мы приедем, отдадим письма, Веревкин возможно вернется на месяц-другой в Оренбург. И часть армии отправится вслед за ним на север. Отряд Веревкина 1200 человек. Такой отряд способен и отстоять Ак-Мечеть, и достойно встретить пятитысячную армию. Но этот же отряд здесь будет совсем не нужен летом. Людей нужно кормить, поить, охранять… Это расходы, а с доходами в заграничном походе – тяжело.

В Перовском живет пять тысяч человек. Из них тысячу человек можно отправить защищать город. Но нет оружия на всех. Население вроде бы лояльно. Но если вдруг подойдут кочевники – выступят с противником. Постоянный русский гарнизон 300 человек. Доверять туземцам нельзя, и свою спину нужно держать защищенной.

Что еще делать там русской армии?
Дальше триста верст на юг – Туркестан.
Еще двести – Чимкент
Еще сто пятьдесят верст – Ташкент. 30, 50 и 100 тысяч населения в каждом из городов. И почти миллион населения. Даже военные гарнизоны любого из городов побольше веревкинской армии. Что тут можно сделать? Шарить по селам, обирая население, собирая деньги на свою армию, как делают кочевники? Командование не даст. Да и мародерство в нашей армии хотя и встречается, но не в чести.

Города это древние, для местных жителей святые. Само присутствие чужеземцев возле них должно оскорблять каждого мусульманина. Сейчас за порядком в кокандском ханстве следит регент мулла Алимхан. Он странный человек. Обедневший древний род, потомок кочевников, опирается на богатых горожан. Но простой народ его поддерживает, потому что только Алимкул оказался способен приструнить зарвавшихся беков. И выбора нет. Лучше один с миром, чем пятеро, которые не могут договориться и с войной. И он всяко лучше, чем дважды свергнутый хан Худояр, который снова с бухарской армией уже находился на востоке ханства.

Больше суток не видели воды. Когда прошло еще день, вечером, наконец, они достигли расщелины, где был небольшой родник и ручья.
Ручей был мал, лошади пили так долго, что русло ручья пересохло.

С караваном оказалось ехать вдвое медленней. Но только с большой группой, запасами и заготовленными тентами на время полуденной жары и можно пересечь пустыню. Отряд двигался по равнине. Оказалось, татары называют крытые сверху материей фургоны и защищавшие голову и плечи шапки «черняевками». Иван поинтересовался у Кумановского, почему. Оказалось, что наш полковник был первым, кто ввел здесь и такие шапки и такие фургоны. И если в армии такие названия использовались скорее в шутку, то местное население связывало новые полезные для себя изобретения с именем Черняева – совершенно серьезно. Может быть, потому они много спрашивали Алексея о полковнике. Много лет воевавший в этих краях Черняев был уважаем, и звали его только «хан».

Кочевники несколько раз возникали на горизонте. Судя по дыму, стреляли раз. Но пули не свистели, видимо, издалека не долетали.
Точки на горизонте – не всегда противник. Это может быть дикая антилопа, степной волк… Они как кочевники. Они тоже знают все местные ручьи и колодцы.
Они идут рядом с караваном, иногда по утрам далеко отъезжая от телег. Несколько раз к нам приближались туземцы. Очень темные, грязные, искаженные гримасами испуганные лица. Приближаясь, сразу падают ниц. В этих краях не знают о достоинстве и, благородстве. Сила не уважает ничего вокруг нее. Общались с ними только татары, старший из которых потом совещался с Кумановским. Русские кавалеристы воспитаны в других традициях, дисциплине и вольностях. И для них удовольствие от насилия над очевидно слабым кажется беспределом, на открытом пространстве особенно мерзким.

Но если противник не выявлен, то это не значит, что его нет. Три недели они шли по открытому пространству. За это время их могли заметить многие. В дороге много покинутых стоянок. Некоторые вырыты в земле. Где-то может, до сих пор затаились враги. Соперник здесь у себя дома, и должен лучше разбираться в местности. К тому же, сильный противник не сидит на одном месте, он постоянно в движении, всегда может ударить исподтишка, долго оставаясь незамеченным и неуловимым. Об этом нужно напоминать себе постоянно.

Открытость пространства – не повод для паники.
Но здесь особенно остро понимаешь размеры пустынь и свою ничтожность.
Как напевал Сахновский: с утра боишься и паникуешь,
Но понимаешь, каково противнику, и это успокаивает…

В последнюю ночь перед Казалинском под утро из караула пропал Ваня.
С двух верблюдов срезали мешки с побрякушками для торговли. Сумка с документами лежала на земле нетронутой. Последствия похищения обсуждать было трудно. Шансов, что он был еще жив – немного. Русских здесь похищают либо для публичной казни, если повезет, то как раба на продажу. Утром караван отправился в путь, а семь человек начали поиски.
Через три часа Ваня нашелся в овраге в полуверсте от стоянки. Получил удар по голове, ничего не помнит. Очнулся от боли. Ответов на вопросы, кто бы это мог быть, почему его оставили в живых, и почему противник не прошел дальше в лагерь – ни у кого нет.

Если ночными визитерами были обычные грабители, которые выживают, воюя здесь со всеми вокруг, это одно. В прямую атаку не пойдут, и с ними невозможно договориться. Если местные – тогда понятно, почему не стали убивать: боятся мести русской армии. А если с помощью кого-то из каравана? Возможно, татары знают больше. Но или боятся или не сдадут из солидарности.
Если за тобой следит враг, надо усложнить ему задачу. Вариантов не много. Надо стать для него невидимым. Когда ты сам сможешь следить за ним, соотношение сил изменится.
Что еще может сделать чужеземец в чужом городе?