Продолжаем наш не короткий рассказ о творчестве Сандро Боттичелли.
Сегодняшний пост будет посвящен двум его картинам "Паллада и Кентавр" и "Венера и Марс". Последняя недавно освещалась в посте http://www.liveinternet.ru/community/1726655/post64643927/, поэтому здесь остановлюсь только на том, что не было отражено в указанном посте.
В годы наибольшей творческой продуктивности Боттичелли был довольно тесно связан с "двором" Лоренцо Медичи, и многие из наиболее известных произведений художника 70-80-х годов написаны им по заказу членов этого семейства; другие были навеяны стихами Полициано или обнаруживают влияние литературных споров ученых-гуманистов, друзей Лоренцо Великолепного (1449-1492), которых он собрал при своем дворе. Образованнейший человек, трезвый и жестокий политик, Лоренцо был поэтом, философом, уверовавшим в природу, как в Бога. Крупнейший меценат своего времени, он превратил свой двор в центр художественной культуры Возрождения.
Картина "Паллада и Кентавр" (около 1488) была написана для Джованни Пьерфранческо Медичи и находилась на вилле Кастелло вместе с "Весной" и "Рождением Венеры".
Общее настроение, вызываемое картиной Боттичелли "Паллада и кентавр" — созерцательно-меланхолическое. Созерцательное настроение создаёт спокойный, мирный пейзаж. Но персонажи картины: и Паллада, и кентавр — производят впечатление печали; жесты их вялы и медлительны; лица их печальны, особенно у кентавра, который является символом низменной, животной природы, грубой силы, мести. По учению гуманистов, Паллада — символ созерцательного образа жизни и мудрости. Мудрость же проявляется прежде всего в одолении страстей, самосовершенствовании. Но победа над кентавром (победа над страстями) вызывает у Паллады печаль, а не удовлетворение от того, что она одержала верх.
В этой картине Боттичелли умело использует многозначность символов.
Справа от Паллады позади неё видна ограда, которая отделяет первый план картины от второго. Одно из символических значений отгороженного места — внутренняя жизнь разума. Боттичелли изображает внутреннюю борьбу человека со своими низменными страстями. Эта борьба всегда трудна и болезненна, она бесконечна, так как страсти являются неотъемлемым свойством человека. Овладевая своими страстями, человек не только глубоко познаёт свою греховную сущность, но и проникается знанием недостатков и слабостей других людей. Его взгляд на мир неизбежно становится печальным. Ведь недаром говорится: "Во многой мудрости много печали". Поэтому и печальна Паллада — богиня мудрости.
По одежде богини вьются оливковые ветви — символ мира и мудрости. В данном контексте они символизируют мир в человеческой душе, достигаемый победой над греховными стремлениями человека. В борьбе со страстями, в достижении внутреннего мира человеку помогает церковь. В этой картине символом церкви является корабль, плывущий по водной глади.
"Паллада и кентавр" кроме общефилософского имеет ещё один злободневный, политический подтекст. Картина предназначалась для Джованни Пьерфранческо Медичи, и на платье Паллады мы видим орнаменты из золотых колец с гранёным алмазом — эмблемой Медичи. Паллада изображена не воительницей в шлеме и с панцирем, а богиней мира и мудрости (Minerva-pacifica), увитой оливковыми ветвями. Оливковые ветви и копье — её атрибуты, они символизируют добродетель. Паллада изображена на фоне мирного, спокойного пейзажа. В руках у кентавра лук, за спиной колчан со стрелами; в данном случае кентавр символизирует распри, раздор. Распри — источник войн и разрушений, поэтому кентавр изображён на фоне то ли разрушающейся скалы, то ли разрушающегося сооружения.
Победа Паллады над кентавром — победа мира над распрями, силами разрушения. В контексте политической жизни Флоренции того времени картина прославляет мир, достигнутый благодаря мудрому правлению Медичи.
Скорее всего в картине содержится напоминание о дипломатическом визите Лоренцо Медичи в Неаполь, благодаря которому распалась антифлорентийская коалиция во главе с папой и был достигнут мир. В этом контексте корабль на картине является символом путешествия, напоминанием об успешной поездке Лоренцо Медичи в Неаполь, а залив — знаком Неаполя.
Ранее в картине видели политическую аллегорию, посвященную проницательности и искусству Лоренцо Великолепного в делах дипломатии. Считалось, что Паллада олицетворяет победу Медичи над заговорщиками (заговор Пацци) или успех в противодействии агрессивным планам неаполитанского короля. Основанием для такой трактовки послужили медичейские эмблемы, которыми расшито одеяние богини. Однако другие подтверждения этой гипотезы отсутствуют. Во второй половине XV века еще не существовало традиции писать политические аллегории подобного типа. Более правомерно видеть в аллегории нравственную направленность.
Вместо Афины Паллады (Минервы) воительницы, которую со времен далекой античности было принято изображать со шлемом, панцирем и щитом, с головой Медузы Горгоны, Боттичелли изобразил "Минерву-пацифику", атрибуты которой - копье (у Боттичелли алебарда) и ветка оливы (в картине - оливковые ветви и венок) - символизируют добродетель. В трактовке Паллады Боттичелли также следует классическому образцу, но и в этой фигуре заметно сходство с христианской святой.
Изображая кентавра, художник пользовался конкретным античным прообразом - фигурой саркофага, хранящегося ныне в Ватиканском музее. Вместе с тем картину глубочайшим образом отличает от античных памятников то, что художник изобразил не физическую схватку Минервы и кентавра - "кентавромахию", но "психомахию".
Кентавр воплощает у Боттичелли соединение в человеке низменного и высокого. Лук и стрелы в его руках указывают на животные страсти, но лицу Кентавра художник придал выражение глубокого страдания, свойственное святым на его картинах.
Толкование этого произведения как победы мудрости над страстями обсуждалось в кружке Медичи. Предлагалось и понимание картины как вообще победы сил мира над силами разрушения. В таком случае ее содержание близко содержанию картины "Венера и Марс".
Венера и Марс
Венера становится главным действующим лицом в картине "Венера и Марс" (Лондон, Национальная галерея), по-видимому предназначавшейся для украшения дома Веспуччи (возможно к свадьбе кого-то из семьи Веспуччи), так как в правом верхнем углу изображено осиное гнездо и осы, кружащиеся над ним - геральдический символ рода. Сандро долго был связан с семьей Веспуччи: для украшения комнаты Джованни в доме на улице Серви, купленном в 1498 году его отцом Гвидантонио, он написал еще много "живейших и прекраснейших картин" (Вазари). Картины "История Виргинии" (Бергамо, Академия Каррара) и "История Лукреции" (Бостон, музей Изабеллы Стюарт Гарднер) были, вероятно, заказаны по случаю женитьбы Джованни на Намичине ди Бенедетто Нерли, состоявшейся в 1500 году. Имеются также сведения о росписях Боттичелли в капелле Джорджо Веспуччи церкви Оньисанти, но до нас они не дошли.
Семья Веспуччи была одной из самых знатных и богатых в городе. Из этой фамилии происходил открыватель Нового Света Америго Веспуччи, к ней принадлежала в замужестве генуэзка Симонетта Каттанео, известная как «прекрасная Симонетта». С Симонеттой, кстати, связано одно из ранних объяснений картины в романтическом духе. Считалось, что художник представил эту даму и влюбленного в нее Джулиано Медичи, основываясь на «Стансах на турнир» Полициано. Однако для Кватроченто был невозможен сюжет, объединяющий замужнюю даму и ее платонического поклонника в подобной ситуации.
На картине Боттичелли изображены две полярные фигуры: бог войны Марс и богиня любви. Марс представлен спящим. Несколько сатиров со всей силой дуют в раковину прямо ему в ухо, но бог войны, утомленный ратными подвигами, остается недвижим; другие сатиры играют его копьем и доспехами. В противоположность Марсу Венера бодрствует, она изображена в позе отдыхающей женщины, гармонические пропорции ее тела контрастируют со слишком удлиненными и несколько сухими пропорциями спящего Марса. Вся картина пронизана атмосферой мира и гармонии.
Начиная с Боттичелли, этот сюжет становится чрезвычайно популярной темой в искусстве Возрождения. Можно сравнить картину Боттичелли с написанной в 1490 году картиной Пьетро де Козимо "Венера и Марс". Спящий Марс и бодрствующая Венера изображаются в таких же позах на фоне уходящего вдаль пейзажа, что и у Боттичелли. Но при всей схожести сюжета его трактовка чрезвычайно отлична. У Боттичелли господствуют льющиеся линии, гибко связанные друг с другом единым ритмом, тогда как у Козимо линии угловаты и ломанны. Если Боттичелли акцентирует внимание на смысловом и эмоциональном контрасте богини любви и бога войны, то у Козимо акцент смещен на описание природы, на изображение персонажей, окружающих Венеру и Марса. Он изображает играющих амуров, зайчика, тыкающегося в руки Венеры, бабочку, которая ярким пятном замерла на вытянутой ноге богини. В идиллической атмосфере, которая доминирует в картине Козимо, идея контраста войны и любви исчезает.
Эти различия в изображении общих сюжетов происходили под влиянием не только местных художественных школ, но и понимания неоплатонических идей. В своей работе "Слепой Амур" Эрвин Панофский пишет. "Различия между Фичино и Пико, с одной стороны, и Бембо и Кастильоне - с другой определяются различием Флоренции и Венеции. Если флорентийское искусство основывается на рисунке, пластической крепости и тектонической структуре, то венецианское искусство имеет основу в общей атмосфере, изобразительной сочности и музыкальной гармонии. Флорентийский идеал красоты находит выражение в горделивой статуе Давида Микеланджело, венецианский идеал - в образе отдыхающей Венеры. Этот контраст демонстрируется двумя композициями - флорентийской и венецианской, - которых обе основаны на образах флорентийской теории любви. Их различие может быть сравнимо с различиями между ортодоксальными флорентийскими трактатами о любви и "Азолани" Пьетро Бембо" {Panofsky Е. Studies in Iconology. Oxford, 1962. P 148149}.
Нередко в картинах Боттичелли в образах идеальных героев флорентийцы различали черты своих современников или известных личностей. Так и здесь художник запечатлел младшего брата Лоренцо Великолепного — Джулиано де Медичи и его возлюбленную Симонетту. Темнокудрый брат герцога не слишком обременял себя делами государственного правления, зато блистал на турнирах и балах, покоряя своей элегантностью, горделивой осанкой и рыцарской статью. Он всецело оправдывал свое романтическое прозвище, которым наделила его народная молва, — Принц Юности. Джулиано был любим горожанами, и не только. На картинах Боттичелли он появлялся не один раз в образе поэтического героя.
Джулиано запечатлен с нежной белокурой Симонеттой Катанео — своей возлюбленной и официальной женой некоего патриция Марка Веспуччи. Оба еще при жизни стали легендой Флоренции, но вряд ли их помнили бы сегодня, если бы не волшебная кисть Боттичелли. Кроткая Симонетта была вдохновительницей трогательных фантазий художника. Умерла она внезапно и довольно рано по неизвестной причине. Чахотка? Отрава? Неудачные роды? Об этом можно только гадать. По этому случаю вся Флоренция погрузилась в траур, оплакивая возлюбленную Принца Юности. Сам Джулиано Медичи ненадолго пережил хрупкую Симонетту. Он был убит заговорщиками — его настиг кинжал наемного убийцы во время мессы у церковного алтаря.
Как ни один мастер до этого, Боттичелли был наделен способностью к тончайшему поэтическому осмыслению жизни. Он впервые сумел передать едва уловимые нюансы человеческих чувств. Картина “Венера и Марс” наделена меланхолической мечтательностью, даже щемящей тоской. Художник, кажется, угадал грядущую судьбу героев.
Картина написана, как было принято тогда, с использованием античного мифологического сюжета. Грозный бог войны Марс изображен отдыхающим после ратных подвигов. Во сне, в истоме, как награда за победу, ему является “дама сердца” в образе юной прекрасной богини любви Венеры. Сидящая у ног спящего героя, она с тревогой смотрит на лицо воина, что и определяет атмосферу сцены, несмотря на суетящихся, забавных и веселых проказников — панисков: они уже завладели копьем, шлемом и боевым рогом Марса.
Композиция построена на острых изломах линий — обнаженного тела бога войны, застывшего в неудобной, напряженной позе, на сгущении пространства, перегруженного фигурами. Пропорции их все также вытянуты, что заставляет вспомнить язык готических художников. Контуры тела Венеры мягче, но в них угадывается хрупкость и ломкость.
Декоративно-изысканные ритмы своей картины Боттичелли дополняет холодными матовыми и нежными тонами, наделенными произвольными переливами, отчего на полотне появляются ноты печали и болезненного надлома. Так в художественную ткань работ мастера проникает причудливая смесь античности и готики — ощущение неких внеличностных сил, подчиняющих человека, когда становится очевидным, что не сам он управляет своей судьбой. Это предчувствие новой эпохи, новых событий: на смену антропоцентризму Ренессанса приходит представление о мире, в котором человек беспомощен, где существуют силы, не зависящие от человека, неподвластные его воле.
Симптомом этих новых настроений в обществе, первыми раскатами грома, предвестником грозы, разразившейся несколько столетий спустя над всей Италией и положившей конец эпохе Возрождения, стал религиозный фанатизм Савонаролы и его приверженцев-флорентийцев, среди которых трагическим образом оказался и сам художник. Именно тогда в умах и душах горожан, некогда гедонистов, исповедовавших прелести и радости любви и свободы, здравый смысл и веками воспитывавшееся уважение к прекрасному отступили перед глубоким внутренним разладом, затмением, спровоцированным речами монаха. И в костер полетели дивные произведения искусства…
Потому мифологические образы Боттичелли в картине “Венера и Марс” наполнены сложной игрой метафор, аллегорических намеков, перекликающихся отчасти с мировоззрением уже ушедшей эпохи.
В композиционной схеме «Венеры и Марса» использован барельеф с того же античного саркофага, который послужил моделью для головы Кентавра в картине «Паллада и Кентавр». Художник перевел его на язык линейной живописи с ритмом контуров, удивительно стройным в их повторах и пересечениях. Колорит отличается изящной сдержанностью. Центральная сцена, строящаяся на равновесии покоя и напряженности, окружена резвящимися маленькими сатирами. Тихим аккомпанементом ей звучат приглушенные тона в передаче природы.
Предполагают, что изображение сатиров в «Венере и Марсе» связано с текстом греческого писателя II века Лукиана. В отрывке, на который опирается живопись Боттичелли, описывается картина, посвященная свадьбе Александра Македонского и Роксаны. В нем читаем: «По ту сторону картины другие эроты играют среди оружия Александра: двое несут его копье, подражая носильщикам, когда они сгибаются под тяжестью бревна... один залез в панцирь, лежащий вверх выпуклой поверхностью, и сидит, точно в засаде, чтобы испугать других, когда они поравняются с ним». Эти странные существа — не эроты, а сатиры с козлиными копытами вместо ног, рожками и грустно-лукавым взглядом показаны на заднем плане композиции и под ложем Марса. Их описанные Лукианом шумные игры вокруг спящего бога войны вносят в сцену ноту изящной шутливости.
На этом остановлюсь, а то и так уже утомил Вас, да и сам уже стал запутываться, что писал, а о чем еще не упомянул.
Продолжение о творчестве Сандро Боттичелли следует ожидать в дальнейших постах, если, конечно, мои нудные просветительские посты не утомили Вас окончательно.
При подготовке материала использованы наряду с ранее указанными ссылками и вот эти:
http://www.portal-slovo.ru/rus/art/44/943/3795/
http://art.1001chudo.ru/italy_174.html
http://art.1september.ru/articlef.php?ID=200600107