Название: "Сила воли".
Автор: FanFic.
Бета: Tamasina.
Пейринг: Том/Билл.
Жанр: Slash, Angst, Sex.
Рейтинг: NC-17
Статус: закончен.
Размер: мини.
Фандом: Tokio Hotel.
Саммари: я вот тут думал, думал, а что если не всё в жизни Кау так безоблачно. А что если на самом деле, всё не так просто?) А вообще, это Билл во всём виноват.
Дисклеймер: не принадлежат они мне. Характеры и образы мои, всё остальное честно стырено.
Предупреждение: ненормативная лексика, инцест, принуждение, но не насилие)
От автора: сначала решите, нужен ли вам такой негатив, а вот потом уже...)
Приятного прочтения)
Размещение: ну, если придёт в голову выложить его где-либо ещё, то хоть ссылочку киньте, а?) 

http://www.liveinternet.ru/users/be-lisa/post94650464/

Я сижу на жёстком стуле в нашей до омерзения душной гримёрке. Передо мной на столе лежит множество прокисших блюд, к которым даже мухи не хотят подлетать. И, е*ать их х*ем в обе ноздри, но нашим милосердным продюсерам нет дела до того, что в нас хотят впихнуть. А если мы не впихнём это в себя, то пиздюлей дать им за милую душу. Потому что надо, чёрт побери, за собой смотреть и набираться сил перед выматывающим концертом. Не хочется, но, бл*ть, надо, и никого не будет волновать твоё никчёмное мнение.
Хотя есть на круглой старой деревяшке, отдалённо напоминающей мебель, и что-то более-менее съедобное - это тонна дорогого австрийского шоколада и сладкие тянучки. Всё. Но, не смотря на колющий голод в желудке, я не буду брать в рот что-либо как минимум день, а то и два. И плевать мне, хочу я жрать или нет. Я воспитываю силу воли. Пусть способ для этого я избрал найтупейший и непродуктивный.
В комнату входит чем-то безумно довольный близнец, и, смотря на хмурого меня, он ухмыляется ещё шире. Сейчас ведь будет стебаться, гад. И е*ал он моё плохое настроение во сне и наяву, его, как мне порой кажется, это ещё больше заводит и добавляет бензина в кровь, чтоб двигатель работал. Ему, ничто же не тая, на многое плевать. На многое, но не всё. Да мне собственно тоже. Но это лишь внешняя оболочка, созерцать и флюиды которой ощущать предоставляется возможность всем абсолютно. Кроме нас двоих. Благо, друг другу при таких «нежных» отношениях мы не врём. Почти всегда. Почти.
- Что, Билли, не прёт? – если бы не его наглая харя, я бы принял это за естественную заботу.
- Не хочу.
- Да ну? Давай проверим?
- Том, отъе*ись, я не в состоянии слушать твои безмозглые колкости сейчас.
- Какая милая неженка, только посмотрите, - не успокаивается брат, а мне сейчас хочется только одного: покрепче припечатать его к стене и высказать, наконец, всё, что я думаю о его идиотских домыслах и предложениях. Но сильно не получится, а поэтому бессмысленно.
Поэтому я лишь фыркаю, как оскорблённая курица, и отворачиваюсь в другую сторону. Я не хочу сейчас гр*банное ничего, кроме как зарыться ото всех глубже в землю и повесить на кресте огромную табличку с надписью «не беспокоить». Одно д*рьмово - Тома даже это не остановит, если ему вздумается кого-то «отпсихотр*ахать». А ведь этим кем-то по его немудрёным подсчётам с поражающей частотой становлюсь я.

***

Я бездумно сижу на кровати в своём номере и тупо наблюдаю за приставучим комаром, набирающем круги вокруг моей недовольной рожи. Я и сам ненавижу выражение своего лица и поэтому говорю о нём так грубо. Я вообще ненавижу замечать у кого-либо раздражённые гримасы, особенно, если они появляются при взгляде на меня. И ещё меня выводит из себя собственная привычка прислушиваться или беспокоиться по поводу чужого мнения. У меня много червяков в голове.
А вот тот же наглый Том совершенно не парится относительно лишнего. Почти никогда не обращает внимания на отрицательные эмоции других. Для него вечно недовольные личности моментально становятся неинтересными. Небольшое исключение составляю я, потому что как он сам говорит, родное и вывести из себя не противно. Зато мне противно. Мне лень ему отвечать.
Из ушей торчат длинные проводки наушников от мобильного, и я изредка дёргаю башкой в такт тяжёлой музыки. Громкие биты сильно ударяются о мозг и словно от молниеносного тока отлетают в сторону, попадая прямо в ухо, которое уже нещадно саднит от громкой мелодии и пластмассовых наушников, глубоко впихнутых в ушную раковину. Но мне это даже как-то нравится. Это прилично заглушает голос разума.
Неожиданно ручка двери со щёлкающим звуком дёргается и на пороге появляется всё так же самодовольно лыбящийся брат. Интересно, у него всегда такая глупая полуулыбка на лице, когда он смотрит на меня? Я-то раньше на это даже внимания не обращал.
- Иди в столовку, голодающий ты наш. Сирота! – орёт он на весь номер, но это всё равно не помогает. Я упорно продолжаю делать вид, что его не слышу и слышать не хочу. Причём второе слово он старается проорать громче, чтоб меня позлить. Но это всё зря, так как на его тупые подколки у меня уже выработался стойкий иммунитет.
- Ты что, оглох? Упырь! – продолжает надрываться Том, а я с трудом сдерживаю довольную улыбку. На этот раз, братик, всё повернулось на 180 градусов. Бесишься ты, а я праздную и молча глумлюсь дальше. Обидно только, что моё веселье долго продолжаться не будет.
Том в два шага с перекошенным от злобы лицом подлетает к моей кровати и бесцеремонно вынимает наушники, прокричав почти на самое ухо:
- Иди жрать, имбицил!
Эти слова звучат настолько громогласно в воцарившейся тишине, ударившись о наковальню, молоточек и прочую х*рню, что мощная вибрация проносится в голове, отражаясь от черепа.
- Отвали, - справившись с удивлением, лениво бросаю я, вновь отворачиваясь от него. Но на этот раз тот маньячно улыбается и, изучающе смотря на меня, выдаёт:
- Что, родной мой, ещё один спектакль из серии «я - истеричная тварь»?
- Да п*здуй ты отсюда! – не выдерживаю и злобно кричу, пристально разглядывая наглое лицо.
Но Том даже не думает послушаться, чтобы он кому-то потакал? Он придвигает огромное кресло к моей кровати и со всей силы небрежно плюхается в него.
- В чём дело? Гормоны?
- Не твоё дело, - цежу сквозь зубы.
- Да скажи! – продолжает подначивать. А в моей голове идёт кровопролитная война на тему «рассказать этому ироду, чтоб хоть на время отвязался, или нет». Ведь засмеёт же потом. А самое ужасное, что за глаза.
- Я не хочу, потому что это новый принцип.
- Ба! – деланно удивлённо всплескивает руками Том. – Какой? – рожа при этом коротком, но провокационном вопросе самая доброжелательная и умилённая, что не может не сбить с толку.
- Я воспитываю силу воли, - иногда я сам не контролирую ситуации. И когда я успеваю выдать всю правду в чистом виде?
- Силу воли, говоришь, - задумчиво трёт подбородок близнец, и нельзя сказать, что это действие наигранно.
Потом он резко поднимается и подходит в мою сторону, приближая своё лицо максимально близко к моему. Нахальная улыбка вновь «озаряет» его лицо.
- Я тебе помогу её воспитать, - шепчет он прямо в мои открытые в изумлении губы, при этом облизывая свои пересохшие. Если раньше я надеялся, что он вот так просто сейчас уйдёт, то теперь я знаю, что глубоко ошибался. Он ещё не до конца вывернул меня на изнанку своими дурацкими выходками и приставаниями. Он просто чересчур пришибленный.
Он сильно валит меня на кровать, при этом крепко удерживая за ноющие от боли предплечья, и с ногами забирается на чистое одеяло. Вот же ж сволочь. Вновь облизывается, но на этот раз в предвкушении чего-то аморального, по привычке, и хищно скалится, смотря в упор в глаза, в которых плещется мутный страх. Откуда в нём столько язвы и похуизма?
- Тебе понравится, - садистским тоном шепчет он и наклоняется близко к моему лицу, впиваясь в губы жестким поцелуем. Тонна удивления, омерзения и его нахальства валиться на меня с устрашающей силой, упорно подводя к параличу. А в придачу ко всему ещё и всесторонний столбняк. Я не могу ни поднять затёкшие руки, чтобы отпихнуть его подальше и выбежать в туалет отплеваться и отб*еваться, ни на худой конец ответить на грубый, жадный поцелуй, чтоб он удовлетворил своих тараканов-мутантов и оставил меня наедине. Чтоб потом пойти и отплеваться, но теперь, так что б он не видел и, не дай Бог, не засомневался в своём совершенстве и превосходстве. Чёртов придурок. Самоуверенный моральный урод.
Том тем временем не теряется, и упрямо раздвигает мои крепко сомкнутые губы, сильно надавливая на нижнюю, и проводит по ней влажным языком, чтоб убить мою волю к сопротивлению. А ведь у него получается, у него силы в сто раз больше у меня. Иногда складывается впечатление, что он тоннами жрёт добавки и стероиды, хотя обычно в него влезает не так уж много еды. В меня ещё меньше, поэтому я безвольно раскинув руки в стороны, позволяю себе обмякнуть и слабо двигаю губами, цепляясь за него, чтоб как можно ярче продемонстрировать своё смирение. Как монашка, блядь. Только она не лижется с собственным братом-близнецом, не смотря на то, что это начинает немного нравиться и даже заводить. Он властно забирается руками под футболку и начинает мягко поглаживать, мягко надавливая пальцами, чуть царапает пупок короткими ногтями, задевая чувствительную кожу, заставляя удовлетворённо сжиматься мышцы. Сотни юрких подъ*бнутых бабочек парят в животе, размахивая пёстрыми крыльями. И даже если бы я очень хотел сдержать бл*дский стон, у меня мы бы черта с два получилось такое усилие.
Я резко выдыхаю, стараясь удержать покосившуюся от напряжения крышу, и начинаю двигать ставшими ватными губами навстречу более настойчиво. Том уже ненавязчиво водит рукой вдоль кромки моих штанов, стараясь не забегать вперёд, дабы раззадорить меня ещё больше. Почему-то братское невъ*бенное удовольствие от этого сейчас становится абсолютно понятным. Трудно удержаться от таких издёвок, когда гормоны зашкаливают в безостановочном потоке крови и рискуют пролиться в окружающую среду.
Не сдержавшись, обнимаю Тома за плечи, замечая насколько он сейчас напряжён. Что, не впадлу было начинать? А ты теперь доведи до конца. Посмотрим, кто доживёт до кульминации. Законы ебли в джунглях, мать его.
Брат перемещается на шею, начиная легко, но упорно покусывать её, раз за разом, зализывая «места ранения» языком, попутно поглаживая бёдра, заставляя их обмякать и покрываться потом, отчего джинсы становятся немного влажными. Большая стирка. И мозгов тоже.
Я неожиданно для самого себя крепко сжимаю его в объятиях, чуть выгибаясь, думая, что ещё пару «капель» и я могу считать себя уродом. Веду кончиками пальцев вниз по спине, изредка царапая и заставляя его мышцы под футболкой всё больше напрягаться с каждым движением.
Том терзает, в сотый раз проводит по пульсирующей жилке языком. Дыхание сбивается окончательно, и с каждым разом становится всё сложнее ловить тяжёлый воздух пересохшими губами.
Брат постепенно переходит с шеи на выступающие ключицы, покусывая косточки, обтянутые влажной кожей. Мягко, осторожно, уже не стремясь покорить, а, желая доставить удовольствие. Мои руки тем временем добираются до кромки штанов и в нерешительности замирают. Надо срочно остановиться, и иначе возненавижу себя окончательно.
Не то, чтоб меня это сильно пугало.
Да, я, наверно, тоже моральный урод, ничуть не лучше своего братца.
Урод так урод.
Пальцы, начиная мелко дрожать, слегка щекоча, водят по коже, так и не решаясь проникнуть под штаны. Вперед – назад, назад – вперёд, оттягивая момент. Зачем? Пока не знаю. Всё равно нарушу ещё один чёртов моральный принцип. Свой принцип - у Тома их, наверно, не осталось. Поэтому ему легче, я знаю. Я знаю, что все мои проблемы возникают из-за меня самого.
И я знаю, что сам никогда не изменюсь. Нужны другие обстоятельства.
Пробираюсь пальцами под штаны и натыкаюсь на резинку боксеров. Меня словно током ударяет, и я испуганно убираю руки обратно на шею, закрепляя свой захват. Чувствую, как брат замирает. Ещё не зная причину того.
По лицу близнеца мгновенно проходит улыбка, даже знаю, что она, как и всегда, ехидная.
Он осторожно приподнимается на локтях и заинтересованно всматривается в моё лицо. Моя невидимая броня уже давно испарилась, и это пугает меня больше всего.
- Ты испугался? – спрашивает Том на удивление мягким тоном. – Это не твой формат, да? Правда, Билли? – и наглая усмешка вновь возникает на припухших от ласки губах.
- Зачем?
- Ну, узнаешь.
- Я не хочу.
- А я хочу.
- Это насилие.
- Не лги себе, - ехидно отвечает он и наклоняется к моей шее. Я лгу?...
Я вновь принимаю бесплодные попытки его оттолкнуть, но от этого его напор становиться только сильнее.
Брат ласково ведёт кончиком носа по влажной коже. На миг выпускает меня из своей мёртвой хватки. Я понимаю, что единственный шанс безнадёжно упущен, когда он подцепляет концы моей футболки и решительно тянет её вверх, попутно раздвигая локти, крепко прижатые к туловищу. Не понимаю, откуда у него столько энергии, чтобы успевать всё одновременно.
Наверно, ему это было дано при рождении в полной мере. Ему – да, а вот обо мне как-то позабыли.
Он откидывает футболку в сторону, предвкушёно рассматривая меня. Маленькая игра зашла слишком далеко. И вновь тыканье носом в шею, как маленький испуганный щёнок. Забавное сравнение, учитывая, каков мой брат на самом деле. Может ему не хватает материнского тепла. Может его ещё и приласкать? Может.
Мягко поглаживаю плечи, слегка мну, заставляя его сдерживать напряжённое сопение. Дышит в грудь, обволакивая кожу приятным теплом. Я веду рукой вниз, не больно царапая, запускаю ему под футболку и легко массирую. Он немного расслабляется и кладёт руки на ремень, силясь расстегнуть.
- Совет на будущее – может, если ты приподнимешься, получится лучше.
Недовольное сопение в ответ, а я лукаво улыбаюсь. Боже, как же ты легко путаешься. Никогда не надо вступать в игру без правил, толком не оценив свои силы. Только вот мне времени на подсчёты никто не давал.
- Тебе лучше молчать, - зло буркает он, приподнимаясь.
- Считаешь?
- Знаю, - а глазами так и старается не встретиться. – Чёртов придурок!
- Томми, а что так грубо?
- Тебе объяснить? – металлическим тоном отвечает он, наконец, поднимая глаза. В них пляшут злые бесенята, отчётливо давая понять, что теперь пора притихнуть.
Кожаный ремень незамедлительно отлетает в сторону, стукнувшись металлической пряжкой о полированный стол.
Он отчаянно цепляется непослушными пальцами за пуговицу, а я тихо смеюсь, дёргаюсь, ещё больше мешая ему. У него даже не получается мне ответить, настолько он занят. Наконец, пуговица выскакивает из петли, и он облегчённо вздыхает, хватаясь за змейку. Увы, тут проблем не возникает.
Джинсы с трудом слазят с потного тела, да и сам Том весь вспотел и покраснел от усердия. Я лежу на кровати немой статуей, не мешая, но и не помогая. И мне кажется, что моё бездействие сейчас лучший вариант для нас обоих. Том очень самостоятельный, особенно в таких делах.
Он раздевает меня до нижнего белья и, дотронувшись до своей безразмерной футболки, резко замирает. Мне хватает и двух секунд понять, о чём он сейчас думает.
- Тебе помочь?
- Лучше молчи, - беззлобно кидает он, и я послушно затыкаюсь. Вновь расслабляюсь, бездумно изучая девственно чистый белый потолок, краем глаза замечаю, что близнец снимает с себя изрядно мятую футболку.
Всё-таки не выдерживаю и тянусь к нему, отчего Том удивлённо косится в мою сторону, но когда я молча кладу руки на ремень его джинсов, насмешливо улыбается.
- А ты мне не верил?
- А?
- Что тебе понравится, - заканчивает он свою мысль. Я лишь тихо фыркаю и возвращаюсь к своему занятию.
Его джинсы летят вслед за моими, почти бесшумно приземляясь на пол, а Том опять придавливает меня своим телом к кровати. Беспорядочно водит руками везде, от бедёр обтянутых трусами, до шеи, покрытой капельками пота. Жадно целует, нагло проникая языком в рот, лаская и играя с моим языком. Когда воздух начинает стремительно заканчиваться, он отстраняется, стараясь хоть немного восстановить дыхание.
- Ты всегда такой медлительный?
- Ну, ты же мой брат, - беззаботно отвечает он, отстраняясь и отползая к тумбочке.
- Зачем?
- За тем, что надо.
- Ты…?
- Ты, кажется, жаловался, что я слишком медлительный, - ехидно отвечает он, ухмыляясь.
- Но…
- Ещё скажи, что ты шутил.
А ведь верно. Это напоминание-упрёк, заставляет меня откинуться на подушки и испуганно замереть. Я, чёрт возьми, не готов к таким крутым поворотам. Только обидно, кто меня будет спрашивать? Да и отвечать некому.
Том подходит с маленьким бежевым тюбиком обратно и мило улыбается, даже как-то извиняясь. Это значит, не жди ничего хорошего, братик. Не жди, что и на этот раз твоя задница будет спасена. Надежда не умирает. Надежду убивают. Кто-то или что-то.
Он ложится рядом, взглядом прося раздвинуть ноги самому, чтоб ему не пришлось применять силу. Лишний раз. Ведь близнецу сегодня придётся всё делать за меня. Как я всё-таки ошибался, когда думал, что он не знает, что творит.
Том медленно, смакуя мою встревоженность, раскручивает банку, всё ещё ожидая, когда я решусь и, наконец, пошевелюсь. Я беззвучно сглатываю, подчиняясь брату. Ноги не слушаются и не хотят двигаться, будто их сковало проволокой. Я прекрасно знаю, что это проделки гордости, которая никак не может смириться с такой унизительной участью. Которая не может смириться с моей слабостью и ленью. Я не могу ему противостоять. Те флюиды, которые он мне нарочно посылает, действуют безотказно, приводя в ступор всё моё естество. Заставляя жертву застыть в ожидании приговора.
Да, мой брат – единственный, кто может меня перебороть в своей настойчивости и несгибаемости.
Он довольно улыбается, так и не глядя на меня, и погружает пальцы в вязкую белую субстанцию, обильно смазывая пальцы. Когда он ложится между моих ног и одной рукой спускает боксеры, я понимаю, что тупик уже достигнут. Что больше тут поделать, собственно, уже нечего. Сердце отчаянно бьётся в груди, чуть ли не вырываясь, и ударяя по мозгам. Том осторожно подносит первый палец и кружит им вокруг напряжённой дырочки, чуть надавливая. Хочется верить, что это очередная шутка Тома. Просто злой безмозглый подкол. Что он сейчас заберёт палец и начнёт идиотски гоготать на весь отель. И я хоть и разозлёно, но облегчённо смогу выматерить его, дав понять, что прикол, бл*, очень остроумный. Но вместо этого он резко вводит палец и мне кажется, что целый рой озлоблённых ос впивается в мою задницу. Я громко ору на весь номер:
- Бл*дь!
Ору до тех пор, пока свободная вспотевшая рука с силой не зажимает мне рот, и следует тихо, но нарочно отчётливо:
- Заткнись. Терпи.
И с этим приказным тоном у меня уже не находится возмущения спорить. Я стараюсь не улавливать болевые ощущения, стараюсь отвлечься.
Том осторожно начинает двигать пальцем, не настойчиво, но, не прекращая, и с каждым разом старается ввести его глубже. Постепенно я привыкаю, и боль немного стихает. Но не настолько, чтоб я мог прекратить сжимать мышцы прохода и больно кусать губы, сильно щуря глаза.
- Расслабься, - сухой совет. – Расслабься, так будет лучше.
Мне даже мозгов не хватает сейчас понять, что он там говорит, когда тело по-прежнему словно протыкают острыми иголками.
- Урод, - сквозь зубы шиплю я, больно стукаясь клыками.
- Не лучше тебя, братик, - у меня, кажется, даже бешеные искорки зарябили в глазах от его наглого тона. И вновь очередное оцепенение от его мягкого успокаивающего шипения, - тс-с-с. Скоро будет легче.
Близнец надавливает на какую-то точку внутри меня и странное наслаждение приятными волнами разливается по телу, одна за другой, раз за разом смывая боль, смягчая её. Том, воспользовавшись моментом, добавляет второй палец, спуская меня с неба на землю. Чёрт, я так хочу попросить его остановиться. А ещё лучше с силой скинуть его с себя. Чтоб он упал на пол и сильно ебанулся своей пустой башкой, чтоб почувствовал, каково это. Но я молчу и стараюсь превозмочь боль в проходе.
Задницу уже не так адски саднит, параллельно с этим движения становятся более настойчивыми. Я чувствую, как третий палец кружит вокруг прохода и медленно входит. Я сжимаю мышцы в последний раз, стараясь расслабиться.
- Думаю, ты готов.
Я готов. Я готов согласиться уже на его х*й, лишь бы пытка поскорей закончилась. А может, не совсем пытка?
Том выуживает пальцы и снимает свои боксеры, шлёпнув их о пол. Пытается отрыскать в темноте злосчастный лубрикат. Я слышу, как он смазывает свой член, и через секунду близнец уже готов. А вот я не уверен, что и я тоже. Но посрать, лишь бы закончить. И по возможности, кончить.
Затаить дыхание….и резко распахнуть глаза в безмолвном крике. Боль вновь пронзает, но на удивление, не так сильно, как я ожидал. Это не может не радовать. Том ласково поглаживает мои ягодицы, как бы успокаивая. Это радует ещё больше. Радует, что он проявляет такие чувства, я раньше за ним такого не замечал. Я извиваюсь дугой, хватаясь за напряжённые плечи брата в спасительном жесте. Больно впиваюсь отполированными наточенными когтями в мягкую кожу. Слышу, как он недовольно шипит, но ничего не говорит.
- А-а-х, - против воли вырывается стон. То ли от не отпускающей боли, то ли от мерно накатывающего наслаждения, пока слабого, но довольно ощутимого. С каждым разом движения становятся быстрей и чётче. И снова…та самая точка, которая заставляет возбуждённо сопеть. Всего лишь изменив угол наклона, но уже… - Чё-о-орт! – негромко выкрикиваю, чувствуя, как Том увеличивает тот самый угол вхождения.
- Тебе нравится? – слышу прерывистый шёпот. Всегда считал этот вопрос нелепым и неуместным. Считал этот вопрос проявлением слабости «зверей в постели». Но, уверен, Том никогда не задавал его девушкам. Он никогда не задаёт вопросы, если знает ответ. А сейчас он действительно не понимает. Ту непередаваемую смесь эмоций на моём лице, наверно, даже я сам сейчас не могу расшифровать. – А? – вновь ненавязчиво привлекает внимание он.
- Да-а-а… - я никогда не умел врать в постели. Особенно ему, особенно, брату. Я знал с самого начала, до чего бы эта неправильная игра ни зашла, я бы обязательно сказал Тому правду.
Я не знал, что от придурковатой аморальности Тома мне будет так хорошо.
Он с силой сжимает мой х*й, и я нервно вскрикиваю от острой смеси боли и наслаждения. От острого наслаждения. Вспотевшие пальцы соскальзывают с влажных плеч. Я по инерции веду вниз, по его груди. Задеваю напрягшиеся соски, заставляя впервые вскрикнуть, дальше, вниз по торсу, чуть щекоча.
Темп становится бешеным, мы оба не сговариваясь, кусаем губы, силясь сдержать крики, норовящие вырваться из самого горла. Потому что если кто-то из персонала или прохожих услышит их и повернёт злосчастную ручку, начнётся ж*па с большой буквы.
Усилий не хватает даже на то, чтоб порыться в памяти и вспомнить, а закрыта ли дверь? Почему-то через секунду на это становиться пох*й.
Том прижимается максимально близко ко мне, уже аккуратно, но быстро поддр*чивая мой колом стоящий член, и засаживает ещё глубже. Чтоб даже кончить одновременно, издав гортанный хрип и рухнув навзничь, забываясь.
Уже позже, пройдя в себя и отдышавшись, копаюсь в разжиженных мозгах, слушая такое же размеренное дыхание брата.
- Так к чему это всё?
- Узнаешь. Хотя, Билл, на твоём месте я бы беспокоился о другом.
- О чём? – удивлённо спрашиваю, так и не поворачиваясь.
- О том, что завтра твоей заднице будет ой как не прикольно.
Сил нет даже на то, чтоб пихнуть его в бок. А нужные слова просто растерялись в сознании, как иголки в стоге сена.
Сейчас меньше всего хочется засыпать, чтоб встретить х*ёвое завтра.
Сейчас хочется забыть, кто ты и тот человек, что лежит рядом.
Это «сейчас», кажется, будет длиться вечно.

***

И дальше всё по накатанной.
Когда брат с лукавым прищуром подходит к тебе в пустой гримёрке, понимаешь, что сопротивляться не то, что не будешь, ты просто не захочешь. Когда не знаешь, где найти чёртову смазку, чувствуешь, что через пять минут будет посрать не только на это. Когда брат тебя во всю игнорирует днём, вечер окажется просто незабываемым.
Заводные концерты уже не будут самой большой радостью. Самая большая радость наступит, когда поймёшь к концу шоу, что до наслаждения осталось потерпеть всего пару часов. Что на гребаных афтепати будешь сидеть как в коме, стараясь никого не замечать. А главное – брата, самозабвенно заигрывающего с грудастыми телками.
И ни за что не сможешь понять, зачем это нужно близнецу.

***

Неухоженная полутёмная каморка и едва пробивающийся свет из небольшого окна.
Двадцать минут перерыва на саундчеке.
Быстрый секс стоя, – не самое приятное из всех его видов, но определённо что-то новое.
Напряжённое сопение прямо над ухом и тёплые влажные руки, несильно сжимающие бёдра.
- Чёрт, надо что-то сделать с окном!
- Что, Томми, слишком хорошо? – лёгкая усмешка, с трудом пробивающаяся на крепко сцеплённых губах.
- Нет, слишком палевно, идиот!
- Какой мнительный. Третий этаж.
- И жилой дом прямо напротив.
Когда он, всё же сделав усилие, медленно покидает меня и, кое-как прикрываясь, идёт к окну, я едва сдерживаю желание прикончить его на месте.

***

Неприятное волнение перед концертом. И радость от предстоящего веселья: от истошных счастливых воплей, от бешеной энергетики, переполненной обожания, от сумасшедшего выброса адреналина в кровь, которые ждут там, на сцене. Этим чувствам всегда с лёгкостью удаётся сочетаться во мне. А как это у Тома?
Когда от определённого человека слишком много хорошего зависит в твоёй жизни, ты непременно будешь думать о нём большую часть времени. И ненавидеть его за то, что он к себе так крепко привязал. Намертво. Не спастись теперь. А хочется ли убегать от этого удовольствия? С этого вопроса свой «побег» и нужно начинать. Проблема в том, что начинать именно с этого вопроса хочется меньше всего.
Пятый день – и чуть ли не наркотическая зависимость.
Пятый день – и уже боишься похуже смерти. А что будет дальше?
Дальше?
Отчего-то кажется, что дальше не будет ничего хорошего.
- Билл, ты нормально? – лицо Георга застывает в пяти сантиметрах от моего. Бл*дь, у меня что, это дерьмовщина на лбу написана, раз уже и другие начали замечать?
Если о чём-то тайном и сокровенном догадываются другие, задумайся, ты уже на пределе от переживаний. Ещё чуть-чуть - и пора в дурку. Но мне нельзя, меня не пустят. Ведь у нас же тур!
- Нет, Георг, так всегда перед концертом, - судорожно сглатываю и облизываю кончиком языка пересохшие губы. Басист как-то недоверчиво хмыкает.
- А-а-а, ну, ладно. Значит…это нормально.
Его «это нормально» может означать только одно – них*ра нормального здесь нет.
И уже позже, на концерте, ловя удивлённые взгляды Густава с Георгом и хитрый – от Тома, понимаю, что в ближайшее время контору могут спалить.
А вечером задав скромный и сдавленный вопрос вошедшему близнецу:
- Может, сегодня выходной?
- У нас нет на них времени, - и слыша щелчок закрывающейся двери, всё ещё непонятливо хлопая ресницами, сразу отметаю такой исход событий.

***

Семь дней несравнимого удовольствия и самобичевания. Семь дней лёгкой беззаботности и непрекращающихся переживаний. Семь дней ада и рая. Может такое быть? Да.
Такое будет в жизни каждого. И все остальные замысловатые препятствия ничто по сравнению с этим. И с каждым днём понимаешь, что не хочется, чтоб эта острая смесь прекращалась.
Близнец не обращает на тебя ровным счётом никакого внимания. Это хороший знак. Но почему-то лишь поверхностный. Есть во взгляде Тома сегодня такое, чего не было всю прошлую неделю. Никогда. А самое страшное, что теперь мои нехилые навыки не годятся для того, чтоб вычислить, что это именно.
Когда вечером он не появляется уже пятнадцать минут, сердце против воли скачет похуже взбесившейся лошади. Когда рука беспрестанно дрожит и так и тянется к мобильному телефону, сиротливо лежащему на тумбочке. И гордость каждый раз сдавливает её, говоря: «Успокойся. Естественно, он придёт. Чего тебе слабость показывать лишний раз?».
Через полчаса ждать уже становится невыносимо. И, отпихивая в сторону гордость со всеми её нравоучениями, резко хватаю телефон и нетерпеливо набираю номер. Кажется, что длинные гудки исходят не из трубки, а из головы.
- Да?
- Том, ты где?
- В номере, где же ещё, - раздаётся насмешливый тон.
- Мне кажется, уже можно.
- Нет, вот теперь точно нельзя.
- Что?!
- Ну, ты же хотел воспитать силу воли, - ехидно отвечает он.
Конец. Короткие гудки. В голове вращается одна мысль «И как я только мог так попасться!». И через секунду словно эхо в ответ: «Ну, ты же хотел воспитать силу воли».
Хотел?
Хотел.
Хочу?
…

***
- Том?
- Билл, я занят.
- Чем?
- Тебе лучше этого не знать.
- Пугаешь?
- Забочусь.
- Так с кем?
- Её зовут Мириам.
- Чтоб ты грёбаным импотентом стал, урод! – его жизнерадостный смех отдаётся эхом в голове.
Трубка с жалобным стуком ударяется о пол. Терпеть и отказываться от чего-то – выше моих сил и всякого терпения.
Первая ночь без него была настолько ужасна, что память смилостивилась и со скорбной рожей удалила эти эпизоды.
Понедельник состоял из тотального игнорирования по обоюдному согласию. Но я надеялся. А на что мог надеяться или знать Том, я даже гадать боялся.
Я жутко боялся потерять свою надежду. До сих пор боюсь.

***

Я вижу его голодные взгляды в мою сторону. Это хорошо: он тоже прилично ко мне привязался. Это плохо: вот уж у кого этой конченной силы воли точно хватает. Этот козёл ещё ни разу не ломался. Этот циник найдёт способ выбраться из любой ситуации.
- Том, мы пойдём в бар?
- В честь чего это? – я перестал замечать, как идиотские вопросы срываются сами с губ. Когда в жизни всё по принципу – каком кверху, о таких мелочах не заботятся.
- Завтра выходной, - изумлённый взгляд Георга пилит мозги. Осточертело.
- А ты что, хочешь со мной? – брат насмешливо поднимает брови.
«Хочешь со мной, хочешь со мной, хочешь со мной…»
Нет. Там ты будешь с кем угодно, сволочь. С кем угодно, только не со мной.

***

Брат брату брат. Прежде всего. Братья и друзьями могут не быть. И любовниками могут не быть. Но братьями они останутся всегда. Тем более, близнецы.
И если ночью лежишь и маешься всякой дурью под мерное гудение автобуса, значит, брат на нижней полке страдает тем же. Он чувствовал бы то же самое, так же красочно и ярко, даже если бы находился на другом конце земли. Он брат. Он близнец. Он роднее любого на этом бл*дском свете.
Когда точка кипения уже давно достигнута, пиши – пропало. Я с трудом слажу с верхней полки, изредка больно ударяясь башкой о косяки, силясь поставить ногу на маленькую лестницу. Как в детстве. Нижний ярус, верхний ярус. Старший брат, младший брат. Только драки за лучшее место уже прошли.
Том знает, чувствует, молчит, дразнит. Он поворачивается ко мне, равнодушно разглядывая раскрасневшееся лицо.
- Что ты здесь делаешь? – спокойно. У него всё всегда спокойно, когда он чувствует, что кто-то пасует. Он никогда не показывает свою радость от победы. Вся херня состоит в том, что он заставляет ярко почувствовать своё превосходство.
- Том…
- Не начинай.
- Ну, Том?
- Сила воли.
- Том!
- Тише, разбудишь.
Невольно поворачиваю голову в сторону мирно посапывающих Георга и Густава. Мне бы их жизнь. И плевать, что эту дурацкую проблему создал я сам. И плевать, что сам же всё усугубил, рассказав Тому правду. Ещё тогда, полторы недели назад.
- Иди спать, - натыкаюсь на усталый взгляд, когда снова поворачиваюсь к Тому.
- Слушай…
- Слышал. Мне достаточно.
- Ты хочешь? – лукаво смотрю на него.
- Нет.
- Проверим?
- Кто тебе даст? - усмехается он.
- Ты, - стараюсь невинно улыбнуться.
- Кто тебе даст проверить? – гр*баный пид*р. А он радуется. Видит, как моё лицо моментально вытягивается. И пытается не заржать от гордости.
Тшш. Когда тебе нанесли хук справа, дай сдачи. Когда у тебя нет возможности отомстить, лучше уйди с достоинством. Кто бы объяснил, почему уйти не у всех получается?
- Пожалуйста.
- Билл, - неожиданно заботливо говорит брат, - я же в твоих интересах.
- А это уже не в моих.
- Вот как?
- Да, - чувствую, как прип*зденная улыбка против воли расплывается по лицу.
- Зато в моих.
- Бл*, Том!
- Билл, я сказал. Вали! – он раздраженно осматривает меня и нарочно отворачивается к стене.
Всхлип. Мой. И его вздох. Он держится. Он всегда будет держаться.
Мой брат – мазохист. Мой брат – придурок. Как и я.
Придвигаюсь ближе и аккуратно обнимаю его за талию. И ничего, никакого звука, никакого возмущения. Спокойное ровное дыхание. Мысль о том, что так будет всегда, начинает пугать. До озноба.
- Я замёрз.
- Так грейся, - тихий смешок.
Он мой брат. Он не такой пох*ист по отношению ко мне, каким хочет казаться.

***

"Раком сбоку" – и так две недели. Я не могу сдерживаться – это хреново. Я не контролирую ситуацию – это в сто раз хуже.
Том неожиданно задремал на кожаном диване в одной из комнат студии, пока я увлёкся сюжетом книги, первой попавшейся под руку. Только брат смог заставить меня читать. Пусть и сам того не зная. Или?...
Я хожу за ним по пятам – он привык. Нет, он не привык, он рад, он всё видит. Он всё понимает, возможно, даже лучше меня.
Откладываю ветхую дрянь в сторону и бесшумно подхожу к нему. Всё осторожно, всё на цыпочках. За*бало похлеще недовольных рож продюсеров. Вечно недовольных в последнее время. Это при моём-то нынешнем состоянии.
Нежно прикасаюсь к его лбу, покрытому потом, и смахиваю маленькие капельки. Том морщится и, вздыхая, поворачивается на бок лицом ко мне. Нравится. Я чувствую, знаю. Я знаю, что это такое. Сажусь на корточки прямо напротив его лица. Оно безмятежное, умиротворённое. Губы слегка приоткрываются. Они сухие, соблазнительно пухлые, так и манят. Не сдержавшись, наклоняюсь, осторожно целуя, мягко прикасаясь своими. Он удивлённо распахивает глаза, блестящие, карие, красивые.
- Какого? – ему хватает секунды, чтоб понять происходящее. Ещё секунда – я впиваюсь в его рот жадным поцелуем, впитывая в себя все полученные ощущения. Засовываю язык, изучая, пробуя, вспоминая. Он не отвечает, но и не отталкивает. Меня это обижает, даже сильно, я возмущёно отстраняюсь и недовольно смотрю на него.
- Всё?
- Что «всё»? – возмущение сменяется изумлением от сухого тона.
- Нацеловался?
- Том, признайся, - лукаво улыбаюсь, - тебе понравилось.
- Это ничего не значит, - он не отрицает, не врёт. Но меня настораживает другое.
- Никогда так больше не делай.
- Том?
- Я всё сказал.
Я даже отвечать ему не хочу. Я боюсь его провоцировать. Ненавижу. Терпеть не могу сукиного сына.

***
- Интервью, новое. Сегодня. Не волнуйтесь, вопросы будут стандартными. Вы их наизусть знаете, они-то у вас уже в печёнке…
- Том?
- …
- Том?
- Да отвянь же ты.
- Ну…
- Нельзя так много ебаться.
- Я х*ею!
- Билл!
- Что, Дэвид? Я худею.
- Кто? Ты? – левая бровь продюсера насмешливо поднимается.
- Твою мать, Дэвид, я не школьница. Я взрослый пацан. И я не на совещании.
- Что тебе не нравится? Стандартное интервью.
- Я не от этого.
- А отчего? – три пары глаз вопросительно смотрят на меня.
- Личное.
- Вот как? А что? – брат с усмешкой поглядывает то на меня, то на Йоста. Хочешь, чтоб я выкрутился, Томми? Я не буду выкручиваться, я лучше промолчу.
- Не важно.
- Да ну?
- Всё чики-пуки, Дэйв, - вступается брат. Благородство. Благодать. – Нам не впервой.
- Ну…удачи, - правильно, Про, правильно. Тебе лучше не вмешиваться. Иначе х*еть будешь ты.

***

Полумрак гостиничного номера неприятно режет глаза. А воспоминания о том, что произошло в этой же чёртовой комнате не так давно, противно режут память. Почему она создана? Зачем? Для кого? Для чего? Или почему тогда её нельзя стереть так же легко и свободно, как идиотскую писанину в школьной тетради?
Ответ напрашивается сам собой – там всё несерьёзно. Повесть жизни – вот где неисправимых ошибок не должно быть. Иначе будешь страдать от незамазанных строк.
Некоторые любят страдать втихаря. Другие стараются вырвать, выкинуть из памяти и спокойно жить дальше. Третьи это используют. Чтоб поплакаться, чтобы быть в центре всеобщего внимания.
А ещё одни пытаются залить горе спиртным.
Выпить бы? Наверно, это на время поможет. Алкоголики никогда не признаются, что они алкоголики. Нет, это не про меня. Мне просто не позволят стать таковым.
Я не иду к мини-бару – я знаю, что там ничего нет. За две недели я опустошил все запасы и боюсь заказывать что-то в номер, потому что Йост по заднице не погладит.
Полнейшая маскировка – не столько от чужих, сколько от своих. Беззвучно открываю дверь номера, и яркий свет больно бьёт по уставшим глазам, привыкшим к темноте. Я раздражённо щурюсь и делаю первые шаги наугад. Неожиданно на кого-то натыкаюсь.
- Куда это ты? – строго. Родной голос ударяет по ушам гораздо больнее, чем яркое освещение по глазам.
- Том.
- Да, я Том. А ты что, думал, только Дэвид…
- Я ничего не думал. Я просто не могу думать. Я боюсь.
Ни утешений, никаких объяснений. Привычная усмешка. Наконец могу поднять слезящиеся глаза и рассмотреть его лицо, как всегда непроницаемое. Только взгляд самодовольный и немного строгий.
- Ты куда? – повторяет он.
- Тебе-то какое дело?
- Большое.
- Не важно, пропусти…
Он не слушается, ещё больше загораживает собой проход.
- Том.
- Тебе самому не надоело произносить моё имя?
- Надоело. Я жду, когда тебе надоест его слышать.
Том как-то странно фыркает и сквозь смешок отвечает:
- Ну, знаешь, я как-то привык. Всё-таки ко мне так с детства обращаются.
- А я?
- А что ты? Ты – это ты.
- Я устал, пропусти.
- Так иди спать.
- Я хочу отдохнуть.
- Ну, и?
- Не в горизонтальном положении.
- Что, уже перехотел? – притворно изумляется близнец.
- Е*ать тебя в рот!...
- Вот этого точно не будет, - брат резко становится серьёзным. Какой он мнительный.
- Том, пока.
Бросаю бесплодные попытки заговорить с ним нормально. Хотя было б то, на что я его хочу развести, нормальным…
- Пока, - в ответ. Ну, хоть на этом спасибо.
Захожу обратно в номер и останавливаюсь возле кровати, устало выдыхая и потирая виски.
Слышу, как дверь захлопывается и поворачиваюсь…замечая брата, сидящего в кресле. Он в упор рассматривает меня.
- Зачем?...
- Хочу понаблюдать, как ты отдыхаешь.
- Что за детский сад?
- Ну, почему же? Ты будешь спать, а я охранять твой сон.
Звучит не то, что бы непривычно, а как-то нелепо, неуместно. Настолько давно Том не говорил мне такие вещи.
Не выдерживаю и ложусь на кровать, вытягиваясь во весь рост. Он всё так же пристально смотрит на меня, стараясь что-то найти, какой-то подвох. А подвохов нет. Что же ты, братец, ведь ты сам меня лишил их.
- Вот видишь. Я же говорил, что научу. Ты уже сдался. Молодец. Хотя я всё равно дважды молодец.
Произнося эти слова скороговоркой, он медленно встаёт и вальяжной походкой подходит к двери.
- Приятных снов, Билли, - бросает он с полуулыбкой на лице, выходя.
Он тоже на что-то надеялся? Надеялся на?...

***

- Том, ты здесь?
- У?
- Я пришёл сказать, - кивок. – По поводу…
- Чего? – брат недовольно откладывает гитару, глядя на меня.
- Знаешь, у меня всё-таки нет силы воли.
- Странно. Я же тебя воспитал. Ты себя недооцениваешь, - логика. Такова логика у большинства. Если за дело брался я, то плохо быть не может. Даже если это дело зависит отнюдь не от них.
- Том, я хочу.
- Так найди себе кого-нибудь. Помочь?
- Я не «кого-нибудь». Я тебя хочу.
- Вот как… - и вновь он задумчиво трёт подбородок. Как тогда. Я не могу понять какой это знак: хороший или плохой. – Тогда… - он замолкает. Молчание давит, насилует мозги как неквалифицированный психолог.
Он медленно встаёт и, всё так же молча глядя в одну точку, наощупь находит нераспечатанную пачку сигарет. Медлённо идёт на балкон. Бл*дство, сколько он ещё так, изверг, будет надо мной издеваться? Вопрос риторический. Мне даже ответ не нужен, так как даже если я его получу, ничего не изменится.
Ему всегда есть что сказать. Другое дело, когда говорить правду в глаза ему совсем не хочется.
Иду следом за ним. «По пятам близнеца» - трагикомедия о жизни Билла Каулитца.
Он заинтересованно всматривается в пустоту, выдыхая красивые узоры из сизого дыма. Стою молча и разглядываю его широкую спину. Восхищаюсь. Подсознательно, неосознанно, невольно, но восхищаюсь. Да, наверно, старшие братья всё-таки должны быть кумирами для младших. Пусть он не главный секс-символ для фанатов. Он главный в нашей маленькой компании. Ему не нужна пустая и зыбкая слава «секси рок-звезды» среди чокнутых фанаток. Ему нужны условия «царя зверей» среди особо приближенных, где он обитает на самом деле. Там где его знают настоящего. Там считают, что он именно такой. Какой он на самом деле, не знаю даже я. Ему достаточно быть победителем в нашей группе, пусть и не на сцене. На самом деле все ориентируются на него, потому что он – это он, но не на меня. Он – местный заводила.
- Билл?
- Что? – мгновенно откликаюсь.
- Иди к себе в номер.
- Том, я не могу…
- Иди. Я всё объясню позже.
А что мне делать. Он упрямый – это нужно принять как давно устоявшийся факт. Если уж он «послал» тебя прямо – даже не стоит пытаться сопротивляться.

***

- Том, что ты здесь делаешь? – сказать, что моё пробуждение было большой неожиданностью, значит, ничего не сказать. Толком.
- Ты вроде как хотел…меня ув…
- Том! – его ухмылка, нет, улыбка. Его улыбка, она, наконец, не самодовольная, а простая, даже искренняя. Будто он этого ждал. Хотя чёрт его знает.
Хрен его знает, какой была его задумка на самом деле.
Он наклоняется, ложится рядом…Когда ты знаешь, что будет дальше, это не всегда плохо и скучно. Есть люди, способные и предсказуемое превратить в нечто неожиданное.
Чужая душа – потёмки. Том – это непроходимые дебри. Том – это гарант того, что скучно если и будет, то только потому, что надоесть постоянно ожидать какого-то сумасбродства на голову.
Он мой брат. Он близнец. Он тот, кто ближе мне, чем любой другой. Остальное – х*йня, остальное – не важно.

The End