Глотаю шампанское и улыбаюсь.
Улыбаюсь и глотаю шампанское.
- Детка, не увлекайся слишком алкоголем. В твоем возрасте вредно.
Как он умудряется подбираться так тихо?..
- Завязывай называть меня деткой,- раздраженно бурчу я и бросаю на реппера взгляд, полный неприязни.
- Ладно, не буду, малыш,- насмешливый голос заставляет меня жалеть, что я не удалил все его песни из I-Pod-а.
- Как ты меня заебал,- закатываю глаза,- что ты привязался?!
И уже жду интересных ассоциаций со словом «заебал». Готовлюсь сказать: «Как ново и остроумно».
- Вот видишь. Алкоголь на тебя плохо действует – где та вежливая стерва, которую я видел в магазине?..
Как всегда я не угадываю. Действия этого придурка непредсказуемы.
- Пошел ты. Если ты не заметил, я парень. К парням «стерва» не употребляется,- выходит как-то уж слишком устало.
- К тебе очень даже подходит.
- Слушай, я по-человечески прошу, отойди, от меня, пожалуйста. Тут репортеры. Не хочу новых сплетен и скандалов,- ставлю пустой бокал на столик,- я устал. Мне хреново и я хочу побыстрее поговорить со всеми нужными людьми и свалить отсюда. Не мешай, мне, пожалуйста, побыстрее закончить свою работу.
Удивленный взгляд.
- Ну, если только по-человечески…
- Билл! Ты с кем?- голос брата. Вижу, как Том появляется из толпы за спиной Бушидо. Узнает и голос ощутимо меняется – становится грубее, более мужским и очень-очень серьезным,- пошли отсюда. Незачем тебе с ним общаться.
Вижу, как его рука дергается, чтобы сжать мою ладонь и увести, но он вспоминает, что мы на людях и как-то неловко опускает руку. Готов поклясться, что Бушидо это тоже заметил.
- Идем. Дейв сказал, что можно уже домой.
Я киваю репперу и пробираюсь сквозь толпу за братом.
Спиной чувствую пристальный, обжигающий взгляд.

- Зачем ты вообще начал говорить с ним?!
- Я не начинал. Он подошел, я что, должен был тут же убегать?
- Но ты не должен был стоять и болтать с ним! Неужели ты не понимаешь, что…
- Я всё понимаю, Том. Успокойся.
- Я не могу! Ты говоришь с ним, ты слушаешь его песни…
- Так… Ты что, брал мой I-Pod?
Интонации заметно меняются. Он чувствует себя виноватым и от этого вспыхивает еще больше,- Да и что?
- Сколько раз я просил тебя, Том. Музыка – это личное. Кому, как не тебе понимать это…
- Ладно, ладно, прости, что теперь, убьешь меня?! Факт в том, что ты слушаешь его песни! А кто-то вроде бы ненавидит реп… или я ошибаюсь?- сколько ехидства, столько злости в карих глазах.
Какой же ребенок... он все еще верит в вечную любовь, верит в глупые сказки о чести и справедливости, я знаю. Все еще верит, что мир делится на белое и черное.
Ребенок, только игрушки у него живые – все эти многочисленные плачущие девушки, которые так любят и так нелюбимы в ответ.
Но, кажется, он все-таки нашел вечную игрушку. Хрупкую светловолосую девушку – такую, что красивее, наверное, нет.
Только вот и у нее было много игрушек.
Всё игра, всё ложь.
Вся эта приторная патока, скрывающая смертельно больное нутро.
- Я устал, Том. Я устал от лжи. Ее столько в наших песнях, братишка… всё – вранье. В его песнях этого нет,- я говорю очень тихо, но он слышит.
- О чем ты, Билл?- непонимающий взгляд. Вот так вот.
На одну правдивую песню стало меньше. Больше нет истины в строчках «…spure jeden Atemzug von dir». Больше не чувствую. И ты.
Все уходит, реальность меняется, как не хотелось бы обратного.
- Мы всё время лжем, Томми… какие же мы лгуны.
- Прекрати,- недовольное, бьющее, словно хлыст,- опять эта твоя хандра? Я уже задолбался терпеть твое вечно ноющее настроение… короче… я иду к Джи. Ночевать не приду.
- Мы же только с вечеринки…
- И ты уже успел испортить мне настроение. Увидимся завтра.
Минута и дверь хлопает.
Одиночество – не очень длинное слово.
Размером всего лишь в тысячи холодных ночей, проведенных наедине с тишиной квартиры.

Может быть он специально?..
Вечно натыкаюсь на него.
Вчера – два раза, в магазине Диор и на вечеринке.
Сегодня – вот опять. Дорогой ресторан и я ужинаю наедине с собой.
А через три столика расположилась эта персона с какой-то девушкой, сидящей ко мне спиной. Видно только черные, прямые волосы до пояса.
Фу, как некрасиво. Могла бы и прическу сделать.
Пытаюсь не смотреть на них, аккуратно отрезая от пирога кусочек и вилкой отправляя его в рот.
Но в голове упорно сидит: «Даже у него есть с кем провести вечер».
Я почти доедаю пирог, когда чувствую его приближение.
Удивленно поднимаю глаза.
- Ты кого-то ждешь?- я бросаю растерянный взгляд за его столик – девушка испарилась, будто и не было.
- Жду. Брата,- ответ получается каким-то слишком быстро.
- Замечательно,- и он нагло садится за стул напротив. У меня от возмущения аж рот открывается.
Наглый взгляд задерживается на моих губах и я быстро захлопываю рот, получив насмешливую улыбку.
- Вообще-то я объяснил, что жду Тома.
- Это вряд ли. По-моему твой брат развлекается где-то в районе ночных клубов. Во всяком случае, с час назад он там был и в весьма нетрезвом состоянии. Спорим, что сюда он не доедет.
Удивленно приподнимаю бровь и беру сотовый.
Так…
Длинные гудки.
Все это – пристально глядя в глаза этому. Черт, мне совсем не нравится, как они у него горят. И улыбка паршивая.
- Да?- на меня просто дохнуло атмосферой клуба – запах разгоряченный тел и алкоголя,- я слушаю, Билл.
- Где ты?
- В клубе, а что?
- Не сможешь подъехать?
- Куда?- сцепить покрепче зубы, заметив, как человек, сидящий напротив торжествующе улыбается. Слышал ответ Тома.
Ненавижу этот сотовый.
- Ты что, забыл?..
- Извини, Билл, давай не сейчас? Я с Джи… она обидится.
- Хорошо,- отрывисто бросаю в трубку,- приятно провести время.
Отключаюсь и раздраженно щурюсь, глядя в насмешливые глаза.
- Доволен? Том не приедет.
Зло втыкаю вилку в остатки пирога и отпиливаю кусочек ножом, мстительно представляя на месте печенной сладости лицо реппера.
Почему-то это немного снимает раздражение.
Кладу в рот кусочек и тщательно пережевываю. Бушидо внезапно как-то очень по-человечески вздыхает: - Вот скажи, почему ты ко мне так отвратительно относишься?
Если честно – я просто офигеваю от такого вопроса.
- Ты шутишь?- подозрительно осведомляюсь у очень серьезного на лицо мужчины. Внимательные глаза так же серьезны.
- Нет. В самом деле.
Я весело смеюсь: - Ты дурак, что ли? А кто последние годы бесконечно сыплет в эфире в мою сторону тупые, плоские шутки?..
- Ладно, я идиот и таким образом выражаю свою симпатию. Признаюсь, когда речь заходит о тебе, я превращаюсь в тупого подростка.
От такого заявления у меня, наверное, становится очень глупое лицо, из-за чего он широко улыбается.

- Ну, тогда я тоже особой враждебности к тебе не проявляю. В интервью, заметь о тебе гадостей не говорю, набить морду не рвусь,- его лицо выражает глубокое сомнение моей способностью набить кому-нибудь морду, но молчит,- шампанским не обливаю… всё очень чинно, заметь. Мир, любовь, жвачка,- вспоминаю я глупое выражение, которое как-то слышал в какой-то передаче.
Он беззвучно повторяет мои последние слова с каким-то странным выражением лица, которое мне совершенно непонятно.
- Да… но все равно... знаешь, я по-другому представлял наши разговоры.
- А ты представлял наши разговоры?- теперь моя очередь ухмыляться.
- Детка, тебе совсем не идет это выражение лица.
- Я тебе не детка,- опять я чувствую раздражение, этот человек явно задался целью не оставить меня равнодушным!- всё, с тобой, конечно, очень интересно, но мне пора.
- Куда?
- Как беспардонно. Это тебя ни в коей мере не касается.
- Малыш, ты не перестаешь меня удивлять.
Я, не слушая, поднимаюсь и иду к выходу, беру кожаную куртку, услужливо поданную мужчиной в очень официальном костюме, выдающем работника ресторана.
У зеркала аккуратно застегиваю молнию и поправляю волосы.
Так. Я же не позвонил водителю и не предупредил, что нужно подъехать.
Где же?..
Черт!- досадливо хлопаю себя по лбу и тихо матерюсь сквозь зубы – швейцар смотрит удивленно и неприязненно.
Я оставил сотовый там.
Черт-черт-черт!
Разворачиваюсь и иду в глубину зала.
Сотовый лежит у салфетницы – вроде бы там его и оставлял, Бушидо сидит все там же, где я его покинул, только на столике уже стоит бокал с чем-то полупрозрачно коричневым.
- Забыл телефон, детка?
- Напиваешься?.. Знаешь, в твоем возрасте пить вредно,- притворно заботливо проговариваю я, чувствуя все то же необъяснимое раздражение. Черт возьми, в шоу-бизе немало придурков, но на них я реагирую совсем по-другому. На больных не обижаются… но этот просто… выводит,- знаешь, на потенцию неблаготворно влияет…
И тут я быстренько замолкаю, поняв, что опять сморозил что-то не то. А все Том, со своими тупыми шутками. Научил таки, братец.
- Ну…
- Не начинай, даже слушать не хочу,- быстро разворачиваюсь и иду к выходу.
Только выйдя из зала ресторана, заглядываю в «исходящие» сотового телефона.
Вот хрень.
Последний – незнакомый номер. Черт, ну что за день?!

Еще одна бессонная ночь.
Том пришел только под утро – наверняка пьяный и пропахший сладковатым запахом духов Джи.
А я всю ночь глупо шатался по квартире, не зная, куда себя деть.
Когда же мы приступим к записи нового альбома?!
Песни уже написаны, ребята почти заканчивают работу над музыкой.
Я уже не представляю своей жизни без постоянной работы.
Только она помогает запереть зверя одиночества в клетку – куда-нибудь поглубже, чтобы он выбрался только к ночи.
В то время, когда миллионы людей по всему миру засыпают, обнимая человека, с которым они проснутся утром.
С которым разделят завтрак – перешучиваясь, болтая, наслаждаясь теплом.
С которым, наверное, попрощаются, отправившись на работу и зная, что вечером они встретятся опять. И так, каждый день.
Кажется, я когда-то думал, что и у меня все это будет – пусть и не с девушкой, но с самим близким и родным человеком в мире.
Не вышло… всё ограничилось парой ночей экспериментов и его виноватыми поцелуями куда придется, после.
«Девочки нравятся больше… да и неправильно всё это… Билли, я люблю тебя, братишка, но не так,»- кажется что-то в таком духе.
Вот такой вот я неправильный.
Отпиваю сок из стакана и смотрю на улицу. Несмотря на утро, там вовсю кипит жизнь.
А я – устал. И мне хочется курить, хочется вырваться из клетки.
В плену у свободы.
Хочется надеть обычные шмотки, те, которые одевают миллионы девятнадцатилетних парней по всему миру и уехать куда-нибудь к чертовой матери.
Целовать тех, кого захочется, спать с теми, с кем захочется, шутить над тем, над чем хочется и знать, что завтра не появятся в газетах громкие заголовки: «Рассуждения Билла Каулитца о…». И ниже – абсурдная статья, в который вырезаны слова из глупого рассуждения.
Но нельзя. Это будет предательством. Я погряз в общественном мнении и самое страшное, что мне важно, о чем пишут бульварные газетенки.
Мне важно, чтобы люди не сказали однажды: «Быстро загорелся и быстро сгорел».
Наверное, травма детства.
Желание доказать, что лучший.
Не неправильный, а идеальный.
Не знаю… запутался.
Хочу, чтобы меня не бросали, хочу, чтобы можно было, не боясь, посмотреть в глаза и сказать: «Я люблю тебя».
И чтобы это было правдой.
И тогда зверь одиночества навсегда уйдет, оставив только дурацкую и поэтому радостную мысль, что может быть – его никогда и не было?..
Смешные у меня мысли.

- Что за херня, Билл?!- на стол летит газета, развернутая на фотографии – я, немного подавшись вперед вглядываюсь в лицо мужичины, сидящего напротив, на губах которого играет очень двусмысленная улыбка.
- Хорошо снято,- равнодушно замечаю я, чувствуя, как пол уходит из под ног,- фотограф заслуживает уважения. Хорошо заснял, а главное момент правильный.
- Бл*ть, ты совсем е*анулся, что ли?! Ты что не понимаешь не хрена?!
Девид, кажется, готов меня ударить. Я только еще больше выпрямляюсь, даже и не думая стушевываться под гневом продюсера.
Кому, как не мне, знать, насколько вспыльчив и отходчив он бывает.
- Всё я понимаю. Очередной скандал. Пиар, Дейви, ты что, не помнишь?- мягко проговариваю я, он закатывает глаза, уже успокаиваясь.
- Научил, млять, ребенка.
- Да, этого монстра вырастил ты!- поднимаюсь из кресла и поворачиваюсь, словно у зеркала,- разве ты не гений?..
- Билл, я серьезно. Я, конечно, понимаю, что ты бы не отвязался от него, но попытайся больше так не влипать, ладно? Слишком многое от этого зависит,- как всё серьезно.
- Да-да, имидж превыше всего, я знаю, Дейв. Не напрягайся, я буду хорошим мальчиком, и едва завидев Бушидо, буду ломиться подальше.
- Вот и хорошо, малыш.
Услышав это обращение, я вздрагиваю.
- Ты чего?- Дейв замечает это и теперь удивленно смотрит.
- Дейв, ты только не обижайся…
Непонимающий кивок.
- Не называй меня «малыш». Я тут же чувствую себя пятилеткой,- смущенно улыбаюсь.
Продюсер смеется и хлопает меня по плечу: - Какой же ты еще ребенок, Билл.

Звонок раздается в 18. 15. Именно в этот момент я собираюсь позвонить Тому, чтобы узнать, где он и, возможно, провести вечер там, где не будет места мыслям, которые в последнее время пугают даже меня.
Сотовый вибрирует в руках, звук отключен.
На экране высвечивается незнакомый номер.
Вдох-выдох. Спокойно.
Не будешь его материть, нет…
Может это и не он.
Ага, конечно.
- Да?- произнесено в трубку с нужной долей вежливого безразличия.
- Привет, детка. Скучаешь?..
- Здравствуйте. Я вас знаю?- так, теперь любопытства. Капельку.
- Не делай вид, что не узнал. А я думал, что номер сменишь.
- Кто это? Откуда у вас мой номер?
- Хватит дурачка разыгрывать, малыш.
- Я не разыгрываю. Я и правда – дурачок,- вырывается помимо воли.
«Какой же ты еще ребенок, Билл».
И я совсем не думаю иногда, что говорю.
Или это он так на меня действует.
Изумленное молчание.
- Короче, что нужно?- наконец раздраженно произношу я.
- Так то лучше. Меньше горечи в голос, детка, ты меня пугаешь.
- Что надо, спрашиваю.
- Грубо. Леди так не разговаривают.
Спокойнее. Я не буду кричать.
Не буду вести себя, как полный болван.
- Извини, пожалуйста. Ты не скажешь о цели своего звонка?- тихо и нежно произношу я, изумляясь своему спокойствию.
- Молодец. Хорошо умеешь врать… вот, хотел пригласить тебя куда-нибудь. Как смотришь?
- Отрицательно. Еще вопросы?
- Да. Может, все-таки согласишься?..
- Нет, спасибо, у меня очень забитый график. Возможно, если у меня будет свободная минутка… тебе стоит обсудить это с Девидом.
- Только этого мне не хватало,- смеется,- мне нравится, когда ты злишься.
- Правда? Знаешь, а я то думаю, как хрена ты так любишь меня доводить.
- Слушай… хочешь от меня отделаться?
- Еще бы.
- Сильно?..
- Да, бл*ть, сильно,- разозлено чуть ли не ору в трубку. Да что со мной такое?! Меня от ярости просто скручивает, когда он так разговаривает со мной – будто с идиотом.
- Одна встреча. И я отвяжусь от тебя. Навсегда.
- Одна встреча – понятие растяжимое.
- В ресторане, клубе, где угодно. Один вечер, который ты проведешь со мной. Как тебе? Несколько часов и ты отвяжешься от меня. Никаких заявок в интервью о тебе, никаких разговоров, даже, если хочешь, смотреть на тебя не буду.
Молчу где-то тридцать секунд, прекрасно зная свой ответ.
- Заманчиво. Один вечер. Пару часов. Не ночь.
Смех: - Да. Если ты сам, конечно не захочешь…
- Не захочу…
Почему-то злость улетучивается, может быть, потому что его интонации немного меняются: - Давай, малыш, соглашайся. Что тебе эти пара часов?..
- Одно не понимаю, зачем тебе это?
- Говорю же, я влюбился в тебя, Билл,- почему-то эта фраза, сказанная серьезным тоном, заставляет сердце на секунду сбиться с привычного ритма.
- Надо же… ты даже по имени назвал меня.
- Чего только не сделаешь ради большой и светлой любви,- наверняка улыбается.
- Всё, ты меня утомил. Хорошо, по рукам. Когда?..
- Завтра,- быстро отвечает он,- клуб «Пьеро». И не бойся, нас там не увидят. Никаких лишних сплетен и скандалов,- последнюю фразу он произносит тоном ученика отличника, на что я не могу сдержать улыбки,- в семь.
- Хорошо,- больше равнодушия, Билл, больше!
- Я заеду.
- Сам доеду.
И нажимаю «отбой», отключая сотовый.

Аккуратно стираю слегка размазавшуюся линию карандаша для глаз. На голове нет привычно разлетающихся во все стороны прядей – волосы просто аккуратно уложены.
Вглядываюсь в отражение, пытаясь понять, почему так горят глаза.
Почему так живо в них сверкает что-то. Наверное, я просто очень долго не ходил никуда – вот так вот запросто, с кем-то не очень знакомым, куда-то, где не будет папарацци, готовых заснять первое же неверное движение.
Надеваю куртку, проверяя наличие в ней сотового и ключей от машины.
Я не очень люблю быть самому за рулем, в отличие от Тома – может быть, потому что и так хватает мне в жизни ответственности и напряжения…
Хочется расслабляться хотя бы иногда, а вождение для меня настоящая пытка, постоянная нужда следить за дорогой невыносима. Ведь так хочется отвлечься, глядя как мелькают цветные вывески.
Но сегодня я решаю вести самому. Незачем никому знать, куда еду… Да и кому какое дело?
Тома нет – разум добавляет предательское «как всегда». Дейву вообще безразличны мои передвижения, если только они не слишком преступны и не совершаются во время важных мероприятий, а, следовательно – остальным уж точно наплевать на мое месторасположение.
Я вздрагиваю, когда куртка начинает дрожать. Беру мобильный – на дисплее высвечивается «Придурок». Маленькая детская месть.
- Что еще?
- Я жду тебя у дома.
- Ты что, идиот?!
- Не нужно истерик, детка, машина не моя. Твоя невинная репутация будет в порядке.
- Я же говорил…
- А я не согла…
Кажется, отключаться, не слушая его, уже входит в привычку.

Дергаю ручку и сажусь в салон, пахнущий кожей и мужской туалетной водой.
- Привет, детка.
- Здравствуйте. Как ваши дела?- складываю руки на коленях и наивно улыбаюсь, глядя на него.
Слегка хмурится. Не понимает.
- Все класс, раз уж ты здесь.
- О, это замечательно. Куда мы поедем, герр… как у вас там фамилия?..
- Билл, ты что, болен?
- Нет, почему же. Всё в порядке… а разве что-то не так?..
- Ты странный.
- И буду таким, пока не прекратишь называть меня этим тупым прозвищем!- быстро стираю улыбку с лица и угрюмо смотрю сквозь лобовое стекло.
Почти чувствую, как по загорелому лицу расползается улыбка: - А, ты дуешься, значит?
- Слушай, давай закончим болтать и поедем, наконец, в этот клуб или ресторан или что-там еще.
- Это ты послушай,- в голосе звучит металл,- раз уж ты согласился, так давай будем вести себя нормально. Без истерик, недовольного тона обиженного подростка и тупых заморочек.
Я почти не удивлен его вспышкой – скорее доволен, что, наконец, вывел его из себя.
- Хорошо,- я очаровательно улыбаюсь, не глядя на него, но его взгляд на моем лице, кажется, вот-вот дырку прожжет,- договорились. Буду паинькой.
Он молча заводит мотор и трогается.

Клуб и в самом деле приличный. Странно, что мы до этого тут не бывали.
В Vip-зале никого нет, что меня несколько удивляет.
- А где все?- тут же осведомляюсь я у Бушидо, расслабленно развалившегося в кресле.
Почему-то он мне напоминает тигра, наблюдающего за жертвой и знающего, что она никуда не денется. От таких ассоциаций я вздрагиваю и быстро отпиваю из бокала.
- Ты любишь шампанское,- проговаривает он, а я не могу понять, к чему это.
- Да. Люблю. И что?
- Тебе не кажется, что это несколько… не мужественный напиток?
- Очень даже мужественный,- привычно огрызаюсь я,- а что по твоему, виски – это очень мужественно?
- Нет, они ведь влияют на потенцию,- тихо замечает он, я в ответ прикладываю ладонь ко лбу и вздыхаю:
- Дернул же меня черт это ляпнуть! Можно тебя попросить?.. Забудь.
Мне определенно нравится это шампанское.
После пятого бокала мне становится как-то очень легко и весело, на что Бушидо очень неделикатно забирает у меня наполовину полную емкость.
- Как-то я не учел… Нужно было сок пить.
- Еще чего… я уже совершеннолетний, между прочим… помнишь, как в том интервью,- пытаюсь вспомнить что он там сказанул, в том самом злосчастном интервью до EMA,- мне уже можно.
- Я не это имел в виду,- как-то немного раздраженно отзывается он,- ладно, всё. Пора разъезжаться, детка. Тебе пора спать.
- Что-о-о?.. Но мы же только недавно здесь!
- А ты уже успел набраться. Кто же знал, что тебя так быстро развезет?..
- Ты не забыл,- я поднимаюсь с дивана – на секунду меня совсем чуточку заносит,- что это наша последняя встреча?
- И не так я ее себе представлял,- качает головой и улыбается – немного… неправильно. Без вечной насмешки.
- А как ты ее себе представлял?- подхожу поближе к креслу, в котором он сидит, лукаво смотрю сверху вниз. Нарываешься,- молоточком стучит в голове,- нарываешься, парень.
- Вот так…
И он дергает мою руку на себя – я оказываюсь у него на коленях.
Лицо – слишком близко, в темно-карих глазах бешенное пламя. И будто какая-то музыка играет в голове – тихие переливы инструментов, названий которых я не знаю, уносят куда-то далеко-далеко…
У него очень горячие губы – особенно когда они касаются шеи, там, где лихорадочно быстро бьется жилка.
И воздуха катастрофически нахватает, когда он нежно проводит там языком.
Прижаться – ближе, устроиться удобнее, чувствуя его возбуждение – и вовсе не неудобно, а так как надо. Правильно.
Словно так уже было когда-то. Только я… немного подзабыл.
Руки – нестерпимо жаркие, забираются под футболку, гладят спину и хочется выгнуться под этими ласковыми прикосновениями, мурлыкать и глупо радоваться, что – любят. Хотя бы чуть-чуть.
Наконец, он касается губами моих губ и сердце останавливается.
Язык скользит в мой рот, нежно касается, почти умоляя ответить, и это так не похоже на ту грубость и боль, единственное, что, как я думал, он мог предложить мне.
И, наверное, именно из-за этого мне окончательно сносит крышу.
И я целую его так, как не целовал, наверное, никого до этого – ни Тома, чьи поцелуи отдавали виной и горечью, ни нескольких девчонок, поцелуи с которыми скорее напоминали детскую игру, в сравнении с этим.
Меня бьет дрожь, Боже, эти губы…эти руки…
Что ты делаешь со мной…
Он отрывается от моих губ, и я протестующее постанываю, глядя из под ресниц в затуманенные от желания глаза.
- Ну же… чего ты ждешь?- руки всё еще скользят по спине, оставляя на коже, внезапно, приобретшей странную чувствительность пылающие следы,- почему ты остановился?..
- Билл,- хрипло, тихо,- ты знаешь, что это может не закончится только… этим?..
- Плевать,- отчаянно, так, что понятно – обратного пути нет,- я хочу тепла… я не хочу быть один,- шепот, словно в бреду,- я так устал…
И мир поглощает огненная бесконечность.
… куда-то далеко-далеко, где есть ночь, в которую не нужно прятать слезы в подушке, думая об одиноком «завтра». Есть утро, теплое оттого, что оно разделено на двоих и ознаменовано ленивыми утренними поцелуями, есть день – когда не нужно думать, что впереди еще целая жизнь, которую придется провести в осознании, что ты один – навсегда. Туда, откуда совсем не хочется возвращаться.



Я стою у окна своей квартиры, распахнутого настежь.
Оно большое, как и в остальных квартирах этого дома и если встать на подоконник, то можно выпрямиться во весь рост.
Тихо.
Нет ветра, нет звуков, нет ничего – только огромное солнце перед глазами и синее-синее небо, пронизывающее своей кристальной чистотой и правдивостью. Только пальцы судорожно вцепившиеся в раму и пристальных взгляд, который вовсе не обжигает яркое небесное светило.
И оно становится всё больше и больше, заслоняя всю вселенную.
Лишь солнце никогда не обманывает.
И в голове, будто что-то щелкает – и всё становится на свои места и вдруг хочется смеяться от радости – так, как не бывало уже много лет.
Всё просто и понятно, а мир вовсе не лжив, и нет страха перед неизвестностью, есть только желание выбраться из клетки, прутья которой уже казались привычными, но теперь – лишние.
Опять возвращается та музыка и вовсе не кажется ее мотив незнакомым или непонятным, ведь теперь я знаю, что это – песня солнца.
Я бы хотел написать и спеть ее однажды, чтобы все поняли, каково это – слышать ее.
Но времени больше нет, что же… ее напишет кто-нибудь за меня. Еще много людей будет на земле и ведь кто-то, наверняка, однажды услышит ее. Я – надеюсь.
Шаг навстречу солнцу – и на губах играет улыбка, возможно, самая искренняя из всех улыбок, когда-либо освещавших землю.



- Билл, малыш, тише, ну что ты… не нужно,- чьи-то пальцы вытирают слезы, бегущие из глаз, кто-то обнимает, успокаивающе проводя рукой по волосам.
Наверное, это тоже сон.
Ведь я один, совсем один, навсегда – наедине со своими кошмарами, своими страхами, своей болью.
Ну… раз уж это сон, можно уткнуться лицом в горячее обнаженное плечо и обиженно всхлипывать, вовсе не стесняясь своих слез.
- Не плачь, малыш, слышишь?.. Зачем ты так…
И оттого, что утешают, становится еще горше, совсем, как в детстве.
Разлепляю мокрые ресницы и смотрю в толком то незнакомое лицо, но уже – родное.
- Я же не сплю?..
Так странно – в ответ в его глазах появляется такое выражение – наверное, именно так смотрят на любимых. На тех, с кем спят, кого целуют, кого любят – на меня еще никто и никогда не смотрел так. И странно осознавать – что ты нужен. Тебя хотят. Сейчас-сегодня-всегда.
- Нет, малыш. Не спишь.
- Это хорошо,- тихо вздыхаю и прижимаюсь ближе, подтягивая одеяло.
- Спи,- почти похоже на приказ – и я знаю, что по-другому не будет.
И просто хочется подчиняться, зависеть, хочется доверять.
- Ага… ты только разбуди меня,- уже проваливаясь в сон и прижимаясь щекой к руке,- обязательно…
- Хорошо… не бойся, разбужу…
И, кажется, слышу еще что-то сквозь сон, но не помню. Как не помню то, что видел во сне.

Пробуждение не похоже ни на что.
Может быть, я бы выразился – словно дома, но не так.
Знаю ведь, что когда открою глаза, вовсе не дома я окажусь, ведь не будет Тома. А без него, как бы то ни было, мой дом – не дом.
Пока.
Странно, просыпаясь ощущать под головой чье-то предплечье – вовсе не объятия близнеца – нежные, осторожные, вовсе не крепкие, а именно – братские.
И не то, когда просыпаешься рядом с девушкой. Тогда все совсем по-другому.
А сейчас…
Я даже не знаю, как это описать.
Сколько уже так не бывало?..
Появляется ощущение, будто он смотрит на меня. Разглядывает, хотя ведь, наверняка, уже тысячу раз видел на церемониях, встречах, да даже по телевизору, но всё равно смотрит… наверняка, цепляет взглядом ресницы, и размазавшийся макияж, и усталые складочки между бровей – в последнее время я частенько хмурюсь. Хмурился.
Губы невольно вздрагивают в улыбке и я отворачиваюсь, тихо вздыхаю и утыкаюсь лицом в подушку: - Не смотри…
Вполне логичное: - Почему?
- Я страшный,- тихо-тихо и смущенно,- по утрам у меня лицо…
- Ты не страшный. Ты дурак.
Почему-то это слово странно звучит из его уст. Так… по-детски.
Внезапно приходит в голову, что он ведь взрослый… гораздо старше меня.
«Вовремя вспомнил»- тихо фыркаю,- «и, правда. Дурак».
По спине – он поясницы к шее скользит горячая, сухая рука, пересчитывая позвонки, застывает на затылке и нежно поглаживает. А мне опять хочется глупо замурлыкать от удовольствия и прижаться ближе.
Я - д у р а к.
И он сам прижимается ближе, так что я чувствую, как он хочет.
И я.
А я просто резко поворачиваюсь, и музыка опять играет в голове.
Только теперь – немного по-другому.


- Билл,- тихий шепот, потрясенный взгляд, тут же сменившийся на жутко злой и в меня летит его сотовый – легкий блик экрана, но я успеваю увернуться и телефон с резким звуком врезается в стену,- ты где, сука, шлялся?! Какого хера телефон отключил?!!
А руки трясутся и готов поспорить, что немало сигарет он выкурил, пока ждал меня.
Главное – не дать совести вгрызться в нутро.
- Извини… не до того было,- а ты помнишь, сколько раз ты забывал предупредить меня, увлекшись очередной девушкой и сколько я мучался мыслями где ты и надолго ли? Знаю, глупо сейчас вспоминать это…. Но все же оправдания есть оправдания.
- Не до того, значит?- прищуренный взгляд и в этот момент он становится в самом деле сильно похож на меня… смешно, со всем этим я почти забыл, что мы – близнецы. Очень похожи.
- Прости, Томми,- обезоруживающая улыбка, виноватый взгляд из-под ресниц,- я, наконец, нашел то самое…
- Что?- видимо, наконец, увидел и сияющие глаза и эту дебильную довольную улыбку углядел и поэтому злость немного отходит, уступив место удивлению,- ты что?
- Я влюбился,- почему-то вылетает слишком легко. Так очень легко. Странно.
Но тысячи бабочек порхают где-то в животе и хочется танцевать, и кричать, и смеяться, потому что и мне есть, кому слать глупые эсэмески, к кому можно ехать вечером, наплевав на позывы Дейва отсидеться дома, кому можно… кому можно всё.
И может, слишком глобальные выводы после всего лишь одной ночи, но я так хочу, и буду думать, понятно?! И буду счастливым – хотя бы пару мгновений.
Живи секундой.
Том смотрит странно. И нет особой радости во взгляде. Слишком намешано.
- Ну,- капризно надуваю губы,- Том, я, между прочим, тебе радостную весть сообщил.
Растягивает губы в улыбке: - Извини, мне как-то не радуется после этой бессонной ночи.
Я решаю не напоминать ему о моих бессонных ночах. Просто улыбаюсь и, подойдя ближе, обнимаю его и шепчу на ухо: - Ну, прости меня, братишка, пожалуйста. В первый и последний раз.
Чувствую ответные объятия: - Я просто волновался… и я рад, что ты встретил… это ведь «он», верно?
Немного отстраняется и пристально смотрит в глаза. Смущенно улыбаюсь: - Да.
И сердце начинает биться быстрее…
Сказать или нет?..
Не одобрит ведь… черт, но это же мой брат! Брат-близнец. Том. И как бы мы не отдалились….
- Это Бушидо,- тихо говорю я.
Плечи под пальцами каменеют.
- Повтори,- просит брат и опускает руки. Высвобождается из объятий,- я же ослышался, так?
Чувствую, всё будет сложнее.
- Не ослышался.
- Бл*ть. Ты шутишь. Ты не можешь это всерьез,- недоверчиво сверлит взглядом,- ты ведь прикалываешься?..
- Том. Я серьезно.
Наконец, понимает, что нет тут и тени шутки. Мрачнеет.
- Ты идиот,- он устало трет лицо руками,- Билли, братишка, ты просто придурок. Не могу поверить… и ты у него ночевал?
- Да.
- Тупица,- с каким-то веселым безумием произносит Том,- у тебя крыша съехала.
- Том, не будь придурком, пожалуйста,- скидываю куртку и бросаю на диван, прохожу на кухню. Ничего, вроде бы убивать меня он не собирается.
Достаю из холодильника сок и наливаю в высокий стакан – Том стоит, облокотившись об дверной косяк. Выражает протест скрещенными на груди руками и хмурым видом.
Я ожидал более бурной реакции.
- Ты не будешь с ним встречаться. Не будешь с ним спать,- твердо говорит он, вызывая у меня смешок.
А ну вот – дождался. Просто тормозит.
- Буду,- весело смотрю, отпивая из стакана,- буду, Том, и не хрена ты с этим не сделаешь.
- Билл,- вздыхает и делает взрослый взгляд,- ты же знаешь, что я люблю тебя. Братишка, ты же знаешь, что я желаю тебе только хорошего. Этот придурок хорошим не является.
- Разговор глупый,- фыркаю,- сам себя со стороны послушай. Смешно.
- Билл,- повышает голос, невыносимо напоминая мне всех этих отцов из глупых фильмов, которые упорно лезут в жизни своих детей. От этого сравнения хочется смеяться,- ты же не можешь не понимать…
- Всё я понимаю,- я улыбаюсь, вкладывая в эту улыбку всё – и обиду, и уверенность, и усталость. Он понимает.
Ты опоздал братишка.
Если бы ты проявил эту заботу вчера.
Или еще раньше.
Тогда, когда я так нуждался в ней.
Если бы ты побеспокоился обо мне в тот момент, когда мне было плохо, когда мне хотелось не жить, не любить, просто – не существовать.
Слишком поздно.
- Это моя жизнь, Том. И ничего с этим не поделаешь.
- Но Билли… он же придурок. Он же не любит тебя. Он же совсем не то,- тактику сменил – смотрит жалобно, брови трагично надломлены, приближается ко мне, надеется, что я как всегда растаю, стоит проявить немного ласки,- что тебе нужно.
Не в этот раз. И он прекрасно знает это, но попытка не пытка.


Запускает руку мне в волосы, перебирает пряди, прижимает к себе – как маленького:
- Ну, Билл,- будто бы говорим об игрушке или новой покупке, когда можно отделаться нытьем и упрашиванием.
- Хватит, а? Давай закроем тему,- раздраженно и резко выдыхает, но не отстраняется. Хотел бы я чувствовать, как бьется его сердце – когда-то в детстве я мог, обнимая, чувствовать пульсацию крови в его теле, совсем как свою.
А сейчас тихо – как обнимать любого другого человека. Просто теплее.
- Ладно… сам поймешь.
- Конечно,- я легко соглашаюсь и мягко отстраняюсь, ловя внимательный взгляд.
- Только… ты осторожней, лады?
- Том, ну чего ты,- неловко хмыкаю и тяну веревочку на его толстовке – ткань капюшона забавно складывается в мешочек,- помнишь, я тебе в капюшон одно время всякую дрянь кидал?- почему-то приходит в голову.
- Еще бы. С меня потом эти гребанные фантики постоянно летели, а я врубиться не мог какого хера.
- Прикольно было.
- Ну.
- Ладно… ты сегодня к Джи идешь?- называется, сменили тему.
- Не, не хочу. Может… дома посидим? Телек посмотрим,- предлагает он впервые за эти полгода.
Может быть, еще не все потерянно. Неудобно ему – отводит взгляд, помнит, как много раз я предлагал.
- Угу. Сходишь?..
- Окей,- улыбается и идет к двери,- ты что будешь?
- Не строй идиота,- ответная улыбка – против воли на губах,- сам знаешь.
- А, ну да,- смеется и выходит из комнаты.
И будто бы в воздухе разливается солнце.
- Я люблю тебя,- говорю я захлопнувшейся двери и вовсе не чувствую горечи.
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблюлюблюлюблю,- поют солнечные лучи из окна и я иду в ванную.

Он приносит кучу еды – пачки чипсов, колу, бургеры – все, что так любим и бросает бумажные пакеты на диван.
Валяемся на кровати, едим и смотрим фильмы – все, что не успели посмотреть, потому что неинтересно одним. Без ехидных замечаний Тома и передразнивания актеров, из-за которых от смеха болит живот.
А потом я как-то незаметно засыпаю, привалившись к теплому плечу.
Не чувствую, когда он, пытаясь не разбудить, высвобождается, выключает телевизор и стряхивает крошки с постели.
И долго потом, перед тем как уснуть, смотрит в белый потолок, думая о чем-то своем – наверное, вспоминая прошлое, которого уже не вернуть.

Просыпаюсь от звонка телефона и, не открывая глаз, нашариваю вибрирующую трубку на прикроватной тумбочке:
- Алло,- получается ужасно сонно и невнятно.
- Ты что, спишь?- в его голосе улыбка от чего сердце начинает биться быстрее.
- Нууу… уже нет.
- Детка, в это время жизнь начинается, нечего спать. Увидимся?
- Конечно. Во сколько?- приходится разлепить ресницы и посмотреть на часы – восемь сорок вечера. Черт.
- Я заеду в 9.30.
- Рано… не успею.
- Да можешь не одеваться,- он фыркает,- мне и так нравится…
Тихо смеюсь в ответ: - Наглый.
Получается слишком нежно.
- Не-а. Правдивый.
- Ладно, в 9.30 так в 9.30. Сам заедешь?
- Сказал же.
Молчу несколько секунд.
- Тогда пока?..
- До встречи, малыш.
Нажимаю кнопку сброса – и откидываюсь на подушки.
- Уходишь?- раздается рядом голос Тома. Черт, совсем про него забыл. Он по-турецки садиться на кровати и недовольно на меня смотрит блестящими в темноте глазами.
- Ага.
- С ним?.. Да чего спрашиваю,- совсем по-мальчишечьи шмыгает и подпирает подбородок рукой,- может не пойдешь?- безнадежно так.
- Тооом… чего ты. Я же тебе с Джи ничего не…
- Это другое дело! Не нравится мне он.
А мне будто нравилась Джи. С ее слишком наигранно наивным взглядом, пухлыми, блестящими губами и привычкой постоянно цепляться за руку Тома.
- А мне нравится,- как бы ставлю точку и выбираюсь из кровати,- мы же закрыли тему, кстати.
Упрямо молчит в ответ.



Захлопываю за собой дверцу машины и мне немного неловко – чего теперь? Простое «привет» говорить как-то…
Плюнув на «неловко» тянусь к его губам – хотя чертовски неудобно с сидения, цепляюсь в плечо пальцами и тыкаюсь – неловко, сухо, чувствуя, как горят кончики ушей.
У меня вообще так – когда надо не краснею, а когда не нужно начинаю от смущения обо все стукаться и ронять.
Отстранится не дает – скользит рукой по спине, но поцелуй не углубляет – просто прикосновение. Но все равно так классно.
- Привет, детка…
Наконец соскальзываю на свое сидение и улыбаюсь: - Ну, сколько можно меня «деткой» обзывать?- в голосе ни капли злости.
- Еще скажи, что тебе не нравится,- едва заметный взгляд – у него глаза темнее моих. Я бы хотел такие.
- Теперь не знаю, если честно,- забывшись, надуваю губы и задумчиво прикладываю палец к щеке,- над этим нужно подумать.
Спохватившись, виновато улыбаюсь и складываю руки на коленях.
Я всегда от избытка внимания так начинаю. Когда чувствую, что на меня смотрят – не как фанаты на концертах, по-другому, что-то такое происходит и я чувствую себя тем мальчишкой, каким был пару лет назад.
Так случается при маме, или с Томом – раньше, до всего, или с Густом и Йорки.
До того, как начал чувствовать это одиночество, сжигающее дотла. До четкого, не того смутно-детского, осознания, что меня никогда не примут.
И вот теперь.
Он ничего не замечает – в этот момент машина трогается с места и я чувствую что-то похожее на разочарование.
- Куда едем?- спрашивает он, я растерянно пожимаю плечами:
- Я думал ты решил сам.
- Ладно, признаюсь,- внезапно чуть-чуть виновато произносит он,- я понятия не имею, как себя с тобой вести.
Такой взрослый и такое заявление.
- В смысле?
Молчит. Я до одури ненавижу такое молчание – натянутое, напряженное. Совсем как… вот, бл*ть…
Смеюсь, потому что знаю, что иначе не сдержу рвущегося разочарования: - Аааа, понятно. Одно дело думать о том, как трахнешь этакую полудевчонку, а другое – что с этим делать дальше. Знаешь, что, Бу?.. Заворачивай сразу к тебе. Перепихнемся и разойдемся,- весело предлагаю я, чувствуя, как стягивается в груди все в комок,- и мучить себя не будешь.
- Заткнись, а,- спокойно отвечает он,- кто из тебя, Каулитц, это слепил?..
Удивленно вскидываю брови – совсем как Том: - Что?
- Красивый, и полмира сходит по тебе с ума, и все у ног… а до сих пор маешься комплексами неполноценности.
- Пошел ты. Причем тут комплексы,- раздраженно хмурюсь.
Взгляд, ухмылка, ну прямо как Йост, когда говорит, что я не хрена не смыслю или «подрастешь, поймешь». Захлестывает злость так, что кулаки сжимаются, конечно, они старше, умнее… только я в мире шоу-бизнеса не меньше. И не стоит делать вид, что я малолетка и последний идиот.
Растягиваю губы в улыбке: - Если бы страдал комплексами, я бы тут с тобой не сидел.
- Ты тут сидишь, потому что я ими не страдаю.
Да, очень по-взрослому. Фыркаю и смотрю в окно, многозначительно пожав плечами «ну, тебе лучше знать».
- Давай, малыш, скажи, что если бы ты вовремя не сыграл, я бы вообще тебя не заметил… и что все, что сейчас есть – твой давно задуманный план,- он наверняка насмешливо смотрит, то на меня, то на дорогу. Игнорирую – пусть сам делает выводы.
Как полезно иногда нагнать загадочности я знаю – еще по всем этим спонсорам, цепляющимся за молодость, красоту и блеск.
- Молчишь,- задумчиво улыбается,- молодец, детка.
- Ну, так куда?..
- Ко мне. Тебя во всем этом,– красноречивый взгляд на мою одежду,- узнают сразу же.
Я уже сожалею о своей вспышке – просто… раздражает. И крутится где-то в углу сознания, что все равно – ничего не изменилось.
Но думать об этом не сейчас. Завтра-послезавтра-после-после-после… однажды.

В квартире холодно – все окна нараспашку и меня тут же бьет дрожь – куртку я бросил на диван.
- Зачем ты?..
- Ненавижу, когда душно.
- Зато теперь холодно.
Он закрывает окна, а я все стою посреди комнаты и наблюдаю за ним – есть в его движениях что-то от Тома… может быть, когда тот станет старше, то будет двигаться так же. Уверенно, законченно.
Сейчас уже - почти так, но нет-нет проскользнет что-то, напоминающее того братишку, который постоянно все сшибал, цеплял углы, может из-за объемной одежды, но скорее просто от избытка энергии и лишних движений.
Не так сейчас. Не так.
Наконец подходит ко мне и обнимает – теплый, почти горячий. Вздрагиваю и жмусь сильнее – уловить тепло до капли, потому что немного трясет, холод уже впитался в кожу.
Сцепляет руки у меня за спиной, не гладит, просто греет.
- Хорошо,- я вздыхаю, совсем не хочется отстраняться, делать что-то, говорить о чем-то.
- Хорошо,- соглашается он.
Когда отходит, хочется вернуть, ухватившись за ладонь - твердую, широкую, но я не двигаюсь.
- Что пить будешь?..
- Кофе. Горячий… пожалуйста.
А потом мы будем спать. Ну, не сразу, конечно…
До этого много всего будет, но почему-то мне кажется, что это не из тех воспоминаний, который на всю жизнь. Первая ночь - да, а эта нет… просто мне так кажется. Но все равно, когда он смотрит, как я глотаю кофе и болтаю без умолку – о какой-то дребедени, и улыбается – так, как я никогда бы не подумал, что может, у меня все поет внутри – и возвращается осознание, что я нужен.
Нужен… надолго ли?...

Наверное, во мне появилось что-то новое. Ведь порой случается, что я не узнаю толком себя в зеркале, да и Том с недовольством говорит, что во мне появилось что-то от «этого». Может в выражении глаз или лица, просто нет уже той… бесконечной тоски. Все проще и легче.
Я всегда был слишком восприимчив к чужим привычкам – вредным или нет, неважно, пусть даже это и привычка смотреть на все проще.
Ну, во всяком случае, я стал чаще улыбаться. Гораздо.
И это заметно всем. От Йоста злое, пусть и смирившееся: «Будь осторожен», от ребят бесконечные допытывания, кто она и «ведь нам то можно сказать! Ну и познакомить»…
Но дело в том, что не могу я представить нас миру.
Иногда жжет, что я, как всегда – не такой. Почему я не могу просто влюбиться в какую-нибудь очень красивую девушку, и пусть фанатки будут плакать и рвать плакаты – все равно потом склеят – и бумажные фото и свои мечты, будут ждать, когда она уйдет и ее сменит другая.
Никогда не любил легких путей? Неправда. Люди вообще любят пути полегче. Только не всем удается пройти по ним, как ни обидно.
И я опять начал курить, кстати.
Выпускаю дым сквозь приоткрытые губы и смотрю, как растворяется в воздухе, сливаясь с серым небом над крышами. Холодно. Должен пойти дождь. Почему-то именно в такую погоду приходят самые грустные раздумья. Самые глупые.
Сзади внезапно прижимаются горячим телом, обнимают, мешают подносить сигарету к губам.
- Тооом,- тяну я и слегка высвобождаюсь, наконец, умудрившись затянуться,- может не надо на балконе, а?
- Блин, я что не могу просто обнять брата?!- раздраженно бурчит он и не отпускает.
- Что за тупые вопросы. И вообще, это не выглядит, как братские объятия.
- Да ладно, вряд ли нас кто-то фотографирует из соседнего дома.
Морщусь, но не спорю – черт с ним. Даже если и сфотографируют… Замнем. Это лучше, чем раздувать скандал – а так и случиться, если я буду настаивать, чтобы он прекратил, в последнее время Том слишком обидчив – ревнует. Да и всегда ревновал, ко всем. Как и я.
Но мне легче – я привык, а он – нет, вот и бесится теперь, доказывает, что все еще имеет право на меня. Смешной,- я невольно улыбаюсь.
Он всегда будет. Всегда – несмотря ни на что. Как бы не отдалялись, как бы не орали друг на друга, его место не займет никогда и никто… видимо, кто-то, решивший наше появление на свет, нашу связь, сделал ее сильнее с моей стороны. Я не смогу без Тома, просто не смогу жить без него, нет его – нет меня.
Он сможет. Он выдержит, он будет счастлив, будет смеяться, будет улыбаться, и жить, как всегда – секундой. Безоблачной, сладкой секундой.
Любовь – она почти всегда немножко односторонняя. Кто-то любит больше, кто-то – меньше. Кто-то может заменить, а кто-то будет всю жизнь носить в сердце воспоминания, оберегая, будто самую большую драгоценность.
… черт возьми, ненавижу такую погоду. Слишком глупые мысли. Легкие, но тягучие и будто пустые – сами по себе появляющиеся в голове.

- Билл,- тихо шепчет Том – я даже вздрагиваю – настолько пригрелся в теплых объятиях и ушел в мысли, что успел забыть про него.
- Ммм?..
- Ты меня любишь?- тихо, смущенно, уткнувшись в плечо так, что горячо от дыхания.
Фыркаю, едва не рассмеявшись: - Нет, я вообще дураков не люблю.
- Биииил!- как возмущенно, почти обиженно. Но немного со смешинками.
- Конечно, люблю, блин, Том, заканчивай с тупыми вопросами! Будто бы сомневался…
- И я тебя. Всегда,- так серьезно, что даже страшно,- простишь меня?...
- За что?
- Ну… я подумал… все месяцы до того, как ты с этим связался. Я совсем забил на тебя. Увлекся и толком не общались… И подумал, что бы сам чувствовал, если бы ты постоянно был с этим и толком дома не появлялся, не звонил бы… ну…,- замолк, прижался крепче и невнятно: - я бы тебя убил, понятно?.. Меня от таких мыслей аж холодным потом прошибло. Чтобы из-за какого-то... ммм… ну в общем, какого-то ты отдалился от меня… я бы… мне бы было ужасно фигово. Так как никогда.
Всегда когда волнуется или смущается – не может собраться с мыслями. Правду всегда сложно говорить, особенно такую.
- Вот я и решил спросить, простил ты меня или нет…
- А если нет?- спрашиваю отстраненно, глядя в серое небо и прислушиваясь к его дыханию – тихому, немножко неровному от волнения. Дотягиваюсь до пепельницы и бросаю туда недокуренную сигарету.
- Если нет…- эхом отзывается Том,- я бы мог… загладить как-нибудь вину?..
- Нууу…. Можешь,- тихо проговариваю я,- только вряд ли согласишься…
- Говори.
- Ты не согласишься…
- Выкладывай давай. Только бегать голым по городу не соглашусь – говорю сразу,- шутит, хотя напряжен.
- Нет. Легче. Но ты не захочешь. Мы уже делали это… тебе не понравилось.
Молчит. Бл*ть, я слишком хорошо знаю ход его мыслей, поэтому едва сдерживаюсь от смеха.
- Поэтому я уверен, что ты не готов… к такому.
Я, кажется, даже слышу, как щелкает механизм в его голове. И самое глупое, что я получаю удовольствие от его напряженности и растерянности. Маленькая месть.
- И ты пообещаешь хотя бы делать вид, что тебе нравится.
От такого заявления, он вообще, кажется дар речи теряет.
- Я согласен,- совсем-совсем тихо.
А ведь все еще не разомкнул объятий.
Братишка. Пусть и старший – на десять минут, но все равно – мальчишка. Да и всегда для меня таким будет, как и я для него. Мальчишкой в дредах, улыбчивым, смешным, любимым – братом. Какими бы мы не были для других, друг для друга мы навсегда – искренни. Будто в детстве. И от этого – тепло.
- Вот и хорошо,- радостно заявляю я, и высвобождаюсь,- я так и поеду.
Выхожу с балкона, беру кепку с кресла, ключи от машины с тумбочки и подхожу к зеркалу: - Ты переодеваться будешь? Давай так, а то долго.
- Куда мы?- едва не шокирован. Застыл в дверях.
- Как куда?..- смотрю, наивно улыбаясь,- по магазинам. И ты не будешь ныть, что я слишком долго и что больше никогда со мной не поедешь, ты обещал. Помню я прошлый год.
Ради такого выражения лица стоит и потратить время, расхаживая по бутикам.
- Козел!- орет Том и кидает в меня диванной подушкой,- ты же знал, о чем я думаю!!
- Извращенец,- наконец, смеюсь, не сдерживаясь – подушка сбивает вазу с цветами со столика,- Том, ты – из-вра-ще-нец. Все мысли только об одном.
Он уже смеется – но что-то особого облегчения я не слышу: - За такие приколы, Билл… я тебе еще припомню, понятно?
- Уже страшно,- дурашливо показываю ему язык и одеваю кепку,- давай, двинули. И не отмажешься.
- За что мне такие муки,- трагично вздыхает он,- боюсь сегодняшнего шоппинга я не переживу.
- Да ладно… обещаю выбирать как можно дольше. Ты же хотел прощения, м?

Вечер. День позади – гора пакетов раскиданы по комнате и вижу, как машина Тома едет по улице. Скрывается за поворотом – блестящая, большая, черная, она, почему-то напоминает мне грузного жука.
Барабаню пальцами по подоконнику – черт его знает, что за мелодия, просто забавно.
- Тарам-парам,- шепотом, чтобы заполнить тишину комнат,- тарам-парам?..
Устал. Хочу спать. Поэтому иду к кровати и падаю на светлое покрывало – спиной.
Скорее бы запись нового альбома. Быстрее бы тур.
Уехать – и все. У меня же жизнь впереди – почему-то становится тоскливо,- целая жизнь.
Еще пару лет и буду дядей. Ха-ха, дядя Билл. Детишки, а в них – Том и еще кто-то незнакомый и ненужный. Ощущение неправильности – оно будет или нет?..
И как сюда втиснется имя из четырех букв, затертое другим?.. Я же не называю его по имени. Я вообще его никак не называю.
Бушидо – смешно звучит. А имя я не произнесу… пока. Не срывается с языка. Будто под запретом.
Не вижу своего будущего.
Вижу Тома, вижу Бушидо – и дети у него будут, никуда не денется, и ребят вижу – Густа и Георга, взрослыми.
А вот себя не вижу.
Как сюда втиснутся – когда не будет уже фанаток, готовых прощать и радоваться глазам, замазанным черным, а будет только мысль, что пора прекращать. Смывать все и – как все. Не смогу ведь.
Не сумею.
Не втиснусь.
Может не в мире много лжи, а во мне?.. Слишком тесно. И страшно – что же, что будет дальше.
Мир затеняется – закрываю глаза. Спать. Все потом…
А вечером еще будет… все хорошо. Мыслей не будет, и я буду почти счастлив.
«Почти» не имеет значения.

- А что дальше будет?- срывается с губ само по себе, я ведь не умею иначе – если весь день слишком хороший, обязательно к вечеру испорчу.
Он непонимающе улыбается. В полумраке тени его лица четче – взрослый.
- В смысле?
- Ты же понял.
Устало вздыхает и прикрывает глаза: - Тебе обязательно об этом думать? Ты же вроде бы… ммм… живешь секундой?
Не втиснуться,- сердце сжимается, и я пытаюсь запомнить этот момент как можно четче – и мелкие морщинки в уголках его глаз, и усталость – уголки губ опущены, и темное в глазах – просто он пытается не раздражаться, запомнить навсегда – каким бы длинным или коротким оно не было.
Все равно слишком большая разница в возрасте. И ему ведь тоже в определенном смысле тесно в этом мире, нельзя выходить за определенные рамки, пусть и в его песнях меньше лжи.
Или нет. Я уже не знаю. В самом деле.
- Билл… Не заморачивайся всем этим. Ты еще слишком молод, чтобы думать о будущем слишком много. Все сложится.
Ах, да.
Проще.

Почему-то как-то сливается – и все упорядочено и скоро – совсем скоро станет привычно. Приближается запись альбома – с каждым днем, пишем песни – еще больше, кажется с лихвой хватит и на после-следующий. У Тома с Джи все так же, и все те же вечеринки и его нет ночами дома – как и меня теперь.
Все притирается и входит в привычку.
Всего лишь месяц после той первой ночи, но, наверное, я уже не смогу без него, я слишком быстро привязываюсь к людям.
Утыкаюсь носом в подушку – пахнет свежестью.
Клетка просто стала немного шире. Больше места теперь. Кажется, как не беги, куда бы не двигайся – все равно не преодолеешь.
Клетка – мы все живем в клетке. Ограничены определенными пределами, есть то, чего нам никогда не достичь, двигаться, как и падать, можно бесконечно, по-моему.
Существует единственная грань, которую можно, перешагивая, принимать, как последнюю, но кто знает, что там?..
- Билл,- выходит и ванной и падает на кровать – тыкается в плечо головой – волосы влажные, холодные, бр-р-р-р.
- Ммм?
- Не понимаю тебя. Как можно вот так вот лежать и не заснуть?
И к чему это?
- Ну. И?
- Странно, да? Я ведь старше. Должен быть умнее. Но все равно не понимаю тебя никак.
- Просто разные.
- Творческая личность,- фыркает – тихо. Совсем, как мальчишка,- с детства.
- Даааа… Такой вот родился.
Обнимает, я прижимаюсь, думая, что хочет… не-а.
Видимо, поняв, к чему клоню, хмыкает: - Нет, не могу, просто сил нет. Перед туром нереально устаю всегда.
- Да ладно, мне тоже не очень хочется. Вообще, спать хочу.
- Ну, спи.
- Буду. Спокойной ночи.
- И тебе, малыш.
Молчит. Думаю, что заснул, но нет: - Слушай… я уеду… как ты без меня?
Блин, а говорит, что старше.
- Как-нибудь. Уж заскучать не дадут. Альбом.
- Будешь паинькой?- улыбается.
- Буду, буду, куда денусь. Как преданная жена, буду ждать тебя из тура и звонить каждые пять минут.
Тихо смеется – хорошо, уютно, тепло, особенно если обнимать и слегка потереться кончиком носа о щеку.
- Да уж… ладно, спи.

Прощаемся слишком быстро и слишком скомкано, не успеваем – он и так опаздывает из-за проблем на студии. Всего лишь пара часов – томительно не хочется отпускать, не понимаю почему. Но скребет что-то в душе…
Поэтому в лифте, меня охватывает странное волнение – бьет нервная дрожь, на глаза наворачиваются слезы, и я смотрю на него – пытаясь запомнить каждую черту лица, я ведь знаю, что не забуду, но… просто страшно.
Будто музыка затихает. Так странно… она преследовала меня, а теперь, будто уходит за ним, ведь с каждой секундой он все дальше. Тихий фон, что-то такое нежно-печальное, солнечное, красивое, доброе, но я никак не могу уловить до конца, понять ритм, понять течение – ускользает. И каждый раз – я знаю, музыка все та же, но я не узнаю ее, не понимаю.
Я просто впечатлительный идиот. Или, может, я схожу с ума?..

Pov Бушидо.

Никто не знает, какой он горячий и как стонет, выгибаясь на простынях, если целовать – вот сюда.
Никто не знает или - мне все равно, кто знал раньше, ведь больше никому это не будет известно.
Мир взрывается осколками – так хорошо, как и всегда, как никогда, просто сносит башню, я не думал, что уже когда-нибудь так будет – хотеть кого-то просто до боли, так что челюсти сводит.
Что может быть настолько ярко. Быстро-медленно, неважно.
Он смотрит на меня – я не умею читать его глаза, не потому что они невыразительные, просто слишком все намешано и я просто не понимаю, о чем можно думать так сосредоточенно и серьезно после секса. В самом деле, не знаю. Терзания о будущем?..
Но не могу спросить. Слишком смешно будет звучать: «О чем ты думаешь?», будто малолетка из тех, которых я трахал пару лет назад пачками – пусть им и по восемнадцать или по двадцать было – без разницы, все те же тупые вопросы и действия.
Еще хуже, правда, были эти роковые обольстительницы. Даже смешно звучит. Нет, в постели, не спорю, хороши, да и обычно красивы, но все время хотят оплести сетями так, что не выпутаться.
И, если быть честным до конца, как я ненавижу циничный баб… просто до одури. Наверное, потому что слишком часто их встречал, когда был младше. Еще до того, как стал известен и начались все эти бесконечные пати.
С ним не так.
Совсем не так.
Я бы никогда не подумал, я ведь осознаю, что одно дело – шутки, а другое и в самом деле... Просто снесло крышу, иначе никак не назвать…
И самое глупое – чем ближе я становился к нему, тем сильнее замечал, что он далеко не та полудевчонка, бегающая по сцене. Чем ближе, тем больше видел, что он – в самом деле парень, но почему-то хотел его еще больше – и это было не просто странно, это было… пугающе.
Красивый. Блять, я вообще даже подумать не мог… Что так бывает. Узнавая ближе, видеть человека все более красивым – ведь у всех людей есть недостатки и время проявляет их. Но не в этот раз.
Красивый настолько, что перехватывает дыхание. Будто опять пятнадцать, а соседская девчонка, которая старше на несколько лет, кажется безумно, одуряющее… невероятной.
И не верится, что можно обнимать, касаться, целовать.
Я, в самом деле, болен.
Если Янек или еще кто-то из них узнает, кто едва ли не живет у меня в квартире, будут огромные проблемы.
И так в последнее время они странно себя ведут… что-то не так.
И мне не хочется ехать в этот е*анный тур. Да, работа есть работа, но…
Черт побери, кто знает, что произойдет за это время?
Я не хочу сомневаться в Билле, вовсе не хочу. Но вокруг него слишком много людей. Красивых, влиятельных людей… Бл*ять, Анис, вспомни какой-нибудь подростковый комплекс неполноценности и все - можешь думать, что окончательно отупел.
Когда все только начиналось, я думал, что будет просто – отношения вообще у меня обычно предельно просты, ненавижу много сложностей с людьми, это изнуряет.
Но нет. Не вышло.
Слишком сложный – я это понял в первую же нашу настоящую встречу, не одну из тех - мельком на разных сборищах.
То ли парень, то ли девушка, то ли стервозно-раздражительный, то ли слишком беззащитный и ранимый. Непонятный. Загадка – как я ненавидел их в детстве, все эти головоломки, паззлы… никогда не хватало терпения их решать. Действия – именно те, которые приносят результат – это и есть мой конек.
Но сейчас… я пытаюсь научиться. Разгадывать его – только не надо сразу, я не могу так быстро привыкнуть, а он – вижу, чувствует это.
Но не облегчает мне задачу, спрашивая, что будет дальше. И эти взгляды после слов, казалось бы, вовсе не обидных – будто потухает, опускает глаза и невольно, не замечая, кривит губы в легкой улыбке – слишком горькой для его лет.
В девятнадцать у меня не было того, что я вижу в нем… да чего там, в девятнадцать меня не хотел оттрахать весь мир.
А ведь его хотят. Все. И я ведь, так же.
Только я не понимал ничего, пока не узнал его – нет, «узнал» неверное слово, скорее – приблизился. Не хотел понимать.
А теперь раздражает, как смотрят – хочется убить всех уродов, кто пялится, смешно – порвать всех этих малолетних фанаток, которые хотят от него невозможного.
То ли мальчишка, то ли взрослый.
Но – мой.
Красивый, грустный, веселый, добрый, злой, улыбающийся или со слезами на темных-темных ресницах – мой. Я то знаю, что мой и не отдам. Никому.
Да, у него есть брат, которого он явно очень любит – я же вижу. Он готов о нем только и говорить. Если честно это ужасно бесит, но терплю… не отнять этого, не убрать, так что придется смириться.
Ведь все же не брат спит с ним едва ли не каждый вечер. Так что… еще увидим.
А что будет дальше?.. А дальше мы что-нибудь придумаем. Обязательно. Вернусь и придумаем что-нибудь. Все должно получится.

Мы выходим из квартиры вместе. В молчании заходим в лифт и только там – целую, как можно нежнее.
- Мы ведь скоро увидимся, да?- шепчет, заглядывает в глаза, почти просит.
- Конечно. Да и к тому же я буду тебе звонить каждый час.
- Не улыбайся так, я чувствую себя идиотом,- внезапно тянется, нажимает на «стоп» и прислоняется к моему плечу.
- Опоздаю.
- Не опоздаешь. Ты только пообещай… что все будет хорошо. Пожалуйста,- поднимает голову, а в глазах – слезы. Никогда не понимал, как вообще слезы могут блестеть. А вот – блестят и режут все внутри своим блеском.
- Ты что, Билл? Малыш, мы ведь совсем скоро…
- Просто скажи,- улыбается. Черт возьми, ну как так можно?!
Чуть не плакать и искренне улыбаться. И быть таким невозможно красивым.
Ангелы существуют. Теперь я знаю, потому что сейчас обнимаю одного из них.
Но я сейчас и не могу подумать, что всегда, когда буду вспоминать о нем в будущем, перед закрытыми глазами будет именно такой Билл, светлый, чистый, искренний. Мой Ангел, мое солнце, мое всё.
Буду помнить этот момент во всех деталях – ковер лифта под ногами, неяркий свет, его тепло, аромат, нежность, хрупкость.
Глаза – никогда и никто не смотрел так на меня.
Улыбка, которую я не забуду никогда – самую светлую на этой Земле и самую грустную.
И именно сейчас, в эти короткие секунды, врезавшиеся мне в память навечно, я понимаю – четко, осознанно, что я, в самом деле, люблю его.
Сказать – прямо сейчас, разрешить все, ведь знаю, что после этого будет легче…
Но Билл нажимает на кнопку лифта и он двигается вниз.
А потом – последний поцелуй, короткий, быстрый, почти официальный.
Прощание, его взгляд – и я опять не понимаю, слишком все стремительно, слишком скомкано.
А потом, уже сидя в машине, я понимаю, что так и не смог произнести самое важное.

- Бл*, Ян, не нужно…
- Мы уже об этом говорили. Если ты не в деле, то вали. Но если хотя бы что-то дойдет до него, останешься без башки, понял?!
- Да не кипятись… Подумай, Ян… Оно того стоит? Еще раз. Мы же этому парню жизнь порушим на хрен. Анис…
- Заткнись. Ты не хрена в этом не смыслишь. Бушидо станет еще известнее… тот еще скандал. С этой его шлюшкой он совсем на нас забил, так что нех*р тут. Ему только на пользу… нормальную бабу найдет. А щенок… так ему и надо.
- Знаешь, Ян, звучит так, будто ты просто или ревнуешь, или завидуешь.
- Завязывай… рассмешил. Короче, я сделаю это.
- Если бы я знал, что так получится, то не позволил бы ставить тебе эту гребанную камеру туда… прикольнулись, блин.
- Кончай сыть… все уже решено.
- И все же…
- Заткнись.

Pov Bill.

Нажимаю на «отбой» и потягиваюсь в кровати, улыбаясь. Черт, а я соскучился. Ммм… Вот бы его сейчас. Сюда.
Уже прошло две недели, совсем замотался с этим альбомом, но ему в туре еще тяжелее, поэтому максимум на что его хватает – пять минут разговора, потому что он едва ли не засыпает даже в течении этих нескольких мгновений. Говорит, что затаскали по всем этим дискотекам, а ему хочется ко мне. И все. Больше ничего.
Конечно, мало верится, но все равно приятно.
- Билл,- Том открывает дверь и входит в комнату,- можно?
- Ты уже вошел.
Фыркает: - Скажи спасибо, что вообще спросил.
Присаживается на край кровати и внимательно меня разглядывает – сияющее лицо, довольная улыбка, сам знаю, что выгляжу полным идиотом.
- Что-то ты сильно радуешься,- улыбается, в глазах зажигаются добрые искорки,- быстро у тебя меняется настрой сегодня.
- Аха… я такой,- лениво тяну его за руку на себя, послушно вытягивается рядом.
- Что это ты?..- все равно немного удивлен.
- Не знаю. Холодно.
- Блин, у тебя в комнате душняк такой, а тебе еще и холодно… и вообще, я тебе не грелка,- вопреки словам обнимает, и я утыкаюсь ему в футболку – так вкусно пахнет… Ммм…
- Хорошо,- вздыхаю. Люблю вечер, когда все дела уже сделаны и можно еще просто поваляться в постели – не спать, а просто так, наслаждаясь свободными минутками.
- Ты сегодня куда-нибудь идешь?- немного лень даже шевелить губами, но все равно спрашиваю.
- Не-а. Неохота что-то.
- Классно.
- Да и вообще… я думаю мы с Джи уже на днях разойдемся.
Отстраняюсь, смотрю в глаза – почти веселые, лучатся нежностью. Значит, не она инициатор.
- И с чего ты так решил?
- Ну, ты же знаешь,- морщит нос и опять улыбается: - Не могу никого выносить рядом слишком долго. Кроме тебя, конечно.
Зарывается носом мне в волосы и вздыхает: - Бииилл…
- М?
- Вот ты же меня любишь?
- Ну.
- Правда?
- Да. Самая правдивая правда в мире.
- И я тебя. Классно, да?- хихикает. И правда – хихикает, прямо как в детстве. Радостно.
- Слушай, мы сегодня с тобой реально сходим с ума,- смеюсь и чувствую, как он легонько целует меня в макушку.
- Ага… Просто я сейчас думал про Джи… ну и вообще про всех людей. И вышло, что ты мне дороже всех. И что я никого, кроме тебя долго не могу выноситься рядом. Даже маму и Гордона.
- Хорошее наблюдение.
- Ну. А ты?
- Что?
- Выносишь?
- Всех кроме тебя,- смеюсь, а он строит обиженную рожицу:
- Я же серьезно, Билл!
- Да, ладно, ладно… могу, но тоже не очень долго.
- А Бушидо?..
- Аааа, все понятно,- моя очередь хихикать,- мы все еще ревнуем, а?
- Нет, правда, Билл!
- Да не знаю я. Я просто… люблю его, наверное.
Молчит.
- Просто он пришел именно тогда, когда был нужен,- пытаюсь говорить как можно мягче,- очень важно быть в нужное время в нужном месте. И он оказался именно тем, кто мне сейчас нужен, понимаешь?..
Думаю не стоит добавлять, что сейчас, и, возможно – очень надолго.
- А меня тебе не хватает?.. В смысле, тогда, я понимаю, я вел себя как придурок, мы толком не общались… но теперь то все не так.
- Я же и про секс говорю,- хмыкаю и устаиваюсь поудобнее,- общение, конечно хорошо… да кому я объясняю.
Минутная пауза и тихо-тихо говорит: - Я мог бы… Ну, я бы…
Замолкает.
Приехали.
– Тоооом… Ты что?- ничего умнее не выдавливается, на самом деле.
- Мы же уже пробовали.
- Тебе не понравилось, что, забыл?
- Да не «не понравилось». Просто… показалось неправильным.
- А теперь не кажется?
- Эммм… вроде бы нет.
- И с чего такие перемены?
- Да, не знаю. Просто.
Как же, просто.

- Врун ты, Том Каулитц. Ты же просто не хочешь, чтобы я с ним был. Поэтому сейчас все это и разыгрываешь.
- Неправда!
- Правда. Ты же ко мне только как к брату относишься. И я к тебе, Том. Мы же уже обсуждали… и вообще.
- Фак… ну почему ты так хорошо все понимаешь?- недовольно сжимает губы,- не хочу я, чтобы ты с этим мудаком… короче, мне кажется, это ни к чему хорошему не приведет.
- Да хватит уже. Тысячу раз обсуждали это.
- Билл… я чувствую, понимаешь?- находит мою ладонь рукой и сжимает пальцы – ладонь у него очень горячая и сухая,- что ничего хорошего он нам не принесет.
- Уже принес, Том,- тихо отвечаю и легко трусь носом о его шею,- не будем об этом, ладно?... Что будет, то будет.
- Я просто боюсь потерять тебя, Билл,- выходит сипло и тихо: - Мне отвратительные сны снятся.
- Расскажешь?..
- Не хочу. Не сейчас,- он и правда ведь боится! В голосе едва не слезы. Что же ему такое снилось?..
- Это просто сны.
- Мне страшно. Я не хочу, чтобы ты… хочу, чтобы все было хорошо.
- Будет.
- Как в детстве, да?..- наконец, растягивает губы в улыбке и нет того затравленного выражения в глазах. Может и в самом деле что-то… неправильно?.. Что-то идет не так. Словно срывается куда-то.
Или уже сорвалось.
- Как в детстве. Не думай об этом. Я тебя люблю, ты меня любишь и все хорошо. И будет так.
- Ага.

Мне снится огромное поле цветов – зеленые нежные стебли и яркие бутоны. Розы.
У них нет шипов, но во сне меня это не удивляет. Бесконечное поле роз до самого горизонта –падает снег с голубого неба, и, так и не достигая алых лепестков, тает, не оставляя и следа.
Не знаю, куда ступить – везде цветы. И внезапно становится страшно.
Будто открытые раны. Кровь.
Я не люблю розы, как я не люблю их! Слишком лживые, слишком злые цветы. Даже без шипов они колют меня и на черных джинсах слишком ярко выступает кровь.
И пахнет… аромат удушает, захлебываюсь им – слишком сладко, слишком терпко, слишком больно и нежно.
Уберите их.
Вырвать с корнем эти цветы.
Вырвать, ведь они совершенны и так безобразны в своем совершенстве.
Вспыхивает тень. Свет затемняет все вокруг.
Огромное окно – темный провал, за ним нет синего неба и солнца. Только тьма.
Роз больше нет, но их запах пропитал меня всего и царапины от их невидимых шипов сочатся кровью.
Силуэт у окна.


- Билл, Билл, проснись!- трясет за плечо – напуганные глаза, сдвинутые домиком брови – сам вот-вот расплачется.
Горло пересохло и больно глотать, в глазах щиплет. Черт… что-то снилось.
Что-то отвратительное.
Не помню.
- Ты кричал,- шепчет и прижимается,- черт, ты бы знал, как я испугался!
Я дрожу и он дрожит. Как две мокрые собаки,- почему-то приходит в голову,- две одинаковые, мокрые собаки.
Губы растягиваются в нервной улыбке. Хорошо, что Том не видит, иначе решил бы, что я сошел с ума.
- Больше не делай так.
Будто это в моей власти. Но все же отвечаю:
- Не буду.
- Что снилось?..
- Да, не знаю. Не помню. Что-то там про цветы.
- И из-за этого ты так орал?- скептически приподнимает брови.
- Да не знаю я,- лениво огрызаюсь,- не помню. Помню, что цветы были.
- Охренительно.
- Еще бы…. Ладно… давай спать. Только полежи со мной, ладно?..
- Еще чего,- пауза,- я буду спать здесь. Второй раз просыпаться от твоего крика в другой комнате… нет, боюсь меня инфаркт хватит.
Я молчу и сжимаю его ладонь ледяными пальцами.

Tom’s Pov.
Иногда бывает такое ощущение, что все скатывается в какую-то глубокую-глубокую яму и ничто уже не зависит от тебя, потому что почва скользит из-под ног – рыхлая и сухая.
И сколько не кричи, ничто не изменится.
Это ощущение преследует меня уже очень долго.
Каждый раз, когда я смотрю на своего брата, мне хочется кричать, потому что плохое предчувствие накрывает с головой и мешает дышать.
Мне хочется защитить его, но как защитить того, кто сам не хочет быть защищенным?

Я лежу и смотрю на него – утренний солнечный свет падает на бледное, тонкое лицо. Нежная кожа сияет, словно у ангела на картинке. Уголки губ опущены вниз, между бровей залегла складка – и не сделаешь ничего.
Больше нет на свете таких красивых людей, как мой брат. Вообще нет. Не бывает.
Люди часто говорят, что идеальных людей не бывает.
Подтверждение глупости этого заявление сейчас лежит рядом и сжимает мою руку теплой, сухой ладонью.
Иногда его идеальность убивает. Убивала.
То, что он – такой хороший, такой красивый, такой добрый – всегда готов принять, простить, быть рядом, даже когда уходишь и не предупреждаешь куда, даже если делаешь больно, даже если не хочешь быть прощенным.
Хотя бы раз. Чтобы собственное несовершенство не бросалось в глаза.
Быть эгоистичным в противовес. Быть толстокожим в противовес. Быть слепым и быть неидеальным настолько, насколько можно.
А потом, в один прекрасный день, понимаешь, осознаешь мотивы своих поступков так четко, что страшно.
А еще чувствуешь, что пара шагов и ты потеряешь все – в лице единственного человека, который любит тебя. В самом деле, любит.
Не самое приятное ощущение.
Хорошо, что все обошлось. Он сейчас рядом, а остальное пусть катится к черту.
И этот Анис… к черту. Если Билли хочет быть с ним – пофигу. Он ведь любит его, а значит нужно принять это.
Потому что Билл никого, кроме меня не может любить просто так и ни за что.
Значит, в этом парне есть что-то хорошее.
А еще – самое главное – Билл никогда не любит на пару мгновений. Если он любит кого-то, то это – навсегда.
Потому что Билл идеален. Он не для этого мира, словно ангел. Не такой, как все остальные люди, мой братишка.

Внезапно он открывает глаза. Моргает и смотрит на меня. Улыбается и щурится, словно довольный кот:- Том, кажется, мне снилось что-то хорошее.
- Ну, не знаю…. У тебя такое кислое выражение лица было,- фыркаю и невольно притягиваю его к себе. Покорно обнимает и смеется:
- Это уже привычка, наверное. Делать счастливый вид, когда плохо и грустный, когда хорошо.
- Эй, эта фраза была слишком серьезной, чтобы произносить ее так небрежно.
- Если относится к таким вещам серьезно, то лучше сразу застрелиться,- он поворачивается ко мне спиной и обнимает подушку,- можно, я еще посплю немного? Может сон вернется…
- Спи,- глажу его по спине и поднимаюсь. Иду в кухню, попутно проверяя пропущенные звонки на сотовом. Ничего себе. Восемь.
Таак… один от Йорки и семь от Дейва.
Ни хрена себе.
Нажимаю кнопку вызова. Дейв отвечает почти сразу.
- Том, где ты?- быстро спрашивает Про. Голос очень уставший и напряженный.
- Мы с Биллом дома, а в чем дело?..
- Смотри утренние газеты. Биллу их ни за что не давай, вообще не выпускай его из дома. Я скоро приеду.
- Да в чем дело, черт возьми?!- едва не ору в трубку, но тут же понижаю голос, - Дейв, объясни!
- Нет у меня времени тебе объяснять!- раздраженно рявкает Дейв,- смотри газеты и делай, что я сказал. До моего приезда, чтобы носа не показывали на улицу, никого не впускали, ни на какие вопросы не отвечали! – гудки.
А у меня дрожат руки, а сердце бьется очень быстро. Я ведь подозревал, что что-то случится.
Дейв бы не стал так нервничать из-за пустяка. Значит что-то очень серьезное.
Иду в коридор, открываю входную дверь и беру стопку доставленных газет.
И на обложке первой же вижу фото Билла крупным планом. Я знаю это фото. Помню эту сессию, Билл еще тогда об шнур споткнулся и едва себе ногу не сломал.
А рядом – фото Бушидо.
И уж тут меня начинает трясти по-настоящему.

Фотографий хватает на целый разворот.
Где нужно – расплывчато, но так, чтобы было понятно, чем заняты люди на фото.
Люди.
Мой брат и этот урод.
Много-много букв мелким шрифтом.
« …Каулитц просто подстилка. Он сам подставился Бушидо,- говорит один из друзей репера,- Анис часто рассказывал нам, какая развратная дрянь этот Билл. Чего они только не вытворяли…».
« … да, он еще и со своим продюсером спит. С каким именно не знаю, но с чего бы еще их так раскручивали».
«… ну, не знаю, по-моему, тут нечему удивляться… вы только посмотрите, как он выглядит и все тут понятно…».
«… нет, Анис абсолютно равнодушен к нему. Думаете, если бы он чувствовал что-то, он позволил бы этим фото выйти в свет?...».

Я соскакиваю со стула, смахнув газеты на пол и едва успеваю добежать до ванной. Меня рвет желчью так, словно сейчас на белую эмаль полетят внутренности.
Голова кружится, ноги подгибаются.
Я присаживаюсь на бортик ванной и цепляюсь в раковину.
Успокоиться.
Немного.
Успокоиться, пойти и собрать газеты. И спрятать их, пока Билл не проснулся.
Успокоиться.
Боже, какие же они все с*ки, Боже, за что ты так.
Я не понимаю.
Успокойся, Том. Встань и собери газеты, пока он не проснулся.
Поднимаюсь.
На губах горький и противный вкус, я пытаюсь сосредоточиться на этом ощущении.
Не думай, Том, не думай.
Иду в столовую.
Не смотри на заголовки и фото. Просто собрать и спрятать.
Билл не должен увидеть этого.
Боже.
Я собираю газеты и иду к себе в комнату. Прячу все в шкаф, в самый угол, под коробки с обувью.
Теперь успокоиться. Прижимаю ладони к лицу. Собраться.
Мокро.
Лицо все мокрое.
Успокойся, Том. Ты не плачешь. Не плачешь.
Как же так?
Он ведь мой братишка. Мой Билли. Светлый и чистый.
Не думай об этом, Том.
Билл улыбается так, как никто. И верит в людей так, как никто не может.
Он ведь поверил этой с*ке.
Изо рта рвется хрип, я стискиваю зубы и пытаюсь затолкнуть воздух обратно.
Нет, нет, нет.
Такой грязный.
Такой грязный-грязный мир, раз он так втоптал в грязь все светлое, что может быть..
Я помню.
У Билла была самая чудесная улыбка.
Не думай, Том, не думай.
Билл так улыбается на сцене. Когда видит свет в глазах слушателей. Когда его любят, когда им восхищаются.
Для него это как воздух.
А кто теперь будет слушать его?
Боже, Боже, Боже.
Они ведь могут все. Эти людишки. Они могут отнять у меня моего Билла. Моего братика, все, что осталось у меня.
Грязные, омерзительные люди, которые предают все на свете и продают любовь за деньги.
Я стискиваю горло, только бы всхлипы не рвались наружу.
Успокоиться. Успокоиться.
В комнате душно и, кажется, с каждой минутой воздуха все меньше.
Я подхожу к окну и распахиваю его, вдыхая воздух и захлебываясь им. В уши врывается голос города – злобного, страшного существа, который убивает все красивое и доброе на свете.
Звуки ввинчиваются в уши, вдалбливаются, словно гвозди.
Грязно-серое небо и больше не светит солнце, его больше нет. Потому что я знаю, когда Билл увидит всю эту грязь, он больше не сможет улыбаться.
Мой брат изменится, моего брата не станет, потому что в этом мире не может ничего настолько прекрасного и светлого.
В его улыбке было солнце. Оно пряталось там – все детство. И гасло с возрастом, я знаю, я чувствовал. С каждой ложью, произнесенной им, с каждым похабным взглядом брошенным на него, с каждым ударом, который наносила судьба, движимая людьми.
Каждый раз, когда он верил, а люди предавали его.
Как я предавал его.
Как его предали сейчас.
У меня едва не подгибаются колени и я судорожно цепляюсь в раму пальцами.
Нет ничего святого в этом мире. Нет ни солнца, ни неба, ни любви.
Я ставлю колено на подоконник. Второе.
Внизу – маленькие машинки, маленькие люди, их маленькие заботы. Сегодня погаснет солнце, а им все равно.
Пронизывающий ветер.
Как же холодно.
Держись крепче, Том, ты нужен Биллу.
Ветер толчками врывается в легкие и остужает слезы сразу же, превращая в ледяную воду на щеках.
Сейчас я слезу отсюда и пойду в ванную. Нужно умыться.
Билл не должен понять.
Я должен спасти его. Я должен ему помочь.
Пережить.
Всю эту грязь нужно пережить.
Успокоиться.
Я вдыхаю слишком глубоко, и мгновенное головокружение слегка толкает меня к этой бездне внизу.
В этот момент я слышу пораженный и испуганный голос брата за спиной: - Том…
Я неловко дергаюсь.
И соскальзываю вниз.
Кажется, Билл кричит, но я уже не слышу ничего, кроме бешеного свиста ветра.

Bill’s Pov.

Вместе с запахом выжженых
Солнцем полей,
Тёмной птицею в сердце
Входит новая осень.
Ты плетёшь свой венок
Из траурных лент,
Из увядших цветов
И почерневших колосьев.
Но кто знает, чем обернутся
Холода и потери
Для того, кто умел верить?
И кто знает, когда над водою
Взойдёт голубая звезда
Для того, кто умел ждать?

Я осторожно убираю старую вазу с цветами с камня и ставлю новую. Мои ромашки выглядят смешно в обрамлении всех этих роз – я в жизни не видел столько цветов, столько разных видов и форм, но роз почему-то в этой гуще больше всего.
Они очень быстро замерзнут, я знаю. Гораздо быстрее, чем все эти лживые бутоны, распространяющие кругом сладкий, навязчивый аромат. Но я приду и поставлю новые.
Запаха почти не чувствовалось бы, если бы они не продолжали нести эти цветы. Хорошо, что смотритель убирает старые и завядшие, иначе все вокруг давно бы покрылось трупами бутонов, стеблей и листьев.
Хотя, может быть и не очень хорошо. Под ними можно было бы спрятаться.
Даже под этими завалами камня толком не видно.
Я небрежно сдвигаю чужие цветы в сторону и сажусь на землю, облокотившись о надгробье. Небо очень красивое. Такое, же, как и всегда.
Холод ласково проникает под ткань пальто и тихо пробирается внутрь, покрывая коркой льда все внутри. Холод милосерден.
Сейчас я чувствую себя почти живым. Или почти мертвым.


Я мечтаю, что однажды он забудет про меня. И я смогу остаться здесь.
Ледяным изваянием. Недостающей симметрией.
Тогда они могли бы класть цветы и мне на колени, мне ведь было бы тогда все равно.
Равнодушие и апатия – это так удобно. Спокойно.
Совсем как здесь.
В этом месте все по-другому. Даже небо здесь кажется спящим вечным сном, самым честным из всех возможных. Я уверен – этот сон не дает ложных сновидений.
Хотел бы быть уверенным, иначе, кто знает, что снится тебе.
Может быть, ты видишь меня счастливым. Я хотел бы, чтобы ты видел меня счастливым. С тобой.
Или, чтобы ты видел во сне наше детство. Я ведь совсем не помню его теперь. Не хочу помнить.
Нет, пусть лучше тебе ничего не снится.
Симметрия, Том. Это самое лучшее, что есть в нас. Мы.

Тебе больно идти,
Тебе трудно дышать,
У тебя вместо сердца
Открытая рана.
Но ты всё-таки делаешь
Ещё один шаг
Сквозь полынь и терновник
К небесам долгожданным.
И однажды проснутся все ангелы
И откроются двери
Для того, кто умел верить.
И ненастным январским утром
В горах расцветет миндаль
Для того, кто умел ждать.

Мне кажется, я слышу в свисте ветра в ушах твой голос. Постоянно. Ты говоришь мне что-то, а я никак не могу разобрать.
Иногда мне кажется, что я слышу, как ты играешь на гитаре.
Ты никогда не играл ничего подобного, потому что эта музыка напоминает мне о свете солнца и многом другом, чего уже нет в этом мире. Мир очень изменился и все от этого страдают, только никто не говорит об этом вслух.
Иногда я пою для тебя. Может быть, мы репетируем перед концертом. Или мы еще совсем маленькие и просто хотим стать известными, богатыми и счастливыми. Я не знаю
Наверное, это неважно.
Я, вообще, с трудом понимаю, что важно, а что нет. У меня такое чувство, что я постоянно забываю о чем, но я не понимаю, о чем.
А иногда мне кажется, что я сплю и тогда я очень счастлив. Впервые в жизни я так счастлив во сне, Том. Вернее – мог бы быть счастлив. Но сны не могут длиться так долго.

Каждое утро я смотрю в окно и жду, что ты вернешься домой. Иногда я звоню Джи и спрашиваю у нее, почему тебя нет так долго. Прошу, чтобы она передала тебе, что ты последний эгоист. Я ведь волнуюсь.
Она бросает трубку. И недавно, кажется, сменила номер телефона.
А в первые несколько звонков, она, кажется, плакала. Она, вообще, забавная, Том. Теперь я понимаю, почему она тебе нравилась.

Иногда я понимаю, что это чужой дом и за окном уже вовсе не центр Берлина. Это так странно. Тогда я чувствую себя сумасшедшим. И никак не пойму – когда мы успели переехать?..
Хотя, наверное, мы бросили шоу-бизнес, бросили всех людей, бросили свою прошлую жизнь и уехали куда-нибудь вместе. Я сбрил свои крашеные, длинные волосы, а ты сделал короткую стрижку. Теперь у нас совсем одинаковые каштановые ежики.

Гнётся вереск к земле,
Потемнел горизонт,
Облака тяжелеют,
В них все меньше просветов.
Ты сидишь на холме
Неподвижно, безмолвно.
Все слова уже сказаны,
Все песни допеты.
Но я знаю, найдутся ключи
И откроются двери
Для того, кто умел верить.
И над тёмными водами мрака
Взойдёт голубая звезда
Для того, кто умел ждать.


Люди избегают меня. Я не очень то общителен, наверное. Это напоминает мне младшие классы, Том. Когда наши одноклассники игнорировали нас, а ты постоянно меня утешал из-за этого. Я тогда вообще, по-моему, не умел молчать.

Время утекает сквозь меня. Пронизывает насквозь. Его так много, Том, что иногда мне кажется, будто нам еще по три года и мы только начали жить. И мне страшно, сколько же нам всего предстоит. Я не хочу, чтобы будущее наступало. Оно настолько огромно, что раздавит нас. Настолько сияющее, что ослепит нас. Я понятия не имею, откуда знаю это.
Наверное, ветер нашептал мне это.

Я слышу, как под его шагами гнется асфальт. Я научился слышать его приближение за много-много метров. Он ходит очень быстро.

- Поднимайся, Билл,- говорит он. Так твердо, что камни его слов забиваются мне в уши, их нельзя вытряхнуть. Он аккуратно помогает мне подняться, я ведь сделан изо льда. Меня легко разбить. Я надсадно кашляю и боль скручивает внутренности.
Он качает головой и прижимает к себе. Мне противно.
У него больше нет никого, кроме меня. Он говорит, что все его предали и что кроме меня, ему больше никто не нужен. Он много чего говорит, люди вообще любят говорить обо всякой чепухе.
Я знаю, что скоро он прекратит разрешать мне приходить сюда. Он хочет уехать со мной куда-нибудь, где тепло.
А здесь так тихо. Здесь лучше, чем где-либо, Том. В миллионы раз.
И я найду способ сбежать от него.
Он ведет меня к Арке. Ласково, но неумолимо. Иногда он напоминает мне время, а иногда – будущее.
Я останавливаю его, когда до Арки остается еще досточное расстояние, но я уже вижу его машину – черную и сверкающую, совсем, как ты любишь.
- Подождем Тома,- говорю я, но он не слышит, поэтому я просто останавливаю его, дернув за ладонь, которой он сжимает мою.
Он останавливается и смотрит на меня. Я не смотрю на него, я оборачиваюсь и делаю несколько шагов.
Но почему-то тебя нет.
Странно.
- Том, - зову я,- нам пора домой.
От моего голоса не разносится эха. Тут вообще его не бывает. Тише, чем здесь не бывает нигде.
Тишина тоже бывает милосердна.
Ты не отзываешься.
- Мы не можем уйти без Тома.
Но он молчит. Иногда он бывает просто невыносим, но в целом – его можно терпеть.
Я смотрю туда, откуда ты должен прийти, но ты все не идешь.
А потом он хватает меня и тащит к машине. Я вырываюсь, бью ему по лицу, кусаю его за руку, но он, кажется, не чувствует.
Я кричу, но знаю, что мне никто не поможет.
Воспоминания вихрем кружатся у меня перед глазами и оседают лепестками на снежные небесные поля.
Когда он заталкивает меня машину, я ударяюсь затылком о ручку двери с другой стороны. Он дергается ко мне и спрашивает что-то.
Я прижимаю руку к затылку, но крови нет. Острое сожаление пускает трещины по корке льда.
Он заводит машину и мы трогаемся, я до последнего не отпускаю Арку из вида.
Я обязательно вернусь, Том.
Я приду и сделаю шаг тебе навстречу и ты научишь меня улыбаться.
А я научу тебя верить в людей, в счастье, в совершенство, в то, что все будет хорошо. В солнце, которого больше нет.
Я вернусь, Том.
Главное – дождись меня и мы встретимся.
Ты ведь дождешься?

Обречённо скользит
Одинокая лодка
Сквозь холодные воды
Бесконечной печали.
Только небу известно
Всё о нашем сиротстве
И о боли, что связана
Клятвой молчания.
Где-то есть острова утешения
И спасительный берег
Для того, кто умел верить.
Там рождаются новые звёзды
И в горах расцветает миндаль
Для того, кто умел ждать.*

__________________________________
*Flёur – Для того, кто умел верить.

Конец.

У меня чуть слёзы на глазах не выступили...это ужасно грустный фик.который нельзя читать без боли в сердце...я в упадническом состоянии и мне хреново(((автор просто мастер,больше сказать нечего..правда я немного запуталась в конце,но перечитав,я поняла что Том разбился а Билли сошёл с ума...это просто нечто...спасибо!

Тупо как-то всё получилось... Нет.. В смысле фанф хороший... Но... Очень противоречивый... Не должно было всё так случиться... Спасибо тебе за рассказ конечно же.., но.... А ведь в начале Билл думал про Тома... Что он из тех.., кто может жить после смерти близких.., а вот Билл не из таких... Что если не будет Тома.., то не будет и его... А теперь получается он ещё и с Бушидо остался.... Вообще чесс говоря все в этом мире запутались... Старалась читать всё как отдельный рассказ.., а не именно о Токах... Это кощунство - так играть с судьбой реальных людей... Ладно бы ангст какой-нить... Но смерть реальных персонажей.... Нельзя так...

Бооже ...это шедевр...спасибо автору...*плачу*

Fucker_Berrouz, да, автор, определенно, садист))
вам спасибо сза отзыв)

Вельга, по-моему, тут лучше бы он умер. дело в том, что Билл сходит с ума, о чем можно понять из последней части. он с Бушидо, но это не значит "вместе". Потому что он даже не осознает, кто это и он с ним не по своей воле, а просто потому что ему все равно.
в жизни не все так просто. у людей часто просто не получается выполнять того, о чем они думали когда то... все мы просто люди, не предсказатели, кто знает, о чем мы думаем сегодня, но сделаем завтра?
да, нельзя. поэтому я и не писала последние главы полгода. просто не могла, потому что слишком привязалась к персонажам. но я не связываю теперь этих людей в фанфике с теми Ребятами, которые есть на самом деле) потому что реальных Тома и Билла я вижу совершенно по-другому. Ну абсолютно.
И эти люди ничем не похожи на этих людей в фанфике.
одинаковая внешность, одинаковые имена, но судьбы разные. альтернативная вселенная. то что могло бы быть, но чего не будет.
эх, вы) по больному бьете))

FERGUE, вам спасибо))

отличный рассказ!!!!!!!! очень грустный....... чОрт.... у меня теперь так испортилось настроение.... я плакаю

Сам сюжет отдаёт банальщиной, хотя конец довольно неожиданный, но при этом - увы, увы! - несколько неубедительный и нелогичный. :(
Однако я всё готова простить Автору за язык, а он действительно чудесен! Плюс, фанфики такого размера, да ещё со смысловой нагрузкой, да ещё с минимумом НЦ-ы - это раритет!
Так что огромное спасибо Вам, Eshateile, за проделанную работу! :)

ВаНиЛьНаЯ_пЕчЕнЬкА, спасибо)) не знаю, радоваться, что понравилось или не очень)) плохое настроение не есть гут)

Ответ на комментарий LizaVio # LizaVio, спасибо)) критика - это замечательно)
о, да, Вы заметили)) конец совершенно нелогичен, неубедителен и вообще - отвратителен, так как писала не на вдохновении, а просто потому что должна была закончить фик.
не было у меня вдохновения писать про смерть. эксперимент прошел неудачно - писать большие фики со смертью в конце себе дороже) переживаешь больше читателей и впечатления остаются мерзостные.
я была слишком самонадеяна) не стоило вообще начинать этот фик с обещания смерти главного героя))) я рада, что конец получился нелогичным и неправильным, так лучше)

вам спасибо) очень приятно такое читать))

Меня аш дёрнуло когда Том соскользнул.
Хорошо написанно. Тронуло. Выступили слёзы.