Автор: evgusechka
Название: Белые цветы
Статус: закончено
Категория: slash
Жанр: angst, romance, POV Bill, RPS, mpreg и немного flaff-а в начале))
Пэйринг: Tom/Bill
Рейтинг: NC-17
Размер: мини
Дисклеймер: не имею на персонажей никаких прав и приношу извинение участникам группы Tokio Hotel за использование их образов в моем фанфике.
Предупреждение: гомоинцест, натуралистическое описание постельных сцен, мужская беременность.
Размещение: пишите в личку, если берете. НО! Если цитируете у меня из днева, то можно и так ;))
От автора: обычно даже мамы, обладающие хрупким телосложением, чувствуют шевеление ребенка где-то на 4-м месяце. Но раз уж Билл мужчина, и я опять не вписываюсь во временные рамки…



14. 10. 2008 г.
Меня зовут Билл Каулитц и это мой первый дневник. Я всегда считал ведение дневников абсолютно глупым и никчемным занятием, но теперь, когда у меня есть тайна, которой я не могу ни с кем поделиться, я понял, что личный дневник, на самом деле, очень нужная вещь. Нет, конечно, у меня есть Том, но он тоже хранитель этой тайны. Она наша и принадлежит только нам двоим, а так хочется иногда высказаться, не держать в душе эти эмоции! И, хоть секрет у нас один на двоих, я не решаюсь говорить о своих мыслях Тому, это что-то глубоко личное, чего я стесняюсь именно перед ним. Возможно, перед кем-нибудь другим я бы не стеснялся, но этого «кого-то» нет, а чувства переваливают через край. Дело в том, что мы с братом любим друг друга, но это совсем не то чувство, которое должны испытывать братья, это любовь двух любящих сердец. Теперь ясно, почему я ни с кем не могу поделиться своими чувствами? В человеческом мире любовь родственников запретна, тем более, любовь одно-яйцевых близнецов, и этому даже дано свое понятие – инцест, в нашем случае – твинцест. Это неправильно, это извращенно – такова общечеловеческая мораль. Но что нам мораль, когда любовь становится такой сильной, что грозит разорвать сердце в клочки! Когда ты не можешь существовать без любимого, мораль легко преступается.
Если спросить любого из нас, когда это началось, ни один не сможет дать ответа. Нет, конечно, полное осознание каждый из нас помнит хорошо – это чувство желания, непередаваемой нежности и любви пугает и вызывает отвращение к самому себе и все сильнее притягивает к любимому – его невозможно забыть. Это было примерно полгода назад, но вот начало, когда эти чувства только зарождались в нас, никто не помнит. Том утверждает, что все началось еще с колыбели, в которой мы всегда вместе объединялись против мамы, с детства, в котором не было лучшего друга, юности, когда не было ближе человека, чем брат. Просто со временем эти чувства трансформировались в нечто большее. И я частично с ним согласен – это действительно звучит логично. Но у меня есть своя версия – это некий мистический дар, наша с ним любовь. Бог или какие-то неведомые человеку силы создали нас идеально подходящими друг другу и нашу любовь. Единственную в своем роде. И пусть это звучит несколько тщеславно, я могу утверждать, что такой любви как у нас, больше нет; любви, которая украшает сердце, рассветает в тебе огромным неведомым цветком, заставляет парить от нежности и сгорать в пламени страсти; любви, похожей на идолопоклонство.
И вот теперь, когда мы и наши чувства выросли, я с уверенностью могу назвать себя самым счастливым человеком. Ведь я люблю, более того, я любим. Конечно, можно еще сказать, что я занимаюсь любимым делом – это так; что я очень богат – это тоже так, но все это меркнет и кажется таким незначительным по сравнению с нашей любовью! Я бы без сожаления променял сцену на возможность жить уединенно где-нибудь с моим Томиком и утопать в этом тягуче-медовом наслаждении – быть с Ним. Но ничего не поделать! Контракт продлен еще на 10 лет, да и мы продолжаем любить то, чем занимаемся, просто иногда так хочется покоя и тишины, чтобы не было этих вездесущих камер и лицемерных улыбок, чтобы не приходилось прятаться и искать новый повод поселиться в одном номере.

05. 11. 2008 г.
Я решил, что буду писать в этом дневнике только личное, связанное с Томом. Никаких тупых фразочек типа: «Сегодня пили пиво, а потом записывали новую песню, а потом…» - это все сохранится в видеоархиве группы. Нет, этот дневник будет только про нас двоих – про меня и моего любимого Томми, и в нем я буду писать совсем другие слова, например такие: сегодня я проснулся в прекрасном расположении духа, хотя вчера мы и вернулись домой поздно и очень уставшие – даже целоваться сил не было – сразу легли спать. Мы с Томми уже несколько дней спим в одной постели и это так здорово! Невозможно передать словами это чувство – обнимать его, прикасаться к его телу, почти такому же, как у меня, только более накаченному. Это волшебно – засыпать на его плече, чувствуя нежные поглаживания по голове, просыпаясь, любоваться им или слышать, как он шлепает босыми ногами по полу, неся мне кофе. Он у меня замечательный, мой малыш. Но сегодня… Когда я проснулся, его не было со мной в кроватке, я подождал его из кухни, но он не пришел. И тогда я сам отправился искать его. Заглянул на кухню, в душ, даже в туалет – его нигде не было. Я немного расстроился, что он ушел без меня, но потом подумал, что, может быть, это было что-то важное, а он просто не хотел меня будить? Улыбнувшись этой мысли, я нырнул под одеяло и снова уснул. Проснулся я от чудесного запаха и ощущения чего-то нежного, холодного и мокрого на моем носике. Не решившись сразу открыть глаза, я сначала принюхался и пришел к выводу, что это, скорее всего, розы – только эти королевские цветы могут так восхитительно пахнуть. А еще их принес Том. Ну кто бы это мог быть, кроме него? К тому же, я слышал его запах, смешанный с запахом дождя. Так вот оно в чем дело! На улице шел дождь, а Томми купил мне розы! В шоке от такого открытия, я распахнул глаза и ничего не увидел, кроме огромных цветков белых роз, по лепесткам которых стекали блестящие капельки.
- Доброе утро, любимый – прошептал Томми, убирая цветы и нежно собирая губками капли воды с моего лица.
- Доброе – ответил я, сладко потягиваясь.
- Как спалось? – спросил он, снова целуя меня.
- Мммм… хорошо. Я люблю тебя.
- И я тебя, мой котик.
Потом, конечно, было много дел, но на весь день благодаря Тому у меня сохранилось прекрасное настроение.

27. 11. 2008 г.
Я все еще счастлив. В это так трудно поверить! Я ведь всегда мечтал влюбиться. С раннего детства я завидовал влюбленным парочкам, прогуливающимся держась за руки, тому волшебному свечению, которое исходило от этих счастливых людей. Но время шло, а я так и не мог найти себе девушку, что вводило меня в глубочайшие депрессии и делало самым несчастным человеком на земле. Нет, конечно, обзавестись подружкой при моей популярности и красоте (чего уж там скромничать) не составило бы труда, но я хотел влюбиться, мечтал об этом волшебном, поистине магическом чувстве единения душ. А потом я понял, что люблю. Сильно, неистово, страстно. Люблю своего брата. Не хочу вспоминать об этом ужасном времени, полном страданий и безысходности. Это было похоже на блуждание по лабиринту в полнейшей темноте, где временами лишь на секунду где-то вдали вспыхивал огонек, чтобы дать надежду и тут же погаснуть. Только потом случайно выяснилось, что Том любит меня, что также не может жить без меня. И теперь это составляет мою жизнь. С того дня, как я проснулся с носом в цветах (сижу хихикаю), получаю букет великолепных белых роз каждый день. Думаете, мне надоело? Нет! Как могут надоесть цветы? Подчеркиваю – любимые цветы. Самые разнообразные букеты, в которых неизменным остается только одно – белые розы, от горячо любимого человека.
Наша любовь потихоньку перестает носить чисто платонический характер, поцелуи становятся все более страстными, от чего один из нас, бывает, кусает губы другого до крови. Все сложнее прятаться ото всех. Даже с друзьями не поделиться. Нет, они не скажут ничего против, не станут насмехаться, даже, может, поймут, на то они и друзья. Но все-таки, невозможно подойти к ним и сказать: «Знаете, ребят, мы с Томом любим друг друга» или: «Пацаны, знакомьтесь, мой парень Том!». Это из мира фантастики! Поэтому мы продолжаем скрываться и ласкать друг друга через одежду в потаенных уголках студии и нежно обнимать, лежа в одной кровати.

14. 12. 2008 г.
Сегодня исполняется 2 месяца, как мы с Томиком вместе. Это немыслимо! Столько счастья свалилось на мою голову! Мой любимый подарил мне песню. О, это замечательно! Том ведь, знаете ли, очень хорошо поет, мне иногда кажется, что даже лучше меня, хотя у него и совершенно другой голос. Но он с детства был помешан на гитаре. Она была его божеством, его прихотью, он не хотел ничего в жизни, кроме как играть на гитаре. Когда я его еще давным-давно упрашивал спеть со мной дуэтом, он отказывался, говорил, что совсем не любит петь, что вся его душа в пальцах, а не в горле. Он даже в дУше не напевает! Не то, что я. Я люблю петь, через песни я раскрываю себя, а вот Том не такой. Но я, кажется, отвлекся. Так вот, Том никогда не поет, а тут он сам написал и слова и музыку и спел мне. Я плакал, честно. Это было до того трогательно, что я не мог сдержать слез. И что значит мой подарок – новый «Гибсон» по сравнению с его! Ведь он не так давно сказал, что теперь его главная страсть – я, а гитара – это так, лишь способ показать мне свою любовь. Он ангел, правда?

24. 12. 2008 г.
Сегодня Томми проболтался, что готовит для меня сюрприз, а когда я стал приставать к нему с расспросами, он сказал, что я все узнаю через неделю. Значит, на Новый год! Томми готовит мне подарочек! Что же на этот раз? Я сгораю от нетерпения. Я тоже готовлю ему сюрприз – себя. Да, я решился, что пора бы нашим отношениям переходить, как говорится, на новую стадию. Я долго готовился к этому (да и до сих пор готовлюсь, чего уж там) и прочитал море всякой литературы. Теперь я морально готов, хотя все-таки немного страшновато. Но я решил – в Новогоднюю ночь я отдамся ему.

30. 12. 2008 г.
Завтра произойдет самый важный день в наших жизнях, в моей в том числе. Я ужасно нервничаю. Даже не столько из-за естественного страха первой ночи – я ведь, стыдно признаться, девственник. И не в смысле отношений с парнями – вообще. У меня еще ни разу не было секса – в этом я не лгал журналистам и своим фанатам. Я действительно жуткий романтик и не могу обнажить душу и тело перед чужим мне человеком. А когда я понял, что единственный, кому я мечтаю принадлежать – Том, совсем потерял надежду. И только теперь, когда наши чувства взаимны, когда мы любим друг друга и еле сдерживаемся от последнего шага, я готов. Вот он – тот единственный, любимый, с которым не стыдно и не страшно утонуть в омуте страсти. Я чувствую, что Томми тоже этого хочет и ему сложнее удержаться, чем мне, ведь у него, в отличие от меня, бывал секс и, наверное, неплохой, он знает, какие наслаждения дарит физическая близость. Нет! Только не думайте, что Томми действительно такой невыносимый бабник, каким его рисуют наши пиарщики! Он похож на меня, только его соблазн познать новые ощущения еще в подростковом возрасте оказался сильнее него. Поэтому – он мне сам как-то давно рассказывал – он периодически встречался с девушками для того, чтобы «удовлетворить естественные потребности организма», как он выражался. Но это бывало редко, когда терпеть было совсем уж невмоготу. Я верю ему, ведь я сам такой, а он – мое зеркальное отражение, которое все же любит иногда отличаться.
Но, с другой стороны, я боюсь именно Тома, ведь он всю жизнь считал себя 100%-м натуралом. А я? Я просто никогда не задумывался об этом. Гей, натурал, би? Да какая разница? Главное, чтобы человек, с которым ты делишь постель, был любим, а остальное, по сути, не так уж и важно. Поэтому мне было легче принять нашу любовь, чем Тому. Конечно, шок был и у меня, но не такой. Том же боялся сам себя. Нет, теперь он, конечно, раскрылся и позабыл все свои страхи, стал самым нежным и самым заботливым человеком на земле ради меня. Я не могу, к сожалению, читать его мысли, но мне кажется, что он чувствует приближение к последней черте, которая поделит наши жизни на «до» и «после» и боится. А мне лишь остается надеяться, что я впервые ошибаюсь в чувствах близнеца.

02. 01. 2009 г.
Уффф.. Ну наконец-то Том уехал за розами и я могу быстренько описать дни, когда я был в раю.
Я не перестаю удивляться ему. Его выдумкам, его заботе, красоте и сексуальности. О, теперь я знаю, что такое его сексуальность! Наконец, я почувствовал всю его страсть, этот безудержный пожар, освещающий снопом своих искр все вокруг и заставляющий трепетать душу и тело тех, кого он удостоил своей любви. И теперь меня бросает в дрожь при воспоминаниях о том, как я умирал от наслаждения в его объятиях эти два дня.
Ранним утром 31 декабря он разбудил меня в нашей берлинской квартире. Было 5 часов утра, но Том уже не спал. Более того, он был одет и держал в руках стакан теплого молока, который принес мне в кровать. Как же я не хотел просыпаться! Я ведь должен был спать еще как минимум 6 часов, но моим планам, конечно, не суждено было сбыться – Том оказался настойчивым и не уступил соблазну вернуться в теплую постель как бы я его ни уговаривал. На все мои вопросы он отвечал лишь, что нам надо ехать. Куда и зачем, он, конечно же, пояснять отказался. Я быстренько оделся, накрасился и мы, наконец, вышли. Ни водителя, ни охраны у подъезда не оказалось, лишь одиноко стоящий «Кадиллак», но мои вопросы Том опять проигнорировал. И что за тайны? Ну ладно, сажусь на пассажирское сиденье – я ведь не знаю, куда мы едем, хотя мне это в любом случае кажется безрассудством – ехать одним, без охраны через весь Берлин! Какая глупость! Но я молчу – вижу, что Том очень нервничает, хотя и улыбается счастливой улыбкой. Но, к моему удивлению, мы не стали колесить по всему городу, а почти сразу выехали на шоссе. Томми включил какой-то диск с очень нежными и романтичными иностранными песнями, я не понимал слов, да и не надо было – все было ясно по интонации и мелодии. Тем временем Том все так же продолжал молчать. Он не заводил разговор, а я, поняв, что ответов от него мне не дождаться, ничего больше не спрашивал. Дорога была ужасной скучной – ничего вокруг – только поля да виднеющийся вдали лес, поэтому я довольно быстро снова уснул. Через несколько часов Томми разбудил меня ласковыми, почти невесомыми поцелуями, между которыми он шептал мое имя. Машина стояла в незнакомом мне месте на широкой гравийной дороге, петляющей среди вековых деревьев.
- Том, где мы?
- Открывай глазки, соня! – лучезарно улыбаясь, заявил он – и все узнаешь.
Часто моргая, все еще не отойдя ото сна, я вышел из машины.
- Пойдем! Пойдем со мной! – повторял Том, который уже успел схватить меня за руку и стал куда-то тянуть.
Правда через пару минут он, как и положено при сюрпризе, завязал мне глаза черным шарфом. А я столько времени потратил на его поиски сегодня утром! Но я не стал возмущаться, так как мое сердце замерло в предчувствии великолепного сюрприза. Том все еще продолжал тянуть меня в неизвестном направлении и предупреждал о небольших бугорках или ямках на пути. Минут через 5 этого трудного и невидимого для меня перехода мы остановились, и Томми прошептал мне на ушко: «Я знаю, о чем ты мечтаешь, это и моя мечта тоже» и развязал шарф. Я на какое-то время был повергнут в шок – мы стояли в десяти метрах от великолепного деревянного домика. Это было волшебно! Где-то в лесу, укрытый от посторонних взглядов, стоит небольшой домик только для нас двоих. Я как будто попал в сказку. Когда мы вошли, оказалось, что внутри стены тоже были деревянными. Может быть, поэтому было так тепло и уютно здесь? Не дав мне осмотреть все прелести этого дома, Том потащил меня в спальню. И тут я ахнул: посреди небольшой комнаты стояла поистине королевская кровать огромных размеров, а перед ней был маленький столик с большим разнообразием нашей любимой еды, еще теплой.
- С Новым годом, любимый – сказал Том, обнимая меня сзади и целуя в шею.
И мне не стыдно сказать, что в этот момент на моих щеках блеснуло несколько слезинок, ведь все это было так трогательно!
Оказалось, что в гостиной стоял камин! Я так мечтал иметь камин! У нас в Берлине он тоже был, но только электрический и никакого счастья от него не было, а настоящий, дровяной, поставить не представлялось возможным. И тут такой подарок! Я был повержен, но еще не окончательно: совсем меня унесло, когда Томми принес со двора огромную пушистую елку и коробку с игрушками, которые, к тому же, были стеклянными, совсем как в нашем детстве. Сейчас ведь делают пластиковые украшения для новогодней елки, задумываясь об удобстве и безопасности. Но какая ностальгия окутала меня, выросшего на этих «стекляшках», которыми мы с Томом ежегодно украшали это зеленое деревце! Я бросился к любимому, лишь бессвязно повторяя «спасибо». День пролетел очень быстро, и вечер наступил совсем неожиданно. Тогда Том выкатил из кухни еще один столик с едой и поставил его напротив кресел, которые уже дожидались нас у камина, совсем рядом с которым мы установили елку. Он наполнил наши бокалы шампанским и, посмотрев на меня какое-то время, тихо сказал:
- С Новым годом, любимый. Еще раз.
- И тебя – ответил я, не разрывая зрительного контакта. Так же мы и пили, смешно косясь друг на друга сквозь опрокинутые бокалы.
Потом была страсть, была ночь и только мы в этом затерянном домике на опушке леса. Я помню все, каждую деталь, каждый поцелуй и прикосновение пальцев. Помню, как Том потянулся ко мне со своего кресла, чтобы поцеловать. На его губах сохранились еще капельки шампанского. Ни один наш прежний поцелуй не был похож на этот: мягкий, неторопливый, чувственный, он полностью поглотил нас. Ничего не существовало в целом свете кроме этих губ, этого языка, таких манящих, опьяняющих своей лаской. Я помню, как сплелись наши пальцы, как Том взял меня на руки и понес в спальню. Я вспоминаю это только сейчас, тогда я ничего не осознавал и был в полубессознательном состоянии, но сейчас все всплывает в моей памяти с особой четкостью. Как мне было жарко! Я весь пылал, мне было тяжело дышать, и я не мог остановиться. Но вот Том наклонился, и я оказался на кровати, в то время как мои ноги касались пола. Том лег сверху меня, покрывая мои губы, лицо и шею поцелуями, которых я раньше не знал от него. А я лишь все выше подымал голову, подставляя под его поцелуи самые чувствительные места, и стонал. Я даже не мог ответить ему – настолько меня парализовало это желание. Я чувствовал, как его горячая рука задрала мою футболку и гладила меня. О! Это было еще лучше! Я чувствовал, что сгораю, но меньше всего на свете хотел остановить этот пожар. Я хотел все больше и больше – сгореть в этом пламени и возродиться из пепла подобно фениксу. И я стал отвечать ему – копировать его движения. Почувствовав это, он сел и снял свою футболку. О, боги! Как он красив! Напряжение в штанах стало невыносимым. Чисто инстинктивно я стал тереться об его ногу, тогда Том приподнял меня и стянул мою футболку тоже. Не в силах сдерживаться, я судорожно стал расстегивать его штаны. Том, позволив мне раздеть его, потянулся к тумбочке, в ящик которой я еще утром спрятал смазку. Видать, он нашел ее там сегодня. Тем лучше – не надо ничего объяснять и краснеть. Я не успел и глазом моргнуть, как оказался полностью раздетым, а надо мной сидел Том, открыто любуясь мной и погружая руку в баночку со смазкой. Первой мыслью (признАю, абсолютно неосуществимой) было хоть как-то прикрыться, но я не мог уже остановиться и только шире раздвигал ноги, приподымая зад, стремясь хоть к какому-то физическому контакту. Тогда Том чистой левой рукой стал поглаживать меня, чем вызвал лишь неимоверное количество мурашек по всему телу – желание все усиливалось, лишая меня контроля над собственным телом, которое непроизвольно сотрясалось и выгибалось навстречу ласкам. Когда первый пальчик проник в меня, больно не было, только немного неприятно. Когда же он начал двигаться, я уже стонал в голос, настолько это было хорошо. Поласкав меня таким образом, Том добавил второй палец.
- Аааааах! – только и смог выдохнуть я, это было очень приятно.
Но вот когда Томми запустил в меня третий, стало больно. Не очень сильно, но все же.
- Давай! – выдохнул я, понимая, что уже не в состоянии терпеть.
И тогда Томми, наконец, поставив меня на колени, вошел. Было больно. Очень. Он знал и поэтому продвигался очень медленно, буквально по миллиметру. Не в силах больше терпеть эту пытку, я сам резко насадился на него, при этом закричав, – смесь боли и невероятного наслаждения была до такой степени сногсшибательной, что у меня подкосились колени и я буквально упал на живот. Я сделал так еще раз, стремясь получить все больше. Тогда Том остановил меня, взял за бедра и стал сам двигаться, довольно быстро, но плавно. И тут… Я кричал, стонал, извивался – Том надавил на простату. Все мое тело трясло мелкой дрожью, я уже не видел Тома, не ощущал себя, я был где-то далеко. И в этот момент Том, все поняв, крепко сжал мой член. Крик наслаждения вырвался из моих губ. Это был оргазм. Первый и сокрушительный оргазм, после которого я буквально обмяк в объятиях любимого. И только смог прошептать: «Продолжай». Через несколько толчков кончил и Том, который так и остался на мне и во мне. Только минут через пять я смог пошевелиться и легонько толкнуть Томми, который тут же сполз с меня. А я, свернувшись калачиком, сразу уснул. Последним ощущением, которое я запомнил, была его рука на моем плече.
Утро первого числа было великолепным. Во-первых, я выспался. Во-вторых, несмотря на то, что попа после вчерашнего побаливала, мне хотелось еще, а Том оказался неутомимым любовником. В-третьих, в наших отношениях появилась некая интимность, нежность. И все у нас хорошо, все гладко. Только каждый раз мне приходиться Тома чуть ли не уговаривать, говоря, что мне нравится, что мне не больно, и что меня абсолютно ничего не напрягает, что я счастлив быть с ним и большего мне не надо, зато потом, когда он уступает моим уговорам, у него сносит крышу.
Однако в ту памятную ночь, с тридцать первого на первое, мне приснился страшный сон. Я видел, что Том уходит от меня и что я не в силах ничего поделать. Он говорит какие-то слова оправдания, а я тупо смотрю ему в след и не могу произнести ни слова. А зачем? Все слова здесь лишние. Его не переубедить, а говорить, что я не хочу, чтоб он оставлял меня? Он и сам это знает. Он ушел, а я ставлю на подоконник букет цветов. Тех самых белых роз, последний букет от него. И тогда я осознаЮ, что он забыл меня.
Я проснулся тогда от страха. Но не оттого, что он ушел от меня, а как будто что-то произошло, когда я стоял у окна. Я не знаю, что, но я испугался. И проснулся.

15.01.2009 г.
Черт! Я не знаю! И ничего не понимаю! Ведь два факта абсолютно реальны и не совместимы.
С одной стороны, ясно, что Том выпросил для нас долгожданный первый отпуск за наши три года сотрудничества с Йостом. Также видно, что он меня по-прежнему любит. Ведь он так меня балует, так нежно обнимает!
Но, с другой стороны, я же не слепой! Я вижу, как он все чаще задумывается о чем-то, глядя в пустоту, кусая губы, и глаза его серьезны. Я вижу, как он вздрагивает, когда я обнимаю его в такие моменты, и легко отстраняется от меня. Мне даже сегодня показалось, что он глянул на меня… Страшно подумать – с отвращением!
Я теряюсь в догадках. Ведь Том не тот человек, который может что-то долго скрывать или париться по пустякам. Он противоречит сам себе. Что с ним? Спрашивать и пытаться помочь бесполезно – он все равно всегда сам разбирается со своими проблемами. А я лишь стараюсь об этом не думать и жить секундами счастья.
Томми, я люблю тебя.

27.01.2009 г.
Ура! Сегодня, наконец, выпал снег. И он как будто вобрал в себя всей своей белизной нервозность и странное поведение моего Томми. Когда мы проснулись, я не узнал комнаты – свет был настолько ярким, почти слепящим. Ничего не понимая, я подошел к окну и понял в чем дело. Снег! Первый за всю зиму снег! Мы так обрадовались этому пушистому явлению, что, быстренько позавтракав кексами с джемом, побежали играть лепить снеговика, а затем играть в снежки. Каждое попадание сопровождалось смехом и нежными поцелуями. Когда же мы, окончательно замерзшие, потирая мокрые от снега руки, вошли в дом, Том быстро разжег камин и разложил наши излюбленные кресла, но легли мы все равно в одно, чтобы быть поближе друг к другу. Мы лежали раздетые под одним толстым одеялом, тесно прижавшись друг к другу, и целовались. Это было так здорово! Полумрак в комнате из-за задернутых занавесок, блики огня на стенах, жар любимого тела в тесном пространстве кресла и полные любви поцелуи, неравномерные как пламя в камине – они то затухали, становясь нежными, практически невесомыми, то вспыхивали с новой силой, превращаясь страстные, когда один всем телом прижимался к другому, а руки спускались по спине и начинали ласкать любимого. Мы не выдержали этой пытки, хотя и не пытались. В один из особенно жарких моментов я ловко уложил Тома, лежащего на боку, прямо на себя. Хи! Он, конечно, не выдержал. Хотя, надо отдать ему должное, он пытался быть нежным, растянуть патокой это наслаждение, но потом все-таки сорвался и это было потрясно. Быстро, жарко, мокро, сладко. Мои руки скользили по его мокрой от пота спине, с его губ падали на мои соленые капельки. Это еще больше сводило меня с ума. Кончили мы одновременно, и уснули целуясь, не замечая, как движения губ становятся все медленнее, невесомее. Счастье.

28.01.2009 г.
Снег растаял. А Том сегодня с утра был каким-то безумным. Веселым, ярким, смеющимся без остановки. Преподнес в подарок невиданных размеров букет, настолько большой, что я еле обхватил его руками. Только белые розы, как в тот первый день. И все бы хорошо, да только я чувствую, что все это очень, очень плохо. Что каждое его движение несло в себе оттенок истеричности. К вечеру он стал молчалив и зол. Попросил меня, правда, очень мягко, оставить его в покое и ушел спать в то кресло, в котором мы вчера занимались любовью.
Боже! Как же мне страшно!

03.02.2009 г.
Я умер. Умер. Умер. Умер. Умер. Я хочу умереть!!!!!
Рука еле шевелится, а я пишу. По привычке. Чтобы чем-то заняться, чтобы хоть как-то отвлечь сердце от этого. Я не могу жить с тех пор… как он ушел. Ушел, раз и навсегда поставив на моем сердце жирный крест. Как я могу жить здесь и как могу не жить? Как мне не думать о нем, когда каждый миллиметр этого дома кричит о нем? Я не могу спать на кровати, потому что, как только я вижу ее, реальность уступает место картинам из воспоминаний – наша первая ночь, его ласки, любовь, тихое «люблю» прямо в ухо. Я не могу есть, сидя на своему стуле, потому что он когда-то стаскивал меня с него, потому что его стул «не такой удобный». Я не могу погреться у камина – как я могу? Ведь это он подарил мне его, у него мы встречали Новый Год, у него мы провели нашу последнюю ночь. Я ничего не могу в этом доме! Но и уехать я тоже не могу, потому что именно здесь я был впервые счастлив. Здесь я познал всю прелесть его любви и все возможные варианты счастья. И здесь похоронено мое разбитое сердце. Вот здесь, как раз на том месте, где я сижу на полу, скрестив ноги. Здесь стоял я, когда он сказал, что должен разорвать этот порочный круг, что мы не должны так делать, что он не должен любить собственного брата и уж тем более заниматься с ним сексом. Здесь я молча стоял, когда слушал все это и чувствовал, что отныне моего сердца не существует – его со слезами на глазах разбил, а затем растоптал самый дорогой мне человек. Растоптал, когда сказал, что мы должны быть счастливы и забыть все это как страшный сон. Страшный сон? А если для меня это был счастливый сон, за отказ от пробуждения от которого я бы отдал все на свете? А я стоял и не мог вымолвить не слова. Я помню, что проклятые слезы застилали мне глаза и мешали в последний раз насладиться его лицом, помню, как что-то душило меня, словно в горло запихнули огромный клок ваты. Или это мое разодранное в клочья сердце встало у меня в горле? Я смог, я выдержал, и не закричал, пока не услышал звук его отъезжающей машины – потому что я видел, что ему было больно и не хотел сделать еще хуже. А потом стало совсем плохо, если можно так выразиться. Пока он стоял рядом, смотря в пол, пока я слышал его голос, все это казалось нелепой шуткой. Но когда я осознал тишину, воцарившуюся в доме после того как прошуршал гравий под его колесами, меня прорвало. Я кричал. Кричал так сильно, что ноги не выдержали и подкосились. А я дергался на полу и орал во все горло, сдирая кулаки о деревянный пол. Это не было его имя, не были какие-то слова, просто дикий крик. Я не помню, сколько это продолжалось. Очнулся я в сумерки. Только тогда я осознал себя лежащим на полу и что-то бессвязно бормотавшим. Встать в тот день я так и не смог, равно как и уснуть. Если честно, я и утром вставать не собирался. Вообще, я хотел тогда вот так лежать, лежать и тихонько умереть. Но проклятые особенности организма заставили меня побежать в туалет – меня тошнило. Бееее. Ну и гадость! Странно, а я ведь уже сутки ничего не ел. Ну да. Это же нервы. Я думал посмотреть телевизор, но боялся увидеть там Тома. Я хотел включить компьютер, но на заставке стояла наша с Томом фотография. Я собрался помыться, но в ванной красовалась надпись, сделанная красной краской «Том и Билл». Я не должен о нем думать! Иначе я умру. Но и этого я не должен. Он любит меня, я знаю. Он пытается меня забыть, вычеркнуть из своей головы, все, что связано с НАМИ. Он сейчас на грани, как и я, это я точно чувствую. И если я умру, я убью и его. Поэтому я существую на тонкой грани между попытками забыть о нем и боязнью этого. Я закрыл все окна плотными шторами, чтобы не бросать каждую минуту взгляда на окно в ожидании его возвращения. В порыве отчаяния я случайно разбил вазу, в которой стоял его последний букет, и теперь нераспустившиеся бутоны белых роз валяются в беспорядке на полу, а между ними сплю я. Да, я там и сплю, на этом полу, на этом месте, где я в последний раз видел его. Неосознанно избегая мест, что напомнили бы мне о нашем счастье, я выбрал место в доме с самыми отрицательными воспоминаниями. Но так вроде как легче.

06.02.2009 г.
Ну что за ерунда со мной творится? Каждый день, точнее, каждое утро, меня ужасно тошнит. Вчера я впервые включил телефон и позвонил в тот ресторан, в котором Том всегда заказывал нам еду, только попросил прислать другого разносчика – чтобы как можно меньше соприкасаться с прошлым. Заказал побольше ананасов. Странно, может у меня авитаминоз? А еще я поправился, правда, не знаю на сколько – в доме нет весов. Но большинство стильных вещичек, заранее привезенных Томом, либо не застегиваются на мне, либо не налазят вообще. Но сейчас мне все равно. То, что раньше привело бы меня в истерику и месячному голоданию, сегодня не волнует меня, хотя и удивляет. Из-за того, что я уже больше месяца не качал пресс, больше всего выделяется живот. Какой-то округлый и упругий. Когда я включил телефон, пришла целая туча СМС-ок о том, кто и сколько раз мне звонил. Не так уж и много людей: Дэвид, мама, Густав с Георгом. И все. Все! Вы понимаете? Все!!! Сейчас уже держу себя в руках. Когда же эта мысль впервые пришла мне в голову, бился в истерике около получаса. Он позаботился обо мне – в аптечке лежит куча успокоительных, но я не хочу ими пользоваться – пусть мои чувства останутся настоящими.


13.02.2009 г.
Завтра день всех влюбленных, а еще завтра было бы четыре месяца с тех пор, как мы с Томом вместе. И пусть я влюблен, возлюбленный мой неизвестно где, да я и не желаю ничего знать о его нынешней жизни, если честно. Если он хочет забыть, я помогу ему – мы всегда помогали друг другу. Да и мне так легче, хоть забыть я и не мечтаю. Наоборот, мое стремление – помнить все до мельчайшей подробности, но… Как бы это объяснить? Просто я знаю, что Том никогда больше не будет моим, но мне гораздо менее больно выносить это, когда я не вижу его. А вообще, я деградирую – сплю все также на полу, обмываюсь в раковине (чтобы не открывать шторку ванной, за которой красуется та самая надпись), ем тоже на полу, не смотрю телевизор, не включаю компьютер, не читаю книги, ведь нашу библиотеку подбирал и перевозил сюда лично Том. И как я смогу читать? Да я буду только держать книгу в руках и обливать ее своими слезами, думая только об одном – «он прикасался к ним». И гулять я не хожу – ведь мы все окрестности исходили, держась за руки. Каково будет мне бродить там в одиночестве?
Хоть я и не бьюсь больше в истериках, мне очень, очень плохо. Только теперь это укоренилось где-то глубоко внутри, став частью меня самого. Мысли о нем и о боли не покидают меня ни на секунду, даже в моих беспокойных снах. Да, это ужасно и вместе с тем восхитительно – мне каждую ночь снится его возвращение, и только во сне я счастлив. Но как ужасно пробуждение!
Но, не смотря ни на что, я ни разу не пожалел о том, что у нас было. Ведь я знал истинное счастье, пусть и недолго. «Когда сбываются самые заветные мечты, следует ожидать, что рано или поздно судьба предъявит тебе счет».

14.02.2009 г.
Ну вот и пришел этот день, день очередной порции ужасных страданий. Я запретил себе вспоминать о нем, однако решил навести в комнате моего обитания порядок. Нет, я не злюсь на Тома, не обижаюсь. Его образ, если не думать о времени нашей любви и расставании, вызывает во мне только светлые и нежные чувства. Наверное, символом этого очищения души стал выпавший второй раз за зиму снег, но не такой, как в последний наш с ним день. В этот раз после непродолжительного снегопада началась метель. Мелкие снежинки так и кружились, подхваченные словно обезумевшим ветром, стучались в окно, мели тончайшим покрывалом поземки землю, спрятавшуюся под тихим одеялом снега. А я, подобрав, наконец, еще не осыпавшиеся бутоны белых роз и собрав вазы со всего дома, рассовал некогда огромный букет по шести небольшим вазочкам, после чего поставил их на подоконник, совсем близко к запотевшему от разницы температур окну. Я отпускаю тебя, Том. Пусть эта вьюга унесет с собой непокой моего сердца. Тебе легче, я чувствую это, поэтому и мне не так плохо. Наше прошлое как будто скрыто за таким же запотевшим окном – силуэты смазаны, движения замедлены. Как заворожённый легко, почти неуловимо провожу пальцами по холодному стеклу и ложу руку на уже порядком выпирающий живот. И тут… О, Боже! Что это? Я не псих! Я чувствовал это! Что-то отчетливо шевельнулось во мне! Через секунду мой живот изнутри, прямо под рукой, толкнуло! Что это? Чувствую, как тело сотрясает мелкая дрожь. Что живет внутри меня? Ч-т-о э-т-о? Еле добравшись на дрожащих ногах до мобильника, долго набираю номер Дэвида.
- Дддддэйв…
- Билл! Ну наконец-то ты объявился! Том сказал…
- Заткнись, Дэйв! И срочно приезжай! – перехожу на крик
- Что…
- Хотя нет – период ступора вдруг резко перешел в истерику – Быстро приезжай и привози врача! Нет! Десять врачей! А лучше сто! Быстро! Всех, какие только бывают! Без исключения! Дэйв, – уже ныл я, чувствуя, как к горлу подступают рыдания, – приезжай сейчас. Мне страшно. И врача не забудь – добавил я и бросил трубку.
Одному Богу известно, как я дожил до его приезда, внимательно рассматривая свое голое тело в огромном зеркале. И как я раньше не замечал этого? И не сказать, чтоб я много ел, но как же я поправился! Нет, даже потолстел. Заметно округлившийся зад, отекшие ноги, щекастое лицо. Но живот! Он был огромен! Да как же я раньше не замечал этого? Что же со мной?
Дэйв приехал достаточно быстро, привезя с собой, как я и просил, целую кучу врачей в десятке машин скорой помощи. Прежде всего, невролог заставил меня выпить успокоительное. Затем эти мерзкие мужчинки стали осматривать меня. Брали анализы, мерили давление, трогали мой живот своими отвратительными холодными пальцами. Тооом! Как же мне не хватает тепла твоих сильных, но таких нежных, изящных пальчиков! И никто ничего не может сказать, что со мной! Убью Дэвида! Где он набрал этих идиотов? А почему это один мужик все еще сидит в кресле и смотрит как будто сквозь меня на мой живот?
- Эй! А вы чего это тут расселись!
- Боюсь, Вы сами будете против моего осмотра.
- Почему же это?
- Но я гинеколог.
- И что теперь? Смотрите что хотите. Потому что никто из этих идиотов не знает что со мной! Дэвид! Дэвид! Я умру, да?! Конечно, я умру!
- Билл, успокойтесь. Если вы позволите мне осмотреть себя наедине…
- Так! Все вышли из дома! И ты, Дэвид! Я буду разговаривать с доктором!
- Билл, ты рехнулся! Это же гинеколог – попробовал было возмутиться Дэйв.
- Я сказал – вон! – заорал я. Ого, и что это со мной творится? Что бы я так разговаривал с Дэвидом?
- Ну так что, доктор? – сразу же внешне успокоился я, как только все вышли неодетыми на мороз. Но в тот момент меня ничего не волновало, кроме того, что этот человек, возможно, даст мне объяснение того, что происходит со мной и как от этого избавиться.
- Билл, прежде всего я должен задать Вам несколько вопросов, в том числе и очень личных. Вы готовы ответить мне на все честно и без устайки?
Я только кивнул.
- Итак: ваши предпочтения в еде?
Его вопрос был довольно странным, но я ответил, не задумываясь:
- Ананасы.
- Вы любите их с детства?
Вот черт! А ведь и правда! В детстве у меня была аллергия на ананасы.
- Нннет – заикаясь, пробормотал я – у меня была аллергия.
- И давно она прошла?
Прикинув в уме, я пришел к выводу, что…
- Около месяца.
- Билл, Вы хорошо себя чувствуете? Я имею ввиду, не тошнит ли Вас, как часто вы ходите в туалет, не кружится ли у Вас голова.
- Бывает. Особенно по утрам в последнее время и когда съем или даже унюхаю что-то не то. Это из-за того, что живет во мне? Это из-за него все это происходит со мной?
Врач не ответил. Опустив глаза, он спросил:
- Скажите, Билл, у Вас давно был сексуальный контакт?
Я вздрогнул – такого поворота событий я не ожидал.
- Я имею ввиду, контакт с мужчиной.
Тут меня начало бить крупной дрожью. Заикаясь, я еле смог выдавить:
- О-о-откуд-да вы зн-н-наете?
- Как давно?
- Полтора месяца назад.
- Билл, я прошу Вас одеться потеплей и пойти со мной в автомобиль. Там у меня есть все необходимое оборудование. Только после УЗИ я смогу сказать, что с Вами.
Не говоря ни слова, гадая лишь о том, откуда он могу узнать о нас с Томом, даже не дотрагиваясь до меня, я механически натянул теплую куртку и всунул ноги в теплые, на меху, сапоги. Следом за доктором я зашел в машину скорой помощи, больше похожую на больничный кабинет.
- Билл, снимите, пожалуйста футболку и лягте на столе на спину.
Когда я послушно выполнил указание, доктор намазал мой живот каким-то ужасно скользким и холодным гелем. Затем он взял в руки какую-то лопатку на шланге и стал ею водить мне по животу.
- Билл, задержите, пожалуйста, дыхание и постарайтесь не шевелиться. – Сказал он, переводя взгляд на монитор, находящийся рядом с ним же.
- Невероятно! Просто невероятно!
- Что доктор? Я буду жить?
- Да, конечно, но Билл… Вы… Беременны.
- Что? Весь этот фарс был разыгран с целью посмеяться надо мной?!!
- Да тише Вы! Вам нельзя больше нервничать! Вот же, смотрите! – сказал врач, показывая на монитор аппарата.
- О, Боже! Но ведь это же…
И тут я потерял сознание.

Очнулся я в доме, оттого, что врач подсунул мне под нос, как я догадываюсь, нашатырь. Рядом стоял все тот же доктор и Дэвид.
- Как это могло случиться? – слабым после обморока голосом спросил я у врача.
- Я и сам не знаю. Это первый случай в мировой практике, он не имеет аналогов, этого просто не может быть, но, тем не менее, это так. Билл, вы носите под сердцем ребенка.
Сердце перевернулось в моей груди, начав выбивать безумные ритмы. Смесь страха, шока и тихо подкатывающего счастья затопила меня. Из забытья вывел разъяренный голос Дэвида:
- Кто он? Кто этот паршивец? Как ты мог? Он бросил тебя? Поэтому ты никого не хотел видеть, да?
И тут меня вновь стало колотить. Он не знал о Томе, не знал, но почему я так боюсь, что он все прочтет по моим глазам, что сопоставит известные ему факты?
- Успокойтесь, Гер Йост, Биллу нельзя нервничать. Он и так пережил нервный срыв, как я полагаю. Этот случай неизвестен науке и совсем не ясно, как будет протекать беременность. Лишний стресс может нанести вред им обоим – и ребенку и Биллу.
- Не ясно? – переспросил я.
- Конечно, хотя некоторые закономерности вполне можно выявить. Понимаете, Билл, я и мои коллеги много лет изучали возможность мужчины выносить ребенка, но со временем все пришли к выводу, что это невозможно. Мало того, что у мужчины нет необходимых органов для зачатия и вынашивания ребенка, его организм не способен вынести огромное количество токсинов, связанных с беременностью. Но все же мы поняли, что если бы мужская беременность была возможна, она бы практически не отличалась от женской. Та же тошнота, резкие смены настроения, неизбежные изменения тела, и вкусовых пристрастий. Разве что сроками. Я думаю, в данном случае ребенок пробудет в Вашем теле не более полугода. И еще, Билл, Вам придется быть под моим постоянным и пристальным наблюдением. Вы должны понять, что случай уникален, и мы не можем предсказать последствий…
- Нет. Уходите. Может быть позже. Дэвид, я хочу побыть один. Пожалуйста, оставьте меня.
И они ушли. А я теперь мог попытаться хорошенько над всем этим пораздумать.
Во-первых, и это несомненно, я жду ребенка – ведь я собственными глазами видел его во время УЗИ. Во-вторых, это ребенок Тома. И, в-третьих, это я уже твердо решил, Том никогда не должен об этом узнать. Ведь он не вернется ко мне, ведь он меня больше не любит! А привязывать его к себе, заставлять терпеть меня только из-за малыша я не могу. К тому же, вряд ли он поверит, что это не чей-то усыновленный ребенок, обвинит меня во лжи. Пусть он будет счастлив без меня. Без нас. А я… А мы как-нибудь это все переживем. Обязательно. Ведь теперь я не один, теперь у меня есть ты, малыш. Мой самый любимый малыш от самого любимого человека. Это невероятное чудо, что ты теперь есть у меня. Живое воплощение нашей с ним любви, тех сладких ночей, в одну из которых мы создали тебя. Мой, нет, наш малыш. Пусть Том и никогда не узнает о твоем существовании, я сохраню память о нашей любви на всю жизнь и буду вечно благодарен ему за тебя.
Так, впервые за долгое время лежа в нашей кровати, я уснул, нежно поглаживая через кожу нашего с тобой ребенка.

17.02.2009 г.
Теперь ко мне каждый день приезжает доктор. Тот самый, который и обнаружил мою беременность. Я все также дня не могу прожить без ананасов, только тошнит теперь поменьше. Малыш у меня в животике толкается все чаще, но это так приятно! Каждый толчок – как прикосновение, как напоминание о том, как он дорог мне и как я его люблю. Я договорился с Дэвидом, чтобы он ничего не рассказывал Тому, мотивируя это тем, что Том убьет меня. Доктор сказал, что мне нужно гулять на свежем воздухе. Уже который день лежит снег, что располагает меня к спокойному и несколько счастливому настроению. Конечно, я не могу быть абсолютно счастлив без Тома, но когда я не думаю о нем, все вокруг меня такого же белого цвета, как и снова начавшийся снег. Чтобы не бродить в одиночестве, часто прошу пойти со мной Дэвида. Он классный. Не напрягает и ни о чем не спрашивает, помогает мне, когда я хочу забраться на карусель и присесть, ежедневно сам привозит свежие продукты. Тому он ничего не сказал, хотя его и удивило то, что я не ищу поддержки у брата и так люблю ребенка от человека, бросившего меня. Мы даже вместе ходим кормить воробьев и лепить снеговика. Я не стал ничего рассказывать маме, хотя и понимаю, что когда-нибудь придется это сделать. Просто мне сейчас слишком тяжело говорить, пытаться объяснить… Поэтому я зачастую молча брожу по опушке леса, в задумчивости пиная снег и или сидя перед камином в Его кресле, глажу животик, лаская малыша. Я стараюсь ни о чем не думать, не загружаться, так сказать. Живу счастьем того, что у меня под сердцем ребенок Тома.

22.02.2009 г.
Вот все никак не могу найти определение своему душевному состоянию. И счастьем не назовешь и болью тоже. Нечто среднее. Похоже на сумерки. Уже не день, но и не ночь. Как будто солнце счастья и любви к моему малышу слабым, рассеянным светом разбавляет мрак боли от потери любимого. Как-то так. Малыш растет буквально каждый день! Доктор сказал, что теперь нет никаких сомнений, что я не проношу его и полгода, но к тому времени он уже будет готов к земной жизни. Я так его люблю! Как передать это чувство нежности, счастья и абсолютной зависимости от него? Я живу только тобой, малыш. Постоянно разговариваю с ним, пою песенки, глажу и хожу гулять. Сейчас мой животик стал еще больше – он уже похож на живот женщины на пятом месяце беременности. Мне все сложнее передвигаться или делать то, что хочется мне. Мне нужна помощь. Пора звонить маме.
Но как же это сложно! Позвонить ей, матери, перед которой я теперь пожизненно виноват, за то, что оказался таким. Я очень надеюсь, что она не отвергнет меня теперь, что будет любить как любила раньше.
Нет. Не могу сейчас. Позвоню завтра, с утра. А пока постараюсь не думать ни о чем, чтобы дать, наконец, уснуть ребеночку.

23.02.2009 г.
И почему я такой честный? Даже перед самим собой обещания выполняю. Позвонил-таки маме, хотя и ужасно боялся и совершенно не знал, что сказать. Пока набирал номер, трубка несколько раз чуть не выскользнула из рук – так сильно у меня вспотели ладошки.
- Алло, мам, это я. – Черт! До чего же у меня хриплый голос!
- Билли? Билли, мальчик мой! Ну наконец-то! Солнце мое, где ты? Том…
- Мама! Не надо о нем.
- Вы снова поругались – устало вздохнула она – я так и поняла, Том ведь сам не свой.
- Мам, ну я же попросил – говорю я, стараясь не выдать подступивших к горлу слез.
- Ладно. Билли, я стараюсь.
- Мам, ты мне очень нужна. Ты должна приехать ко мне.
- Билли, конечно, я приеду. Я все отменю, сладкий мой. Ты только скажи, где ты находишься.
- Давай Дэвид заберет тебя.
- Но почему ты сам не приедешь домой, Билл?
- Мам, я не могу – почти шепотом, срываясь на хрип, отвечаю я. – Ты просто приедь и побудь немного рядом. Мне так нужен кто-то родной!
- Билли, малыш, ну конечно – ласково отвечает мама – пусть Дэвид сейчас же за мной приезжает.
- Я люблю тебя.
- И я тебя люблю.
- Пока – уже еле сдерживая слезы, прошептал я, и, не дожидаясь ответа, нажал «отбой».
Ну да, через полчаса настало самое сложное – дождаться маму и не сойти с ума. Ну вот как я ей все объясню? Скажу «Мама, я беременный», или как? Как смогу смотреть ей в глаза? Я как сумасшедший метался по комнате, пока врач не уложил меня в кровать и не вколол успокоительное. Именно он посоветовал мне ничего не говорить маме сразу и уж, тем более, не встречать ее. Пусть она войдет, и поймет все сама. А там уж как пойдет. Кстати, он сообщил мне, что Дэйв взял на себя задачу попытаться как-то подготовить ее к совершенным неожиданностям. Да, кстати, я теперь сплю в нашей спальне, на нашей кровати и я научился не чувствовать боль, только лишь нежность по отношению к тебе.
Дэвид, наверное, гнал очень быстро, потому что вскоре я услышал шум колес подъезжающей машины. К тому времени я уже сидел в кресле у камина, потягивая из трубочки любимый молочный коктейль с клубникой. Доктор специально повернул кресло лицом к входу, чтобы мама сначала увидела мое лицо, и лишь затем живот. Сердце чуть не разорвалось в моей груди, когда я услышал звук открывающейся двери.
Первой вошла мама. Она, наверное, была напугана туманными намеками Дэвида на то, что со мной не все в порядке, но в тоже время, что я абсолютно здоров. Поэтому ее движения были какими-то замедленными. В комнате царил полумрак, потому что мы закрыли все шторы, опять же, для мамы.
- Билли? Билли, малыш, что случилось? – мама внимательно смотрела мне в глаза – Дэвид сказал, что…
Тут ее взгляд упал на мой живот, и она резко замолчала. Инстинктивно защищая ребенка, я накрыл его одной рукой. Не представляю, что она могла подумать в этот момент – ее сын сидит в кресле и у него огромный живот, как будто он уже полгода как беременный, и нежно поглаживает его.
- Билл, что… - видимо, она не находила слов.
- Мама, я… - только и смог произнести я, на большее меня не хватило – я разрыдался.
- Билли, маленький мой, ну что ты! – тут же забыв про шок, кинулась ко мне мать.
Нежно, стараясь не прикасаться к моему телу, она взяла в свои руки мое лицо и стала успокаивать, совсем как в детстве. Тут же уткнувшись ей в шею, я заплакал еще сильнее, продолжая всхлипывать: «мама, мама…» Постепенно я затих в ее объятиях. Сев в предусмотрительно приготовленное Дэвидом второе кресло, мама взяла меня за руки, и, ничего не спрашивая, посмотрела на доктора.
- Он ждет ребенка – таков был его скупой ответ.
- Ребенка?
- Да.
- Но как?
- Неизвестный науке случай.
- И давно?
- Почти два месяца.
- Но его…
- Ребенок развивается очень быстро, я думаю, через месяц будем рожать.
- Рожать? Но как?
- Я подумываю о кесаревом сечении. Сделанные анализы и УЗИ говорят, что это единственный способ.
Мама замолчала. Минут через пять, переварив, наконец, информацию, она взглянула на меня и, сжав мою ладонь, страстно зашептала:
- Я буду с тобой, Билли, тебе нечего бояться. Я помогу тебе, я буду рядом.
Я ничего не отвечал, только держал ее за руку и благодарил Бога за то, что у меня самая лучшая на свете мама. Через некоторое время в комнате остались только мы двое.
- Билл, но кто…
- Мама!
- Ладно, сынок, не отвечай – через минуту она добавила – но почему ты не сказал Тому?
От его имени, да еще и в такой момент, я вздрогнул так, что невольно выхватил руку из маминой ладони.
- Так это он сделал? – снова шепотом спросила она.
Я не мог найти в себе сил для ответа. Молчаливые слезы снова покатились по моим щекам.
Мама все понимает и пока ни о чем не спрашивает. Осталась на ночь.

24.02.2009 г.
Все-таки, что значит мать! Не осудит, не бросит, наоборот, всегда поможет и поддержит. Она единственная, кто понял все без слов. Она единственная, кто любит меня по-настоящему, не смотря ни на что.
Утро было восхитительным. Проснулся я, как всегда, поздно, и первым делом, все еще немного шатаясь ото сна, поплелся на кухню. Непроизвольно улыбнулся – мама стояла у стола и намазывала моим любимым клубничным джемом только спеченные блинчики. Рядом стоял графин с ананасовым соком. На душе сразу стало тепло – мама. Оторвавшись от своего занятия, она подошла ко мне и нежно обняла.
- Садись, наливай себе сок и бери блины. Как ты еще живешь на этой ресторанной еде?
- Мааам, ну не начинай.
- Да ладно, это я так, по привычке – еще одна солнечная улыбка – давай, ешь, а потом пойдем гулять. И, кстати, ты бы выкинул те цветы, что на окне – они уже осыпаются.
- Нет! – сам не замечаю, как уже стою на ногах, а по столу растекается разлитый сок.
И, словно в оправдание, тихо добавляю:
- Это все, что у меня осталось…
- Не все, Билл, есть кое-что поважнее.
- Я пойду, лягу.

01.03.2009 г.
Живот огромен (улыбаюсь, поглаживая малыша). Он настолько вырос, что начинает уже доставлять мне серьезные неудобства – лежать я могу только на боку, и то, если малышу так удобно; стало тяжело ходить и вообще что-то делать. Время плавно течет, и я наслаждаюсь хотя бы тем, что оно мне дает – нашим ребенком, присутствием мамы, поддержкой Дэвида. Это ведь тоже счастье. Конечно, такого, как с тобой, у меня не будет никогда, оно будет другим. Не лучше и не хуже (как можно сравнивать любовь к тебе и ребенку?), оно просто будет другое.
Сегодня маме надо срочно ехать в Берлин на заключение очередного контракта. Я так не хотел ее отпускать! Но она обещала, что вернется сегодня же. Мне страшно, я чувствую, что уже совсем немного осталось, и я хочу, чтобы в этот момент она была рядом со мной.

05.03.2009 г.
Мама приехала на следующий же день. Не ожидал, что она так быстро вернется. Какая-то она грустная, сразу видно, что-то пошло не так. И только после того, как она буквально на колени упала передо мной, целуя мне руки и повторяя «Прости», я начал догадываться.
И вот какую картину я нарисовал себе из ее сбивчивого рассказа:
После удачного подписания контракта мама не придумала ничего лучше, как поехать в нашу с Томом берлинскую квартиру, как-то не подумав, что он там живет, благо, ключи я ей дал свои. Том был дома.
Как ни больно было мне слушать о нем, я должен был знать, что такого она натворила, и к чему мне готовиться, поэтому я терпел.
Так вот, Том был дома, как ни странно. Потому что застать его дома, да еще и трезвым, вечером практически нереально. Он… (тяжело писать, рука трясется как не моя). Он стал спрашивать у нее про то, как я живу, почему все еще не возвращаюсь домой, что я о нем думаю. Он не знал, что ей известно о наших отношениях, что она знает гораздо больше него. Я думаю, он в первый раз увидел нашу мать в ярости. Я прямо вижу ее вытянувшееся от удивления лицо, вижу, как она еле сдерживается, чтобы не ударить его, слышу их диалог:
- Ты?! Ты! Да как ты смеешь?! Ты, Томас Каулитц, ты, самая последняя дрянь из всех, кого я знаю, ты осмеливаешься спрашивать у меня о нем?!
- Мам, ну ты чего… - конечно, он растерян, напуган, - она не должна ругать его за простую ссору с братом.
- Чего я?! Это ты, Томас, чего? После всего, что ты сделал Биллу, ты еще с невинным личиком спрашиваешь меня, как он? А как ты думаешь?
- Мам, ну поругались…
- Поругались?! Поругались?!!! И ты теперь считаешь себя вправе бросить его! Одного, беременного, в диком стрессе!
- Какого? – у него, наверное, челюсть до пола упала (горько усмехаюсь по себя).
- Тебе сто раз повторять надо?
- Но, мам, он же… мальчик, он не…
И тут, глядя на его растерянно-испуганное выражение лица, она все поняла – она рассказала мою тайну. Том ничего не знал. Я еще сам не знал о своей беременности, когда он бросил меня, и никто не сказал ему, потому что я не хотел.
- Мама, как Билл может быть беременным?
Но мама, все еще в ужасе от того, что она натворила, бросилась на улицу, чтобы на первом попавшемся такси приехать ко мне.
- Вот черт! Что же мне теперь делать? – были мои последние слова перед тем, как я почувствовал, что плавно оседаю на пол в очередном обмороке.
Очнувшись от противного запаха нашатырного спирта, я ничуть не чувствовал себя успокоившимся, наоборот, на место первого шока пришли сомнения и страх – о чем он думает сейчас? Поверил ли? И, самое главное, приедет ли он? Как мне вести себя, если да, и как я переживу, если нет?
Вслух же я командовал твердым голосом, чувствуя, как малыш внутри меня снова двигается, на этот раз причиняя мне сильную боль:
- Так, собирайте вещи! Мы уезжаем!
- Нет, Билл, – мягко не согласился мой врач – мы не можем сейчас уехать. Вас слишком опасно перемещать, к тому же, у нас здесь все оборудование, мы его перевозили почти неделю и не успеем доставить его на новое место к моменту родов.
- Я сказал, что мы едем немедленно!
- Нет. Извините, но в этот раз мы не можем исполнить ваш каприз – это опасно для вашей жизни и жизни малыша.
- Плевать! – уже кричал я, чувствуя, будто что-то разрывает меня изнутри – Плевать! Мне не жить без него! Понимаете, не жить! Не хочу я! И ребенку этому тоже! Мы не нужны ему! Не нужны! О, Бог мой! Как же больно! Он… Больнооо!! Доктор! Спасите его! – захлебываясь слезами, сквозь крики молил я, чувствуя, как игла с наркозом вонзается мне в вену, как чьи-то руки несут меня на хирургический стол, слыша, как хлопает входная дверь – Том! Назовите его Том! Я всегда буду любить его – уже бормотал я, погружаясь в сон, и чувствуя твои теплые руки и горячие слезы на своем лице.
Ты вернулся ко мне, приехал, чтобы не позволить мне умереть, чтобы я знал, что в этом мире меня держат два моих самых любимых человека, два моих Томми.
И вот теперь, этим утром, на четвертый день после появления нашего малыша на свет, я слышу сквозь сон, как ты стучишь ложкой, размешивая мой сладкий чай, как разговариваешь сопит наш сын в своей кроватке. И слышу запах белых роз, усыпавших нашу спальню.