Страшна невысказанность, невыговоренность, когда под кожей саднят осколки, а их ни выцарапать, ни выковырять, Ни образумить - нельзя нисколько. Внутрь замурованные события кричат отчаянно: "Мы - забытые. Мы из истории можем выпасть - выпусти! выпусти!" Комком у горла встают страдания: "Мы - словно сдавленные рыдания. Мы так надеемся на нашу высвобожденность: выскажи нас! выскажи нас!" Все ребра взламывая, взывают замыслы: "Внутри нам тесно. Там истерзались мы". Слова прекрасные, но не пророненные кричат: "Мы - заживо похороненные". Поступки смелые, но отложенные кричат: "Мы - заживо замороженные". И все ошибки, грехи припрятанные внутри колотятся, как припадочные: "То, что не высказано, - забудется, а что забудется, то снова сбудется". Грызет раскаянье: "Мне надо вырваться. Я было крошечным. Теперь я выросло!" Печаль, не высказанная вовремя, в потемках воет: "Хочу на волю я!" И плачет радость совсем нерадостно: "Все ваши чувства - они обкрадываются, когда вы думаете, что ум показываете, тем, что и радости не выказываете". И шепчет нежность: "Меня стесняются, друг с другом грубостью объясняются. Зачем вы прячете, друг друга мучая, не только худшее, но и лучшее? Страшны скрываемые болезни и неминуемо убивают, но даже нежность смертельна, если ее скрывают..." Начните исповедь, хотя бы исподволь, Вы попытайтесь начать, попробовать. Когда всецелой бывает исповедь, то получается, что это проповедь. А мы стесняемся, как напраслины, не только страшного, но и прекрасного. Любви стесняемся, молодечествуя, и прячем даже любовь к Отечеству, Но я не верю в такую искренность: в ней очевидная недоказанность, - когда простейшая трусость высказаться играет в тонкую недосказанность...