Глава 10.

Мирная жизнь.



Первое время после окончания войны я в психическом плане жил так же, как и раньше, но вот однажды ко мне пришло ощущение счастья. Оно пришло как-то постепенно, но мощно. Девять десятых моего внутреннего мира заполняло счастье. Оно жило само в себе и ему ничего не требовалось от внешнего мира. Я стоял, сидел, мне наступали на ногу, - удача и неудача шли друг за другом, как черные и белые полосы на зебре, - и все это было несущественной мелочью потому, что я был просто безмерно счастлив. Видимо, в психическом плане война для меня была настолько тяжела, что, когда "давление" войны исчезло, я просто как бы заново родился.

Счастье находится внутри нас, а проблемы - снаружи.

Мне было так хорошо, что захотелось и другим сделать что-нибудь приятное, ведь дарить приятнее, чем получать.

Однажды я был дома и одновременно путешествовал по улице: моя человеческая часть находилась дома, а нечеловеческая - невидимая, неслышимая и неощущаемая никем, скользила по улицам. Мое внимание привлек один человек, я зашел к нему в голову и заглянул ему в мозг, добираясь до самого дна его души. Оказывается, его мучила психическая травма и один физический недуг. Я знал, как ему помочь, поэтому и избавил человека от обеих проблем, действуя достаточно осторожно и помня о том, что главное - это не навредить во время вмешательства.

Мне понравилось то, что я сделал. Во-первых, это был незнакомый мне человек, во-вторых, он не надеялся на помощь и, в-третьих, он никогда не поблагодарит меня, даже если захочет когда-нибудь поблагодарить.

Создавать - лучше, чем уничтожать, а дарить - лучше, чем принимать.

Настоящее добро бескорыстно, - и это бескорыстие лучше всего достигается тогда, когда помогаешь незнакомому человеку, с которым ты не был знаком и никогда больше не встретишься.

Отныне я часто занимался лечением на расстоянии. Мне попадались разные больные и в разных уголках Галактики, но ни вид болезни, ни расстояние не имели значения для успеха лечения, а уж времени мне хватало всегда. Со многими людьми, попавшимися мне, я не делал ничего, так как считал, что они здоровы; мелочи, то есть те заболевания, которые обычными средствами вылечиваются за несколько дней, я тоже не трогал. Лично мне проще и понятней всего удавалось лечение тяжелых форм сумасшествия, и результат неизменно был превосходный. По-моему, меня занимало сумасшествие именно потому, что я еще недавно общался с нервнобольными в то время, как сам был не совсем здоров психически. Я знал, что некоторые из того, "безумного" экипажа, остались душевнобольными на всю жизнь, но лечить именно их я не хотел, хотя мог бы, а вот почему - не знал.

Мне хотелось писать, но хотелось не просто пачкать бумагу, а описывать что-нибудь светлое, приятное и доброе. Я устал от жестокости и от зла, творимого во время войны, поэтому, даже когда я перевоплощался в других животных, я старался побыть ими в спокойное время, когда на них никто не нападает, когда они были сыты и довольны и жизнью, и собой.

Мне хотелось не думать о смерти, страданиях и боли - я слишком много видел этого сам, да и делал тоже немало, поэтому я начал писать детские сказки. В них больше всего меня привлекало только одно - безусловная доброта. Первые пробы были плоховаты, но затем стало получаться гораздо лучше. Мне наскучило все время менять свою биологическую форму, время года, "прыгать" из мира Земли в мир Халы и обратно; мне хотелось стабильности и предсказуемости, хотелось определиться с понятием "дом", и я стал подумывать о женитьбе.

В средствах массовой информации обо мне упоминали достаточно: информация была различная, но в основном, положительная. Сам я уже давно перестал пользоваться их услугами, потому что они мне наскучили.

А однажды мне позвонили друзья и сообщили нечто поразительное: оказывается, обо мне распространили сообщение, которое выставляло меня, как полусумасшедшего маньяка с экстраординарными способностями. Мне стало обидно от такой несправедливости, но не сильно, а так... слегка, ибо, во-первых, я понимал, что понять мои поступки и их внутреннюю логику – трудно, а для многих людей – и вообще невозможно, а во-вторых, люди еще с самого начала моего пути, когда мой путь и путь человечества начали расходиться, так вот, уже с тех пор они потеряли возможность обижать меня, ибо как более низкое и более слабое существо типа человека может обидеть такое богоподобное создание вроде меня? Да и как может обидеть меня тот, чья цена в моих глазах пренебрежимо мала? – никак, но хотя мне было глубоко наплевать на мнение всех этих людей, однако мне не хотелось, чтобы и меня смешивали с грязью ради увеличения своей популярности. Можно было, конечно же, подать в суд, но тогда всплывет и церковь, и родственник того полицейского - в общем - долго, глупо и неинтересно, поэтому я решил не обращать на тот материал никакого внимания и просто продолжать жить.

А вот на позвонивших мне "друзей" я обратил самое серьезное внимание. Основной принцип дружбы звучит так: дари мне, а я буду дарить тебе; в отличие от подлинной дружбы благотворительность - это "дружба в одну сторону": я дарю, а тебе мне нечего дарить; но обращать мое внимание на гадости должны не друзья, а мои враги, а значит, раз они взяли на себя функции врагов, то они уж точно не мои друзья, а так... знакомые.

Настоящие друзья должны были или предложить помощь, или же просто молчать, зная, что пакости и без их помощи есть кому донести до моих ушей, а вместо этого, они принесли мне плохую весть! Я же, в свою очередь, отплачу им своим безразличием и невниманием – отныне наша дружба закончилась. Пусть так, пусть друзей будет меньше количеством, но зато они будут настоящими, а не кажущимися!

...Надо было как-то жить дальше, и для этого нужны были деньги: государственная поддержка ветеранам войны составляла значительную сумму, которую мне периодически и выплачивали, но теперь, после войны и осознания мной собственной исключительности, я хотел бы жить с удобствами, в доме, похожем на дворец, и все такое прочее; еще я хотел бы иметь столько денег, чтобы не думать о них, а для этого мне нужен был большой постоянный доход. Пенсии для этого явно не хватало - нужно было устраиваться на работу, но трудиться не хотелось: служебные отношения, карьера, зарплата - все эти понятия стали абсолютно чуждыми мне - имея власть над жизнью и смертью, глупо хоронить себя в обычной рутинной работе. Я долго размышлял, как жить дальше, но так и не смог принять никакого решения, поэтому я решил обратиться к своему " отцу":

- Где ты? - спросил я в пространство.

Ко мне в комнату зашел человек.

- Что делать? Как мне жить дальше? - спросил я.

- Ты же пишешь сказки, - ответил "отец".

- Я их пишу не для издательства, а для души.

- Посмотри на себя, ты ведь можешь так много.

- А что я могу? – удивился я. - Могу лечить, а могу и убить, но за это деньги брать глупо, а в остальном, я такой же человек, как и все.

- Ты же строитель - устройся на работу и обустраивай планеты: ты же умеешь это делать.

- Умею, но не хочу - надоело.

- У тебя, - начал говорить "отец", - живущего в мире Земли, остались кое-какие способности из мира Халы, например, точность - твои движения точны так, как в принципе не могут быть точны движения других людей. Далее – сосредоточенность: по силе ты такой же, как и все, но, сконцентрировавшись, ты можешь выдать такое кратковременное усилие, как какой-нибудь мировой рекордсмен, соответственно, когда ты сам этого захочешь, ты можешь быть быстр, как молния и силен, как бык. Суммируя вышесказанное, я должен подытожить - в любом виде спорта тебя ждет успех. К тому же, ты не дурак - займись наукой, хуже не будет. Все силы внутри тебя - так пользуйся ими!

Отец ушел, и я задумался. А что, если действительно заняться спортом? Если я такой точный, то мне нужен скорее игровой, нежели силовой вид спорта, например, футбол или что-либо подобное. Футбол мне нравится больше других спортивных игр – игра хорошая: большой стадион, свежий воздух, толпа народа, красивое зеленое поле, большой черно-белый мяч; на стадионе можно вволю поесть, покричать, посвистеть, поразмахивать флагом... А иногда даже не важно, кто выиграл - процесс важнее результата... - но все же волевая победа проигрывающей стороны производит чрезвычайно сильное впечатление как на самих игроков, так и на болельщиков (я думаю, что это утверждение верно для всех игровых видов спорта, и поэтому они более популярны, чем борьба за баллы, секунды и сантиметры).

Нападающий бегает меньше, чем защитники: его дело - забивать мячи, и получает он за это гораздо больше, чем все остальные, потому что его работа ценится по количеству и важности забитых им голов, а не по длине пробежек и размерам накопленной усталости. Если уж быть футболистом, то только на острие атаки - тут как раз нужна точность и сила. Правда, в футболе бьют по ногам, и это очень больно, но если я весь такой быстрый, ловкий и умный, то неужели я не смогу в нужный момент убрать свои ноги? Мне надо попробовать стать именно нападающим, а не кем-либо еще, - ну а если мне не понравится, то я всегда могу уйти.

Все, что создано трудом человека, сделано для человека, а значит, и правила футбола, да и всех остальных игр, - это правила, играть по которым интересно. К примеру, если бы все люди, сохраняя свои размеры, были бы в два раза сильнее, чем сейчас, то в тот же футбол они играли бы на поле гораздо большей площади, чем играют сегодня; ворота были бы тоже больше, и это притом, что число игроков оставалось бы тем же самым.

С другой стороны, отвлекаясь от футбола, если все люди имели бы гораздо более крепкие кости, чем они имеют в действительности, то количество травм на производстве и в быту, а также их тяжесть в пересчете на общую численность (процент травматизма) были бы тем же самым, что и сейчас, ибо тогда и правила техники безопасности, и все приспособления, машины и механизмы были бы рассчитаны и сделаны с учетом такой повышенной крепости скелета, и соответственно, люди со столь прочными костями травмировались бы также часто, как и с обычными.

К примеру, если для обычных людей правилами техники безопасности установлено определенное значение высоты, работая выше которой, человек должен быть обеспечен всеми средствами для безопасной работы на высоте, то для людей с более прочными костями и более сильными мышцами это значение высоты было бы выше (не 1-2 метра, как сейчас, а 5-10 метров); в таком случае процент несчастных случаев был бы тем же самым, а значит, и степень тяжести повреждения была такой же - какую травму при падении без груза человек получит, падая с 2-х метров, точно такую же травму получил бы человек с более крепкими костями и мышцами, упав с высоты 10-и метров.

Если норма по поднятию тяжести на одного человека составляет примерно 25-50 килограммов (в зависимости от вида груза, условий поднятия и переноски груза); то для того же халанина эта норма может быть в районе 500 килограммов, таким образом, при нарушении правил техники безопасности или же внезапном вмешательстве каких-либо внешних факторов, вроде внезапного дождя и ветра, и человеку, несущему свои 50 килограммов, и халанину, несущие свои полтонны, по степени повреждения будет нанесена одна и та же травма.

Искусственный мир, создаваемый трудом людей, напрямую зависит от биологических особенностей человека, и чем больше времени проживет человечество, чем более безопасный, удобный и красивый мир оно создаст для себя. И если я, находясь в мире людей, буду использовать способности иного, лучшего мира - мира Халы, - то, скорее всего, на любом выбранном поприще меня ждет успех.

Может показаться удивительным, что после такой войны люди могли думать о каком-то футболе, но это явление имело простое объяснение. Наше государство в целом, практически не пострадало от войны, наши союзники тоже понесли не столь уж значительные потери, поэтому мы все продолжали жить почти так же, как и до войны. Основные потери понесли наши противники, но на наше отношение, в частности, к развлечениям и к спортивным играм, это не повлияло.

На следующий день я купил форму и отправился на стадион. Там я нашел людей, которые время от времени собираются, чтобы погонять мяч; они играют ради здоровья, а не ради победы. Меня приняли в команду, и я сыграл с ними один матч.

До этого я играл в футбол только в далеком детстве, поэтому я внимательно наблюдал за своим поведением в разных ситуациях на поле. Я обнаружил, что могу достаточно легко обыгрывать защитников и забивать мячи. Сам мяч, которым мы играли, был, как и все футбольные мячи, не однотонный, а с регулярным рисунком, поэтому по вращению рисунка я легко определял скорость и направление кручения, а по траектории полета - скорость и направление его движения. Всех эти данных мне вполне было достаточно, чтобы ответить на вопрос, как летит мяч. Силу ветра я оценивал самим собой, своей собственной кожей, а затем очень точно наносил удар ногой.

В итоге, качество удара зависит от множества факторов, но в основном оно зависит от скоординированности движений всего тела в момент удара; от этого же зависит и качество техники владения мячом в целом, а значит, и возможность обыграть противника.

А у меня был бесценный опыт Халы, опыт бесчисленных схваток, когда я настигал животное со скоростью более ста километров в час и в коротком молниеносном поединке решал судьбу своего обеда. Те создания мира Халы, на которые мне приходилось охотиться, ни в чем не уступали мне, а по скорости бега в основном превосходили меня - охота на них была очень трудна и опасна - в борьбе с ними я мог рассчитывать только на свою сосредоточенность, аккуратность, отсутствие ошибок и продуманность всех своих действий. Действуя в таком ключе, мне, по большому счету, удавалось или вовремя прекратить проигрышный для меня бой, или же найти слабое место и победить.

На Хале скорость моего пространственного мышления, а также быстрота реакций были многократно выше, чем в мире Земли, но здесь я - человек, а значит, скорость моих действий примерно равняется скорости действия остальных людей, но, что самое важное, у меня уровень точности и скоординированности движений на порядок выше, чем у людей, ибо основой этого является мир Халы. Глубинное понимание процессов, идущих в организмах всех живых существ, и человека, в частности, основанное на моей нечеловеческой сущности, позволяет мне, концентрируясь на небольшой промежуток времени, развивать столь мощное усилие, которое развивают профессиональные атлеты, идя к этому путем долгих многолетних тренировок. Мне не нужно было тренироваться - пушечная мощь завершающего удара по воротам давалась мне легко, и без тренировок. В итоге, точность и качество движений, уходящие корнями в мир Халы, скорость обычного человека, а время от времени – молниеносная быстрота плюс сильнейший удар позволяли мне с минимальными усилиями достигать максимального результата.

Я понял все это во время своей пробной игры, когда я еще даже не играл в полную силу, и теперь, после такой пробы, был уверен, что в карьере футбольного нападающего меня ждет закономерный успех.

Вскоре, через несколько дней после этого мачта, я пошел на тренировку одного футбольного клуба (кстати, не очень сильного) и, найдя тренера, объяснил ему, что я хочу играть в этом клубе и что играю я, как любитель. Сначала он не соглашался даже посмотреть на меня в игре, но я убедил его сделать это. Конечно же, начинать заниматься спортом в моем возрасте уже поздно, хотя возраст у меня еще спортивный, но зато у меня есть имя, которое связано с победами между звезд, а это совсем не маловажно! Почему бы ему не посмотреть на мою игру, быть может, она будет вполне пристойной?

Он согласился с моими доводами - мне даже не пришлось пускать в ход свои нечеловеческие способности. На поле я показал такое качество работы с мячом, что и тренер, и остальные игроки даже удивились - они ждали от меня совсем другого. Я предложил им проверить, как у меня получится забивать со штрафного или же с пенальти. Пенальти я бил много - больше двух десятков раз и всегда забивал. Со штрафного же попадать в ворота было сложнее - мешала стенка, да и бить приходилось не с одного и того же места, но все же, несмотря на эти трудности, я довольно часто забивал голы. Что примечательно, так это то, что практически всегда я запускал мяч по верхним углам ворот: такие мячи труднее всего берутся вратарями, поэтому, нанеся удар именно туда, было больше шансов забить гол. Мимо ворот я не пробил ни разу, и это было одним из следствий моего халанского опыта. В конце концов, я настолько уверовал в свои силы, что стал бить с завязанными глазами, и бить не хуже, чем с открытыми - мяч в любом случае летел в верхние углы ворот, как со штрафного, так и, тем более, с пенальти. Тренер был в восторге, а игроки смотрели на меня с удивлением и с завистью.

После этой тренировки меня еще несколько раз пробовали в товарищеских играх, а затем мы подписали контракт. Так я стал профессиональным футболистом, но мне это было не нужно - мне нужны были большие деньги, а не игра, и не победы. Вскоре, после нескольких очень удачных игр, проведенных за клуб, я решил поставить свои условия - регулярные тренировки, режим дня и режим питания не оставляли времени на другие, более важные для меня дела, поэтому я отказался тренироваться и стал приходить только на матчи. Кроме этого, я в принципе перестал играть головой - голова мне дана для того, чтобы думать ею, а не для того, чтобы бить – в этом смысле я свою голову берег. И тренер, и руководство клуба смирились с таким положением дел, ведь я все время играл очень хорошо, забивая в среднем по несколько мячей за матч. Играя со мной, клуб не знал поражений.

А еще я никогда не радовался забитым мячам. Для любого другого игрока гол - это сплав удачи и мастерства, символ победы, но никак ни для меня. Я ни разу не бил мимо ворот; за все время моей футбольной карьеры мяч ни разу не пролетел рядом с воротами - иногда он попадал в штангу или же в перекладину, иногда мой удар отбивал вратарь или кто-нибудь из защитников, но само направление удара было именно в ворота, причем максимально трудным для вратаря, не говоря уже о защитниках, которых я стремился оставить в роли статистов. Я всегда бил по верхним углам ворот, бил обеими ногами - и правой, и левой, светило ли солнце или же шел дождь, - и всегда попадал. Это все Хала, а не Земля, - чему радоваться, если гол закономерен, а не случаен? К тому же, я мог забивать пенальти (а иногда и со штрафного) с закрытыми глазами - это ли не показатель моей нечеловеческой точности? Ты же не радуешься тому, что дом стоит неподвижно - это закономерно, его так построили; так и я не могу радоваться забитому мячу - как же я могу не забить?! Если есть траектория, летя по которой с определенной скоростью, мяч попадет в ворота, то значит, я увижу ее и ударю так, чтобы мяч полетел именно по ней, а не как-нибудь еще.

Такая точность у меня была не только в футболе, но и в обыденной жизни, просто там, в игре, я был на виду, на меня смотрели болельщики, сидящие на трибунах и у себя дома, а потому это было заметно. Но если присмотреться, то все мои движения стали гораздо более точными, по сравнению с теми, которые были у меня раньше: я мог спокойно брать два предмета обеими руками, причем одновременно, и делать с ними совершенно различные манипуляции, причем руки совершенно не обязательно должны были находиться в поле моего зрения, - и это не вызывало у меня каких-либо сверхусилий. Раньше, до Халы, я был ярко выраженным правшой - теперь же у меня были две абсолютно одинаковые по качеству работы руки и ноги, хотя правая рука и правая нога были развиты гораздо сильнее, но со временем и левая рука с левой ногой разовьются до той же самой степени. Это все Хала - для мира Халы слишком большая роскошь быть или правшой, или же левшой - это недостаток, наличие которого смерти подобно, вот почему в том мире все живые существа развиты симметрично.

А на поле я действовал обеими ногами, причем с одинаковой результативностью, и это было естественно. В процессе игры я все время присматривался к игрокам противника, к их манерам игры для того, чтобы научиться приближенно предсказывать их поведение и, соответственно, проще было обыгрывать их. Когда я серьезно включался в игру, а это бывало тогда, когда я хотел этого, тогда я играл настолько мощно, что переставал чувствовать сопротивление обороны противника.

Я забивал из любой позиции с расстояния до тридцати метров от ворот, хотя обычно я забивал с расстояния двадцать - двадцать пять метров, а уж с меньшего - тем более. С тридцати-тридцати пяти метров я забивал только со штрафного - мне нужно было время, чтобы сосредоточиться для мощного и точного удара, поэтому с игры на таких расстояниях я забивал плохо - мяч хоть и летел в ворота, но вратарь обычно успевал его поймать. Находясь в центральном круге, мне время от времени удавалось перебросить мяч через вратаря в прямо в ворота. Выйти один на один с вратарем мне мешала моя точность - мне было проще забить мяч, чем обыгрывать сначала защитников, а уж потом и вратаря, правда, время от времени случались такие игровые ситуации, когда передо мною оказывался только лишь один вратарь, - и тогда я или бил, или же обыгрывал, но в любом случае забивал.

Тренер был в восторге от моей игры и в ужасе от моей физической формы. Он говорил, что именно из-за нее я и не бегаю весь матч, а в основном стою, лишь изредка по-настоящему включаясь в игру, и он был прав. А так я стоял, периодически ходил возле ворот противника, не делая вообще никаких попыток поиграть, но затем открывался, потом мне давали пас, и я или просто бил по воротам, бил без обработки, в одно касание, или же обыгрывал игрока противника и все равно бил по воротам, или же отдавал отличную передачу, или же, в худшем случае, если не видел ничего другого, то тут же отбрасывал мяч другому игроку.

Много денег я не заработал, но не потому, что играл недостаточно хорошо, а потому, что клуб, в котором я состоял, был не богатым, а так, средним по финансам. Я знал, что если мне действительно нужна большая зарплата, то мне необходимо переходить в богатый клуб, и желательно побыстрее. С футбольной и околофутбольной обстановкой я уже освоился, привык к болельщикам на трибунах, к их крикам и шуму, привык к назойливому вниманию репортеров. Я понимал их интерес ко мне - удачная игра плюс героическое прошлое создали ко мне определенный интерес. Из-за этого же интереса мне время от времени приходилось давать интервью прессе; я не стремился к популярности, однако мне приходилось отвечать на разные вопросы, в большинстве своем несерьезные. В процессе общения с корреспондентами я старался соблюдать меру: слишком много говорить - глупо, а недостаточно - тем более; недоговаривая какие-либо мелочи, даешь повод окружающим выдумывать, а выдумки обычно носят оттенок глупости и сенсационности, что нежелательно.

Все это однако, не мешало игрокам противника регулярно стараться бить меня по ногам, иногда в пределах правил, а иногда - за пределами, и тогда судья обычно становился на сторону потерпевшего, то есть на мою, но от этого боль в ноге не становилась слабее. Сам я старался правил не нарушать, что при моей технике мне практически всегда удавалось сделать. Все же следует отметить, что по ногам мне попадали довольно-таки редко, ибо я тщательно следил за возможными проявлениями грубости со стороны противника, но все же иногда мне доставалось.

Однажды, в самом начале игры, меня грубо сбили, причинив сильную боль ногам. Судья, кончено же отреагировал на это, но я получил только моральное удовлетворение - боль была настолько сильная, что я не на шутку разозлился. С течением времени она поутихла, однако злость осталась. Прошло всего четверть часа с начала матча и, судя по игре, соперник нам попался слабый, так что мы вполне могли выиграть. Я решил сыграть так сильно, как только мог; на этот поступок меня подвигли следующие причины: моя злость, слабость противника, неудовлетворенность заработной платой и наличие оставшегося большого промежутка игрового времени.

Раньше я ни разу не забивал больше пяти-шести голов за матч, теперь же я был готов на гораздо большее. Я сказал нескольким игрокам, чтобы они играли на меня, что я готов играть очень мощно, что игра у меня пойдет и что я уверен в своих силах. Мы атаковали, и я стал забивать. Я все время подстегивал своих партнеров, побуждая их идти вперед, не останавливаясь на достигнутом, ведь те голы, которые я уже забил, – этого мне было слишком мало. После пятого гола в первой половине игры соперник перестал интересоваться игрой, он стал лишь обороняться, но обороняться недостаточно собранно, ведь победа была не достижима, а разгромный счет уже был. Для меня главное - чтобы на достигнутом не остановились игроки моей команды, чтобы они не перестали идти вперед и давать мне передачи. Я принуждал своих партнеров атаковать весь остаток первой половины игры, особенно после шестого забитого мной гола.

В перерыве мой боевой порыв поддержал тренер, и всю вторую половину игры у меня не было повода упрекнуть команду в отсутствии старательности. Я забивал мячи на любой вкус, со всех позиций и даже трижды головой (чего ни раньше, ни позже не делал, и не стремился делать). Мы выиграли с невероятным счетом - лично я один забил больше двадцати голов, а мои партнеры забили еще два.

После такой великолепной игры мной, как игроком, стали интересоваться несколько сильных и очень богатых футбольных клубов. Как мне сказал в частной беседе один представитель такого клуба: "Игрок ты не плохой, но тебе будут платить столь громадные деньги еще и благодаря твоей репутации". Действительно, она у меня была достаточно своеобразная, да и биография - хоть куда!

В последующих матчах меня показывали на экране больше, чем всех остальных игроков вместе взятых. Многие зрители, которые раньше почти не интересовались футболом, стали смотреть игры с моим участием. Я был доволен сложившейся ситуацией, поэтому с удовольствием подписал новый контракт с богатым клубом.

Добившись большого постоянного дохода, я наконец-таки получил возможность всерьез заняться благотворительностью: я дарил деньги на лекарства, на помощь ветеранам войны, на строительство памятников и реставрацию культурных ценностей прошлых эпох, на научные исследования; давал средства зоопаркам, заповедникам и на различные природоохранные мероприятия, а главное - я помогал золотом быстро, непредсказуемо и всегда крупными суммами: вдвойне дает тот, кто дает быстро*, мелкая сумма – это несерьезная помощь, а непредсказуемость – это все-таки одна из черт моего характера!

*Сенека.

В моем новом клубе собрались игроки мирового класса, - настоящие мастера своего дела; среди них я нашел много отличных людей. С этого времени с деньгами у меня не было проблем, однако в новом клубе у меня оставалась все та же проблема, что и в старом - забив гол, я никогда не радовался, не прыгал и не танцевал на поле. Мне все говорили, что надо радоваться, что зритель пришел порадоваться вместе с командой забитым мячам, а ты, забив гол, идешь спокойно, как будто ничего и не произошло.

Но на эти мелочи я не обращал особого внимания - теперь, когда у меня появилось достаточно денег, я, наконец, купил себе большой дом. Кроме того, мне хотелось завести себе какое-нибудь домашнее животное. Я хорошо помнил тот свой сон, когда мне приснилось, будто бы я был тигром, поэтому я и решил обзавестись именно им - большим полосатым красавцем. Амурский мне не подходил - у нас здесь климат гораздо теплее, чем у него на родине, поэтому летом ему будет очень жарко - у него такая длинная шерсть, с которой у меня будет очень много хлопот: она будет оставаться по всему дому, на всех диванах и коврах. В этом плане индийский тигр мне подходил гораздо больше: он привычен к теплому климату, да и шерсть у него гораздо короче.

Но живого тигра в ближайшем магазине не купишь, а брать животное из зоопарка я не хотел - у такого зверя нет ни решительности, ни ума. Именно тогда я подумал, что потом, в будущем, когда хищник привыкнет ко мне, с ним можно будет погулять по Земле, переместившись в то время, когда людей совсем мало, например, в каменный век, чуть раньше или же чуть позже.

Мне нужен был дикий индийский тигр - и я его достал. Оказывается, поймать животное - это мелочь, а главное - это получить разрешение властей. Конечно, без угроз не обошлось - ответственные работники просто не имели права ловить редкого зверя ради прихоти какого-то фантазера, но индийские власти в добровольно-принудительном порядке пошли мне на встречу и поймали крупного здорового самца. Затем, во время карантина пришлось провести ветеринарное обследование, которое здорово потрепало нервы моему тигру; потом была транспортировка, нездоровый интерес со стороны средств массовой информации и законный интерес ко мне и к животному со стороны контролирующих и проверяющих органов. Мне опять пришлось аккуратно повлиять на психику определенных людей, как и в Индии, чтобы достичь нужного мне положительного результата. О деньгах я вообще не говорю - зверь стоил не просто очень дорого, а совсем очень дорого.

Когда клетку с кошкой, наконец-таки, привезли ко мне домой, то на улице уже стояла толпа зевак и корреспондентов. Зверь находился в усыпленном состоянии, он лежал на дне клетки, полосатый и огромный, безучастный ко всему происходящему. Грузовик опустился на лужайку перед домом, его днище раскрылось, и машина поднялась вверх, оставив на траве клетку. Я решил, что она слишком мала для такого большого животного, и зверю в ней явно должно быть тесно. "Пусть проснется, а затем я его буду дрессировать", - подумал я и ушел к себе в дом.

На закате я снова подошел к клетке - небо розовело в разрывах между высокими деревьями и голубовато-серое лежало над головой, - а тем временем, мой тигр уже очнулся от снотворного и ходил по клетке. Ему было трудно разворачиваться, низкий потолок едва не касался его ушей - транспортная клетка предназначена для перевозки, а не для содержания в неволе.

Я подошел к прутьям, и мы с тигром посмотрели друг на друга. Зверь фыркнул - я почувствовал мощь и силу скрывающуюся в этом безобидном звуке и засмеялся - мне понравился красивый зверь, такой сильный и уверенный в себе. Нет, дикого зверя не спутаешь с рожденным в неволе - я видел перед собой свирепого хозяина джунглей, жестокого и кровожадного, а там, в глубине его глаз затаилась грусть и тоска по воле: рожденный в лесах, он сидел в клетке, как в тюрьме, не зная ни за что, ни сколько ему здесь сидеть.

Я посмотрел животному прямо в мозг, разобрался в нем и начал дрессировку. Первым делом, животное должно понять, что я его хозяин и что от меня зависит и его жизнь, и его смерть; а также, что я справедливый хозяин, не желающий ни мучений, ни страданий своему животному, а желающий одного лишь добра. В мозгу у тигра заклубился туман, и галлюцинации, проигрываемые в мозгу и направляемые моей волей, начались.

Когда туман в голове у хищника рассеялся, оказалось, что мы стояли с ним вдвоем на поляне, окруженной стеной из бамбука; над нами угасал день, а вокруг нас жили своей жизнью звуки и запахи леса.

Я не двигался к тигру, я только показал ему открытые ладони, в которых не было оружия, и он понял, что этот мой жест - жест мира, но зверь не хотел мира - он устал от клеток, он измучился от того, что с ним делали люди, он был голоден, а меня от него не защищала ни клетка, ни что-либо еще. Выхода с этой поляны, окруженной бамбуком, не было, и он уже понял это. Мы здесь только двое, и ничто, по его мнению, не может помешать ему разорвать меня - тигр знал свою силу, знал вкус победы и привычный запах крови. Я слабее его, и я ничем не смогу защититься от атаки хищника, понимая это, зверь не бросился на меня сразу, а выждал паузу, за время которой он еще раз осмотрелся вокруг и вновь оценил ситуацию.

Наконец, хищник все же он решился - громовой рык потряс все мое существо, воздух вздрогнул, и тигр бросился на меня. Такой рык на мгновение парализует волю стойкого противника, а слабого - подавляет и подготавливает к смерти, примиряя с неизбежностью гибели. Оружия у меня не было, но в этом бою, который разыгрывался мной в мозгу у тигра, оно мне было и не нужно. Я отскочил в сторону и нанес два удара кулаками прямо в ребра зверю. Галлюцинации продолжались - под тяжестью ударов, нанесенных обычной человеческой рукой, обычным кулаком и с обычной силой, у зверя захрустели ломаемые кости. Хищник изогнулся и попытался достать меня своими страшными клыками, однако я одним быстрым ударом раздробил его нижнюю челюсть на несколько кусков. Ярость в глазах зверя потухла, теперь там были только боль и страх. Тигр отпрыгнул в сторону, прислонился задом к бамбуку и приготовился к последнему бою - уйти с этой полянки было невозможно: бамбук рос высокой непроходимой стеной.

Сломанные ребра пробили зверю легкое и разорвали его - теперь при дыхании, при каждом выдохе, у него из горла толчками шла кровь. Я подождал немого; грудь тигра окрасилась в малиновый цвет, сладковатый запах свежей крови наполнил всю полянку. Глаза у хищника были еще светлые, но скоро они начнут мутнеть - это конец: зверь скоро умрет от потери крови. Я разжал кулаки, подошел поближе и медленно протянул к нему руки ладонями вверх. Я помог его звериным мозгам понять этот человеческий жест – и он понял этот знак мира и дружбы. Из моих ладоней истекали невидимые потоки - они давали жизнь, они забирали боль, они лечили. Тигр почувствовал эти потоки, обдувающие его морду, поэтому он постарался подставить изуродованную челюсть под них - хищник понял, что война кончилась и настал мир. Кровь быстро свертывалась, боль в челюсти проходила, и шум в голове от моего удара утихал. Тигр двинулся ко мне, пока еще не своему врагу, но еще и не другу, и уткнулся носом прямо в мои ладони. Я гладил его мордочку со всех сторон, а он мурлыкал, как кошка, и стонал, как человек. Я присел на корточки; мои руки были по локоть в крови, которая все выходила и выходила из его разорванного легкого. Я испачкал и свою рубашку, и брюки, но это было не важно. Кости головы срослись, ткани и сосуды тоже - я вылечил их, поэтому стал гладить его бок - те места, куда я столь безжалостно ударил кулаками. Вскоре кровотечение из этих мест прекратилось, но я гладил и дальше, отчего разорванные и ушибленные ткани внутренних органов постепенно зарастали. Легкие стали вновь дышать, как и раньше, кости, кожа и мышцы – восстановились и, наконец, тигр стал точно таким же, каким и был до схватки со мной.

Я выпрямился и стряхнул кровь с рук. Туман ушел в траву и рассеялся - галлюцинации кончились. Мы стояли в реальном мире, стояли, разделенные прутьями клетки и тянулись друг к другу: мы породнились душами и перестали быть врагами. Зверь смотрел на меня, и в его глазах была мольба. Я открыл дверь клетки и зашел внутрь. Тигр ласкался ко мне, как большая, полосатая, домашняя кошка, а я гладил его, и нам было хорошо.

Он понял, что я сильнее его, и что я добр к нему. Между нами установилась двусторонняя связь - напрямую, без слов. Теперь я буду всегда знать, что он чувствует, и он будет всегда знать, что чувствую я. Точно так же, прямо из мозга в мозг, я буду помогать ему ориентироваться в новом мире, и, когда я буду давать ему информацию, я всегда буду знать, как она им воспринята. Но уж что-что, а приказывать я точно не буду - я буду просто просить у него помощи, как у друга.

Мы вышли из клетки и вошли в дом. Тигр не боялся, потому что я объяснил ему: "В доме главный я, поэтому ничего плохого здесь тебе не будет".

Сначала мы пошли в ванную комнату, и там я хорошенько вымыл свою киску. Когда было нужно, я мысленно отдавал команды: "Опусти голову, закрой глаза, наклони голову, ляг", - и прочие, а тигр все их выполнял - из-за этого мы избежали множества неприятных недоразумений: то же мыло - оно так и норовило попасть в глаза! Вымытую кошку я подсушил и расчесал. Полосатику стало хорошо, он был доволен обращением, и ему здесь явно понравилось.

Я выделил тигру отдельный ковер (я называл его "тигриным") в одной из комнат - отныне он стал его местом. Животное я накормил на кухне из миски, из которой он теперь всегда будет есть, а сама же миска будет стоять недалеко от окна. С туалетом дело обстояло очень просто - я записал в память хищнику несколько условных рефлексов, и теперь тигр легко и естественно пользовался обычным унитазом. Эти же условные рефлексы можно было бы создать путем длительной тренировки, но мне-то это не нужно, а ему и подавно. Так что, как видишь, устроились мы достаточно хорошо.

А клетку забрали на следующий день - ни мне, ни тигру она теперь была не нужна. Клетку забрали с утра, потом мы позавтракали и пошли гулять в парк. Мы шли по улице, над нами колыхалась листва от пролетающих рядом автомобилей, цвели цветы, пели птицы, а прохожие с ужасом и удивлением смотрели на нас. На всякий случай я взял с собой моток веревки и положил его себе в карман.

Парк был недалеко от дома, в нем было свободно и хорошо, запах хвои приятно освежал легкие. Мы шли по пешеходной тропинке, когда невдалеке от нас запричитала испуганная бабушка. Она сидела на скамейке, а маленький внук увлеченно возился с игрушками у ее ног.

- Не бойтесь, бабушка, - сказал я. - Этот тигр никого не тронет - он совершенно ручной.

- Господи, страшилище-то какое! Да еще и без клетки и без намордника. Он же укусить может! - бабушка явно не могла поверить моим словам, да и кто бы на ее месте поверил?!

- Укусить-то он, конечно, может, но не укусит, - ответил я и принялся объяснять дальше, - посмотрите на его хвост - он спокойно висит и не дергается, а это означает, что все в порядке; вот если бы его кончик нервно подрагивал, то это означало бы, что тигр нервничает.

Но бабушку не так-то просто было переубедить:

- Шел бы ты куда-нибудь в другое место со своим зверем.

- А что в нем такого особенного? В парке с собаками гуляют? Гуляют, - а с тиграми что, нельзя?

- Да ведь он такой огромный!

- Но ведь он же ручной!

- Не верю я в то, что он ручной, - сообщила она мне. - У меня внук маленький, а у твоего зверя... Смотри, какой он огромный!

- А хотите, бабушка, чтобы ваш внук погладил моего полосатика? - предложил я. - Смотрите, какой он красивый! И вы сразу же убедитесь в том, что он совершенно безопасен.

- Нет, не надо, боюсь я его.

- Ну, как хотите.

Мы пошли дальше. Зря я предложил ей погладить тигра - сначала один, затем еще один, глядишь - все начнут хватать руками мою кошку - еще и оседлать попробуют.

Из-за кустов вышли двое полицейских и направились к нам. Наверное, кто-то из гуляющих уже позвонил к ним и рассказал им про тигра. Стражи порядка подошли ко мне и попытались убедить меня держать тигра в клетке и не гулять с ним в парке. Они уже знали, кто я такой и знали мою специфическую репутацию, поэтому говорили со мной вежливо и слишком сильно не настаивали, когда я отказался.

Я заявил полицейским, что зверь - ручной, потом взял моток веревки за оба конца и получившуюся петлю накинул тигру на шею, после чего сообщил им, что зверь на поводке. У них оказалось хорошее чувство юмора, и мы вместе посмеялись над сложившейся ситуацией. Наконец, тигру надоело просто так стоять и слушать какие-то разговоры: он пошел к деревьям (я, естественно, выпустил петлю из рук), выбрал одно из них - крупное, старое, с коричневой потрескавшейся корой и легкой невесомой кроной, - обнюхал его, затем поднялся на задние лапы во весь свой огромный рост и передними с треском начал сдирать кору. Он рвал дерево примерно на высоте головы человека - такой красивый и мощный, - а мы с полицейскими стояли поодаль и любовались этим прекрасным зрелищем. Под полосатой шкурой двигались упругие мышцы, зверь не походил на тех откормленных, ленивых красно – черных кошек, которых в зоопарках выдают за тигров; - нет, это был настоящий хищник, без лишнего жира, спокойный и привычный к победам в джунглях. Он опустился на все четыре лапы, повернулся к нам мордой и посмотрел на нас, посмотрел прямо в глаза, уверенно и властно.

Полицейские ушли, так ничего и не предприняв, - а они и не могли ничего предпринять по отношению ко мне! Я заверил их, что никаких неприятностей со зверем не будет, что он ни на кого не нападет и, соответственно, никого не покусает. Они ушли, я смотал веревку и положил ее обратно в карман, и мы с хищником пошли на стадион, где тренировалась команда из моего нового клуба.

Футболисты тренировались на поле, а рядом с ними находился наш тренер. Мое появление с тигром было встречено со страхом и удивлением - они никак не могли понять: откуда и зачем мне этот зверь?

- Мы слышали, что ты собираешься завести себе тигра, но не ожидали, что ты действительно заведешь его, - сказали мне они.

Мы стали беседовать о моем звере, обсуждая его качества и возможности, а также его характер, когда к нам подошел человек, служащий в администрации клуба. Он сказал мне:

- Так ты все-таки купил себе тигра? Ну, ладно, это дело твое, но пока он тебя не съел, твоя зарплата с сегодняшнего дня повышается, зайди к нам, там и обсудим на сколько.

- А почему это вдруг моя зарплата должна расти? - удивился я.

- Ты против? - засмеялся мой собеседник, а вместе с ним и окружающие нас футболисты.

- Я не против, но я не понял почему, - ответил я.

- Живой ручной тигр еще больше повысит интерес людей к тебе, - начал объяснять он, - и, следовательно, к нашему клубу, а значит, будет больше интервью, съемок и денег, и еще, наверное, болельщиков. Ну, а если ты придешь с ним на матч (хотя я думаю, что тебе это не разрешат сделать, но ты все равно захочешь и сделаешь), то стадион заполнится еще больше; возможно, поднимутся цены на билеты, а уж за трансляцию и рекламу - возрастут обязательно. Мы, клуб, станем еще богаче, а ты получишь свою долю.

- Я понял: главное - интерес.

Собеседник ушел обратно в контору, а ребята стали тренироваться дальше. Тигр сидел у моих ног и смотрел на поле с явным интересом, совершенно не понимая происходящего. Тут мне в голову пришла оригинальная мысль, и я решил попробовать осуществить ее. Команда как раз отрабатывала разные варианты атаки, одновременно тренируя своего вратаря: он стоял в воротах и отражал удары, которые раз за разом наносили ему игроки. Мы вышли на поле, и пошли к ним.

- А ты не против, если мой тигр попытается забить тебе гол? - поинтересовался я у вратаря.

Он удивился, удивился настолько, что согласился, а остальные игроки просто не знали, что и думать обо всем этом. Тренеры тоже ничего не поняли, но я успокоил их всех, сказав, что тигр - ручной, и что он умеет забивать мячи в ворота. Зверь, конечно же, никоим образом не думал о карьере футбольного нападающего, но я за него уже принял решение, поэтому ему оставалось только подчиниться.

Я мысленно объяснил технологию атаки тигру, выработал у него необходимые условные рефлексы, а вратарь тем временем занял свое место в воротах и приготовился. У нас в клубе был хороший страж ворот - достаточно надежный и опытный - переиграть такого трудно не то, что обученному хищнику, а и профессиональному футболисту. Тем временем команда вместе с тренерами с удивлением и интересом наблюдала за поведением тигра. Животное побежало к воротам, неловко толкая мяч передней лапой, затем мяч запутался у него между лап, и тигр, недоумевая, остановился. Я проанализировал его действия, нашел в них определенные недостатки и исправил соответствующие условные рефлексы, добавив зверю, кроме этого, еще некоторое количество полезной информации.

Вторая попытка - аккуратно подталкивая мяч, тигр сместился влево и побежал с ним прямо на штангу. Зверь делал небольшие скачки, одновременно подталкивая мяч правой передней лапой. Вратарь был в ужасе от вида приближавшейся к нему громадной туши, а зверь тем временем приблизился к нему настолько, что казалось, столкновение уже неизбежно, и вдруг резко толкнул лапой мяч, который прошел у вратаря между ног и под углом закатился в ворота. Тигр элегантно отпрыгнул в сторону сразу же после удара, пролетел рядом с человеком, совершенно не задев его, и мягко приземлившись, повернулся ко мне. Мысленно я похвалил зверя за проделанный маневр, и он изогнулся, как кошечка под гладящей ее рукой. Растерянный вратарь проводил взглядом мяч, испуг в его глазах прошел, в них появилась твердость, и он сказал:

- Давай-ка, попробуем еще раз - теперь-то я уж точно возьму мяч.

Следующий мяч он не взял, а вот два других мяча отбил. Вратарь понял, как нужно парировать тигриные удары: главное, не бояться зверя, ведь удар у него довольно слабый - не удар, а так, сильный толчок мяча, поэтому взять его совершенно несложно - единственное, что сильно сбивает с толку, так это сам факт того, что тигр играет в футбол.

Хищник атаковал раз за разом, и почти все мячи вратарь ловил, лишь иногда зверю удавалось протолкнуть мяч рядом с ногами человека. За все время этой забавы тигр ни разу не коснулся противника ни мордой, ни лапой, ни туловищем. Вскоре хищник стал злиться, но не на вратаря, а так, вообще - кончик его хвоста стал нервно подергиваться. Я не стал дожидаться того, когда в груди у зверя зарокочет приглушенное рычание, а сразу подбежал к нему и начал успокаивать его и мысленно, и лаская руками. Мы так мало погуляли, а он уже разнервничался! Да, действительно, дикому зверю город противопоказан - он начинает нервничать и злиться, а все от новых впечатлений, от шума, движения, от множества разных звуков и запахов. С этой стороны в клетке ему было бы гораздо легче - он точно знал, что посторонний просто так к нему не проникнет, знал, что он здесь хозяин, и чувствовал бы себя защищенным от врагов.

Мы вернулись домой. Больше я не буду с ним гулять по городу - он может разнервничаться и стать опасным для окружающих – отныне он будет жить в доме или же бродить по девственным лесам, пустыням и степям.

Когда мы пришли домой, я взял большую разноцветную ткань и повесил ее на стену возле тигриного ковра - это будет наша дверь в другие миры. Потом я подвел зверя к ткани, провел по ней руками, и в тот же миг на месте материи появился большой проход в лес. Мы услышали пение птиц, почувствовали запахи леса и свежий ветер свободы, затем прошли в отверстие и углубились в чащу, не знавшую человека, и бродили по ней до вечера. Обратно мы вернулись, когда захотели есть, и уже дома наелись.

Тигр понял, что за тканью скрывается родной ему мир, поэтому после ужина хищник долго тыкался носом в ткань, а потом потянул ее своей лапой и сорвал со стены. Потом он долго толкал стену лапой, обнюхивал ее, и даже рычал на нее, но лес так и не появился. Я увидел его безуспешные попытки, повесил ткань на место и, сжалившись над ним, записал в мозг животного новый условный рефлекс: только когда я проведу руками по ткани, только тогда и появится проход в другой мир, а во всех остальных случаях попытки уйти на свободу заранее обречены на неудачу.

После этого я открыл проход, и тигр прошел туда, в свой мир, а затем я закрыл проход, но, чтобы животное могло возвратиться, мне пришлось оставить мысленную связь между собой и зверем - когда он захочет вернуться, я узнаю об этом и перемещу его обратно на его тигриный ковер из любого места, в котором он в тот момент будет находиться. Хищнику нужно погулять в родной стихии, а после возвращения я за мгновение излечу его от ран, паразитов и болезнетворных микробов, которых он наверняка соберет в лесу - у меня в доме должно быть чисто, а не как в сарае. Пусть погуляет: вольному - воля, когда захочет - вернется. Тигр измучился от клеток, в которых его держали в последнее время, поэтому я ожидал, что в этом первом, после плена, самостоятельном походе по лесу, он проведет довольно много времени.

Тигр вернулся, а потом ушел снова, и так стало происходить регулярно. Иногда я гулял с ним, но чаще всего он бродил один. Мы обошли с ним и джунгли, и тайгу, и тундру, были в степях и пустынях, побывали в саванне и на побережьях бескрайних морей. Тигр привык встречать новых животных и перестал их опасаться - теперь пусть они страшатся его! Я видел, как он охотился на диковинных для него зверей, и не помогал хищнику во время такой охоты, а только своевременно давал ему информацию о потенциальной добыче, поэтому зверь правильно выбирал себе наислабейшую жертву, всячески избегая серьезных противников.

Как-то раз, в африканской саванне, за ним погналась львица - видимо, она хоть и не перепутала тигра с леопардом (по окраске оба зверя похожи, однако тигр значительно мощнее), но все равно, чувствуя за собой поддержку стаи, повела себя так же, как и с леопардом. Как она и рассчитывала, за ней бросилась вся львиная стая, весь прайд. Хищники обратили внимание на размеры полосатого зверя неизвестной им породы, поэтому спешили поддержать самку, а также выяснить, что собой представляет этот незнакомец. В таких случаях леопард спасается ото львов на деревьях, и если леопард не спрячется на дереве, то львы догонят и убьют его, однако, мой тигр был слишком тяжел для этого, не мог тигр спастись и бегством, так как бегал значительно медленнее львиц, поэтому он отбежал к кустам, встал к ним задом и приготовился к отражению нападения.

Львицы и не собирались нападать сразу, они прекрасно понимали, что перед ними не леопард, а другой, более крупный зверь. Львы заняли позицию перед тигром, окружив его и прижав к кустам; они рычали и бросались на полосатого хищника, быстро отпрыгивая назад и ни в коем случае не доводя схватку до контакта. Тигр тоже рычал на них, резко поворачиваясь к нападающей львице и демонстрируя ей свои огромные клыки. В целом обе стороны угрожали друг другу, пытаясь прощупать возможного противника.

Вскоре появился и лев-самец. Широкогривый красавец явно уступал в размерах тигру и выглядел более легковесным, поэтому тоже не стал сразу обострять ситуацию (самец весил в полтора раза больше своих самок, а мускулистые элегантные львицы весили в два раза меньше тигра!): звери рычали и ревели, они быстро двигались, стараясь получше исследовать возможности противника. Львы могли надеяться, что их противник хоть и силен, но слишком неповоротлив, и в этом случае атака на него вполне могла увенчаться успехом, но тигр не уступал львам ни в быстроте, ни в агрессивности. Конечно же, если вся львиная стая одновременно бросится на врага, то, само собой разумеется, одолеет его; но львы - не герои, и лишняя царапина, и уж тем более, - рана никому из стаи не нужна, а ведь теперь, по прошествии первых минут прощупывания противника, им стало яснее ясного, что несколько львов в результате такой схватки наверняка получат тяжелые раны. Хищникам не нужны ни медали, ни ордена - им нужна всего лишь еда, и чем с меньшими затратами она будет добыта, тем лучше, поэтому плотоядные существа и стараются нападать на слабых, больных или же молодых животных, а не на зрелых и опытных. Судя по всему, этот тигр в данном конкретном случае не представляет угрозы львам, но он является для них конкурентом в добывании пищи, однако он всего лишь один, то есть еды ему надо гораздо меньше, чем стае львов, и плюс к тому же победа над ним обещает быть трудной. Конечно, полосатого хищника можно попытаться уморить голодом, но это обоюдоострое оружие, и вернее верного, что, в конце концов, будет схватка, а значит, - и тяжелые раны, что никому не хочется. Вот если бы противник был на открытом пространстве, тогда можно было бы искусать его, нападая сзади, и нанести ему множество ран, самому оставаясь в безопасности, но в данном случае тигр выбрал достаточно хорошую позицию и от агрессии сзади надежно защищен кустами. Скорее всего, противостояние должно было закончиться без единой царапины, но львы все не уходили. Они уже не нападали немного отошли, да и тигр выжидал, не обостряя ситуацию, ибо ему противостояла целая стая. Наконец, лев-самец перестал рычать и пошел в сторону - это был сигнал вожака всей стае: львицы успокоились и тоже отошли от тигра. Львы еще немного постояли поодаль, а потом, не торопясь и время от времени оглядываясь, ушли насовсем.

...День шел за днем, а я все так же жил, как и раньше. Кончилось лето, и начался новый футбольный сезон. Меня пригласили играть за сборную, но я наотрез отказался; тогда мне пообещали капитанскую повязку, но я все равно не согласился: было бы несправедливо играть против обычных землян, используя мою нечеловеческую точность мира Халы и свое умение концентрироваться, основа которого - знания Хозяина Миров. Играя в сборной, ты защищаешь цвета своего флага, играешь за свой народ, за свое государство, и суть такой игры - не деньги, а патриотические побуждения - как на войне; в то же время, играя в клубе, ты играешь за честь клуба (сегодня ты в одном клубе, завтра в другом, а послезавтра - в третьем); понятие чести клуба размыто и непостоянно, поэтому ты играешь в основном за деньги, и чем их больше - тем лучше, а значит, и психологическая цена игры в клубе гораздо ниже цены игры в сборной, даже в том случае, если ты играешь и в клубе, и в сборной одинаково сильно и успешно.

Отказываясь играть в сборной, я вновь обдумал свое положение, и пришел к интересным выводам. Моя точность и умение правильно распределять усилия дают мне возможность не только успешно зарабатывать деньги футболом, но также и заниматься баскетболом, гандболом и прочими спортивными играми, ведь в них тоже требуются те же качества, что и в футболе. Я попробовал закинуть мяч в баскетбольную корзину, и оказалось, что я попадаю в нее с любого расстояния, с которого могу добросить мяч, причем попадаю всегда, раз за разом, безошибочно, как машина. Я забрасывал мяч, находясь на одном конце поля, в корзину, находящуюся на другом; забрасывал, кидая и правой, и левой рукой, а также обеими руками вместе, забрасывал как с открытыми, так и с закрытыми глазами.

Еще я попробовал себя в спортивной снайперской стрельбе и выяснил, что при стрельбе из винтовки или пистолета по неподвижной мишени мне совсем не нужны глаза - у меня настолько точная координация движений, что я могу посмотреть на мишень, закрыть глаза, взять оружие, выстрелить, попав точно в десятку, и только потом открыть глаза. Точность моей стрельбы с открытыми глазами не увеличивается, но и не уменьшается; кстати говоря, она не изменяется и при стрельбе из разных положений, а также при стрельбе от бедра. В тех условиях, в которых соревнуются спортсмены, я мог бы достичь стопроцентного результата, установив абсолютный мировой рекорд, но не сделал этого, руководствуясь теми же соображениями, которые заставили меня прекратить сражаться на войне и отказаться от игры в сборной - это было бы просто нечестно с моей стороны.

Сверхчеловеческая точность и быстрота позволяли мне успешно состязаться в бадминтоне, волейболе, а также в настольном и в большом теннисе: я запускал волан в первых подачах игры со скоростью более 350 км/ч, и подавал мяч в большом теннисе (тоже в самом начале игры) со скоростью около 250 км/ч – столь мощные подачи давали мне неоспоримое преимущество в начале матча, которое я, уставая и, соответственно, подавая все мягче и мягче, старался не растерять впоследствии. Проще всего мне было, конечно же, в настольном теннисе: тут требовалась исключительная точность и скорость при довольно средних физических нагрузках.

В это же время я попробовал реально оценить свои силы в спортивных единоборствах с людьми, и понял, что в долгом поединке с профессиональным спортсменом я, конечно же, проиграю - у меня просто не хватит сил, однако в скоротечной схватке продолжительностью до двух-трех минут у меня есть реальные шансы одолеть даже очень сильного соперника. В это время я буду быстр, как ветер, и силен, как слон, не говоря уже о филигранной точности движений, тончайшего ощущения времени и быстроты пространственного мышления. Скорость и сила закончатся быстро, они уйдут вместе с приходом усталости, и тогда поединок будет семимильными шагами приближаться к моему поражению. Я полагаю, что правила поединка не имеют для меня ровно никакого значения - меня не пугает ни бокс, ни восточные единоборства, ни борьба, ни что-либо подобное - после разнообразных схваток в мире Халы я вполне готов к любым сложностям и неожиданностям.

В борьбе я не стал себя пробовать, ведь борьба - это мощные долговременные тяговые усилия плюс тяжелые рывки и броски, а у меня в наследство от Халы осталась способность к точным молниеносным ударам огромной силы: в драке без правил с использованием холодного оружия - ножа ли, кастета ли, шпаги или же чего-либо подобного, я наверняка выиграю у любого человека, но чистая борьба по правилам - не для меня, - скорее всего, мне вряд ли удастся одолеть сильного соперника, хотя все равно у меня есть неплохие шансы на победу.

Я очень опасался за свою голову - головой надо думать; еще я боялся за свои кости, мышцы и связки – мне не хотелось получить травму, но все же любопытство победило, и я решился провести эти эксперименты.

Я решил проверить себя в боксе и каком-нибудь виде восточных единоборств, но получилось немного по-другому. Как-то раз я зашел в спортивный зал, где тренировался один известный боксер (его имя достаточно высоко котировалось в мире) и предложил ему и его тренеру провести тренировочный однораундовый поединок со мной. Они очень удивились моему желанию, но спортсмен все равно регулярно проводил аналогичные тренировки и, тем более, всех своих реальных соперников знал очень хорошо - ему нечего было опасаться меня, поэтому они и согласились. Также меня спросили, почему бой должен продолжаться именно один раунд, и я ответил им, что два раунда я не выдержу - это еще больше успокоило их, но все же они не понимали, зачем мне нужен риск получить травму. Я объяснил им, что мне не нужна травма - я не сумасшедший, однако мне нужен риск и ощущение настоящего боя, которое закончилось с войной, и попросил их в случае чего не избивать меня по полной программе там, на ринге. Они приняли мои объяснения, и мы назначили день. Это должна быть обыкновенная очередная тренировка, поэтому никакой прессы быть не должно, - и ее не было.

Перед поединком я еще раз внимательно осмотрел соперника - это был здоровенный мужик с мощными мышцами, явно тяжелее меня, уверенный и опытный боец. Бой начался моим ударом - я ударил достаточно сильно, чтобы мой противник осознал всю серьезность ситуации, и, глянув потом в его глаза, понял, что достиг желаемого результата, - он стал более напряженным и собранным.

Первую минуту я занимался прощупыванием своего оппонента, и вскоре выяснил, что в данный момент времени я явно быстрее его и бью наверняка сильнее. Дальнейшее было делом техники - я поймал его на контратаке, а затем, не давая ему времени организовать оборону, нанес несколько мощнейших ударов в полную силу с разных направлений, причем нагрузка от пикового удара из этой серии получилась больше тонны! Мне очень хорошо забинтовали руки, превратив их в настоящий молотки, - я очень порадовался такой качественной бинтовке, ведь от столь свирепых ударов я сам себе мог свободно повредить руки, а так... Мой противник зашатался и раскрылся - мне оставалось только добить его, что я и сделал, нанеся два завершающих удара. Последний удар пришелся ему в висок, и я, жалея его и опасаясь нанести спортсмену тяжелую травму, ударил его, но не с той силой, с какой бил раньше, а с меньшей. Он упал на пол - тренер не успел или же не захотел выбросить полотенце в то время, когда я начал забивать своего противника, - и дождался-таки нокаута. Из-за этой тренировки спортсмен вынужден был перенести дату своего очередного боя, ибо ему нужно было время для восстановления, ведь после моих даров он угодил прямо в больницу. Мне было жаль его, но что поделаешь...

После схватки я так устал, что несколько дней приходил в себя, и это притом, что я не получил ни одного удара ни в голову, ни в корпус - на протяжении поединка я все время уклонялся от ударов, и они приходились в перчатки и в воздух. Мои мышцы болели, я был разбит, мне ничего не хотелось - все это было ужасно, но в принципе терпимо. Во время поединка я использовал значительную часть всех ресурсов своего организма, и это не прошло для меня бесследно - мне пришлось пропустить несколько матчей в клубе. Об этом поединке написали газеты, и мое имя вновь привлекло к себе повышенное внимание. Время лечит, и оно вылечило меня, но я не стал пробовать себя в восточных единоборствах, потому что не хотел опять так плохо себя чувствовать и так долго восстанавливаться после боя.

Время шло - в клубе я, как и раньше, забивал много голов, на тренировки не ходил, так что свободного времени у меня было предостаточно: я подолгу гулял с тигром и смотрел на то, как он охотится. Любое травоядное животное с массой до тонны было потенциальной жертвой тигра: он ловил слонят и носорогов, крокодилов и тюленей, пингвинов, страусов и прочих птиц; олени, кабаны, рыбы и змеи - все шло на корм полосатому хищнику.

Часто, когда меня не было с ним, он охотился на людей. Я не поощрял этого, но и не препятствовал ему. Если тигр был голоден, то он ел человека, если же был сыт - то бросал так. Его тянуло к людям, и не только ради убийства: он много времени проводил возле поселков людей; бывало, он выходил средь бела дня на окраину селения и долго лежал там, и смотрел оттуда на людские хлопоты, а если его не трогали, то зверь никому не делал зла, и сам уходил через несколько часов. Обо всем этом я узнавал из его головы, из его памяти, но лишь после того, как он возвращался. Как и раньше, я никогда не помогал ему, чтобы не случалось с ним, только время от времени давал полезную информацию или же создавал нужные ему условные рефлексы.

Тигр побывал в разных странах: он был в тундре, в пустыне, в степи, высоко в горах, на коралловых островах и, конечно же, в лесах и джунглях. Он побывал также и в разных временах: и в каменном веке, и в медном, и в железном; он охотился на людей, вооруженных огнестрельным оружием: ружьями, пистолетами и автоматами, охотился на древних людей, которые могли противопоставить ему только холодное оружие: ножи, палицы, копья и луки. Длительное общение со мной и, вообще, жизнь в доме, с людьми, не могло не сказаться на его охотничьих повадках – тигр стал более решительным, не таким пугливым, как его дикие сородичи, не так сильно боялся шума, как они, и к тому же стал очень аккуратным, расчетливым и спокойным как во время атаки, так и в остальное время. Он мог трижды за день или за ночь прийти в село за человеком и трижды достичь успеха, наведя панику и ужас на местных жителей: он путал следы в лесу, выигрывая время, и, пока люди распутывали их, возвращался в поселок с другой стороны и снова нападал. Уходя от погони, хищник часто нападал на преследователей - сначала он выжидал, пока кто-нибудь из группы не отойдет или не отстанет, и затем нападал на него; часто зверь ждал ночи и приходил к охотникам - а ночью все меняется - и тогда он сам становился охотником - и он нападал, стремясь не к убийству, а, стараясь нанести кому-нибудь рану, - так он заставлял людей поворачивать назад, ибо им нужно было позаботиться о раненом. Он не был более кровожадным и агрессивным, чем остальные его сородичи, он лишь был более уверенным и опытным, чем они.

В то время я тоже любопытства ради, как и мой тигр, охотился на людей - глядя в душу хищника, я и сам заинтересовался таким видом охоты (можно сказать, что он обратил мое внимание и на такой вид "спорта"). Для охоты я всегда выбирал такое место и время, гибель людей в котором не повлияет на дальнейшее развитие человеческой цивилизации. Я использовал разное оружие: холодное, огнестрельное, лучевое и прочее, при том условии, что обычно вооружение моих жертв было на порядок примитивнее, хотя время от времени я сознательно шел на большой риск, когда для охоты выбирал точно такое же оружие, как и у моих оппонентов, или даже примитивнее, но такое случалось достаточно редко. Во время охоты я иногда щадил кого-нибудь, но обычно все же убивал. Пару раз я, стоя на какой-нибудь прибрежной возвышенности, из спортивного интереса стрелял, используя оружие разных видов, по головам людей, плывущих к моему берегу, выгребающих изо всех сил без шлюпок, с судна, потерпевшего кораблекрушение неподалеку; нечеловеческая точность не позволяла мне промахиваться, гася во мне и без того небольшой интерес к такого рода занятиям. Глупое занятие - охота на людей - надоела мне довольно быстро; хотя интерес к этому и был у меня сначала, как к чему-то запретному, но потом пропал, когда я обнаружил, что ничего особенного в такой охоте нет - одна лишь бессмысленная и глупая жестокость, вот почему, осознав это, я больше никогда не занимался подобными делами.

А вот гладиаторские бои мне понравились больше, правда, я думаю, что если бы я имел ограниченное количество золота и при этом ставил бы его на кого-нибудь, то наверняка получил бы столько же удовольствия, сколько и местные жители, однако в путешествиях во времени со средствами у меня проблем никогда не было, поэтому, как мне кажется, на подобного рода зрелищах я был более спокоен, нежели основная масса зрителей. Гладиаторские бои – это самый рискованный вид зрелищ с ярко выраженным акцентом в военно-спортивную сторону, и никакая игра не может сравниться с ними по степени риска и, соответственно, инте