Отчаяние.

Я подошёл к краю платформы, посмотрел вниз. Там была тьма. Сейчас поздняя осень – самое мерзкое время года, когда снега ещё нет, но дожди уже льют вовсю, а холод пробирается через постоянно влажную одежду и доходит до костей. Я поёжился и вытер лицо рукавом. На нефтяной платформе уже никого не осталось, и поэтому и без того неуютная темнота казалась пугающе мёртвой. Что ж, все на забастовке, один я вынужден здесь скитаться. Знаю, глупо выполнять свою работу, если уже три месяца не получаешь ни копейки, но если я сейчас отсюда уйду, то завод будет разворован за одну ночь, и тогда уже ничего никому из нас не заплатят. За это меня не любят местные. Я у них как заноза под поясницей. Меня вообще мало кто теперь любит. Да и за что любить-то? Меня, старого и никому не нужного, потерявшего волю к жизни зануду, традиционного совка, оказавшегося на болотистой почве рыночной экономики после развала Советского Союза. Друзья, которых я знал ещё со времён училища, либо упились до смерти, либо бомжуют и уже близки к этому. Им сейчас точно не до меня. Лишь один, Степан по прозвищу Кривой, сейчас живёт по-людски. Но он мне больше не друг – не могу я дружить с рекетиром! Не думал я, что он опустится до такого. Я пытался убедить его сменить профессию, но на мои уговоры Стёпа сдержанно возразил: «Вася, ты болван и овца. Тебя стригут со всех сторон, а ты гордишься своей добропорядочностью. Когда же ты станешь волком?» - «Волком я не стану. Извини, Степан, но нам больше не о чем говорить». С тех пор он мне ни разу не звонил…

Толька Лысый, интеллигент, над которым вся группа в открытую насмехалась, флегматичный тихоня, всегда готовый помочь своим друзьям… Хороший был человек. Его сгубили наркотики. А всё так хорошо начиналось! После ПТУ он никак не мог найти работу, потом вдруг открыл свой собственный гастроном. Все одногруппники завидовали его успеху, но… Через три месяца он начал снимать нервное напряжение куревом. Потом стал заправлять сигареты гашишем, и пошло-поехало… Вскоре он попал в больницу с передозировкой. Толька хотел жить и честно пытался выкарабкаться, но его организм уже не мог существовать без наркотиков. Сейчас он в коме, не сегодня-завтра отойдёт в мир иной. В больнице до него никому дела нет. Ни одна из медсестёр и пальцем не пошевелит, не получив вознаграждения. Эх… Если Толян доживёт до субботы, надо будет к нему съездить.

Одно время я был уверн, что есть всё-таки на свете две живые души, которым я не безразличен. Это были жена и дочь. Сейчас моя уверенность ослабла. Я до сих пор люблю Ленку, вышедшую за меня ещё двадцать лет назад, но она, кажется, воспринимает меня лишь как источник доходов в семье. Выгонят меня с работы – смоется немедля, да ещё и Катьку, дочурку, мне на шею повесит.

Детство у Катюхи было пусть не слишком комфортным, зато свободы – хоть отбавляй. И из милого ангелочка к семнадцати годам выросло чудовище, не признающее родительской воли. Хотя мы с ней обычно ладим, но это только потому, что я сделан из слишком мягкого материала. Может быть, она меня и любит, но то, что не уважает, - это точно. Курево, выпивка, гулянки – непременные атрибуты её жизни. Какого-то ухажёра себе нашла… Кажется, Вадимом зовут. Упрямая, как коза… Уже две недели канючит, чтобы ей купили котёнка. Зачем ей это? Что за дурацкая идея? Вроде бы Катька всегда росла без животных, откуда же такая любовь к фауне? И потом, мы едва сводим концы с концами. На какие деньги кормить котёнка?!

Кстати, насчёт денег. Придётся занять у кого-нибудь пару сотен до получки, иначе уже завтра нечем будет ужинать. Если бы ещё мне вернули все занятые у меня деньги…

До конца дежурства ещё два часа. Домой я приеду в семь утра, когда мои уже проснутся и, невыспавшиеся и злые, потянутся к невкусному, наспех сготовленному завтраку. Опять на меня выльется волна болезненной раздражённости… При мысли об этом у меня начался приступ тошноты. Я стоял на самом краю… Площадки и, пожалуй, жизни. Угрожающе скрипнули ржавые стальные панели под ногами. Когда-то сюда садились вертолёты, но теперь это в прошлом, и рабочие добираются до берега на старом, натужно пыхтящем тесном пароме. Тьма внизу, и впереди тьма… Злоба, эгоизм, корыстолюбие, лицемерие, жестокость, бесславное прошлое и беспросветное будущее – вот моя жизнь на данный момент.

Наверное, я простудился. Промозглый утренний туман ещё никогда не вызывал у меня такого отвращения. Ну, ничего, скоро дом… Чёрт, уж лучше остаться в этом тумане, чем вновь нырнуть в «домашний уют». Как обычно, рядом с подъездом – переполненная помойка. Я брезгливо зажал нос пальцами и рефлекторно опустил взгляд вниз… На асфальте лежал котёнок. Ужасно худой и грязный, он был ещё живой, но, кажется, уже потерял желание жить. Я нагнулся, осторожно прикоснулся к нему. Зверёныш испуганно вскинул глаза кверху, но, по-видимому, был настолько слаб, что не смог подняться на лапы. «Что же с тобой делать, малыш? Может, ты болеешь и можешь других заразить? Да и вообще, какое мне дело до тебя? Эх, чёрт с тобой, может быть, понравишься Катюхе».

Дверь мне открыла дочь.

-Привет, пап… О, а это у нас кто? – Катька склонилась над котёнком. – Кто у нас тут самый усатый, самый пушистый? Так, будешь Тимкой! Папаня, ты супер! Спасибо!

Дочь взяла у меня котёнка и неожиданно сделала то, чего не совершала уже года три, - чмокнула меня в щёку. Я немного остолбенел…

-Раздевайся и иди на кухню. Щас мамка нам завтрак оформит.

Ленка вошла на кухню, когда я блаженно развалился на стуле, а Катька поила Тимку молоком (благо оно у нас ещё оставалось). Поздороваться не получилось – моя любимая жёнушка начала со скандала:

-Я сколько раз тебе говорила, не оставляй носки на кресле! Вешай рубашки на вешалку! Ё-моё, а это ещё что за новости?! – она поражённо уставилась на котёнка, не обратившего на неё никакого внимания. – Василий, ты надо мной издеваешься?! Ещё один дармоед, да? Ты меня в гроб загонишь со своей мягкотелостью!

Обычно я никак не реагировал на такие выпады и молча ждал, когда она успокоится. Но сегодня был явно необычный день. Та ярость и обида, что зажглись во мне этой ночью, вдруг вспыхнули с новой силой. Я как с цепи сорвался:

-Ты меня за кого принимаешь?! Я кто тебе, муж или тряпка половая?! Долго ты ещё будешь мне на мозги капать? Я, как заведённый, разрываюсь на двух работах, кормлю семью, и мне решать, сколько дармоедов в ней будет! А твоё мнение меня не интересует!

Ленка слушала, молча открывая и закрывая рот. Такого поворота она явно не ожидала. Когда на несколько секунд в воздухе повисла гнетущая тишина, она вдруг зарыдала, закрыла лицо ладонями и убежала в спальню. Катюха вместе с Тимкой, не допившим молоко, тихонько отправились следом, боязливо косясь на меня. Я схватился ладонями за виски, опёршись ладонями на старый, расслаивающийся древесностружечный обеденный стол. Что со мной творится? Старый дурак, устроил скандал в семье. Теперь они меня боятся… Никогда не думал, что смогу так кричать на беззащитную женщину. Ещё и Катьку задело, я ведь и её случайно дармоедом обозвал… Надо как-то извиниться. Но – без суеты, иначе скандалы опять будут повторяться. А как есть-то хочется… Ладно, сейчас сам что-нибудь приготовлю.

Итак, что у нас есть… Нет, только не овсянка! Сделаем, пожалуй, яичницу. Быстро и вкусно. Так, чёрного хлеба нет. Что ж, будем есть с белым, так даже полезнее. Сделаю ещё бутербродов с маслом. Нет, масло протухло… Но есть кетчуп. Может, подойдёт?

Когда всё было готово, я заглянул в спальню и, нацепив дурацкую улыбочку, как ни в чём не бывало произнёс: «Кто голодный? Идите есть!»

Лена, утерев опухшие веки, тихо сказала: «Катюнь, подожди нас на кухне». Та послушалась! Без крика, без шума! Когда такое было?

Лена продолжила:

-Вась, ты меня не любишь?

Я поражённо опустился на кровать.

-Почему не люблю?

-Ты стал другим… Зачем ты на меня кричишь? Я знаю, у тебя есть другая!

И опять рыдать. Я смущённо пододвинулся к ней, попытался обнять за плечи. Она скинула мои руки и продолжила плакать, шумно всхлипывая. Я уже крепче схватил её, развернул к себе и поцеловал… О, это было как в первый раз, когда от недостатка опыта адреналин затмевал глаза. Как же было хорошо… И это повторилось, впервые за столько лет.

Когда мои наконец сели за стол, они почему-то сразу отложили бутерброды с кетчупом и принялись за яичницу. Попробовав, сразу переглянулись. У-у, женщины, никогда не знаешь, о чём вы думаете! Что, подгорело? Ну, подумаешь, чуть-чуть…  Лена, улыбнувшись, смущённо спросила:

-Вась, а ты глазунью-то солил?

Несмотря на то, что спал я только три часа, путь на работу показался удивительно лёгким. Моя вторая работа – механик в ремонтном ангаре грузовой автобазы – приносила мне хоть и меньше денег, но гораздо больше удовлетворения. Так уж получалось, что ржавые железки, будто признавая меня родным, после ремонта работали как часы. Любая развалюха с самым дохлым мотором, пройдя через мои руки, будто летала на крыльях.

Когда я проходил через КПП, меня приостановил охранник.

-Эй, Вась, слышь! Зайди сейчас на ковёр, тебя начальство хочет.

-Интересно, зачем?

-Не знаю, но хочет оно тебя очень сильно!

И улыбнулся. Идиот, думает, что мне так весело будет общаться с директором. Ну какого чёрта он отрывает меня от работы?!

-И где оно сейчас?

-Не поверишь, в седьмом ангаре.

Интересно…

Директор, пожилой жёсткий солдафон, встретил меня на удивление радушно.

-А-а, Василий! Заходи, заходи. Есть к тебе одно дело… Пройдём.

Мы подошли к ремонтным мосткам, на которых расположился знаменитый Москвич-«Святогор». Только какой-то он был немного странный… Во-первых, покраска – жемчужного цвета, с искрящимся матовым отблеском. Во-вторых, очень странные бамперы и какие-то боковые отбойники… Непонятно.

-Итак, Василий, внимательно осмотри этот автомобиль и скажи мне всё, что ты увидишь. Сядь в салон, загляни под капот, под днище.

Как только я открыл крышку моторного отсека, у меня вырвался вздох восхищения. Такие двигатели я видел раньше только на новорусских «Мерседесах» и БМВ. Восемь цилиндров, оппозитный, с двойным турбонаддувом и непосредственным впрыском топлива. И подобная роскошь – в каждом узле, каждом элементе. Адаптивные спойлеры (таких даже на «Мерсах» нет!), автоматическая трансмиссия, подвеска с изменяемым клиренсом…

-Где вы нарыли такого красавца?

Начальник загадочно улыбнулся.

-Знаешь ли ты что-нибудь о тюнинге?

-Нет…

-Ну, в общем, это процесс приведения стандартных моделей к подобному виду. Мы открываем новое отделение, специально для тюнинга. И возглавишь это отделение ты, Василий.

-Я?

-Ну, ты знаешь ведь, как всё это сделано?

Я крепко задумался. Вообще-то я не очень ладил с коробками-автоматами.

-Не парься, Вась (!), здесь пока что половина примочек из Европы. Ты сдюжишь с «мерином»?

-Да.

-Значит, и эту тачку свинтишь. Значит, так… Тысяча «зелёных» в месяц. Пять дней в неделю, восемь часов в день. Согласен?

Я не узнавал своего скрягу-начальника. Потрясённо кивнув, даже не стал торговаться. Тысяча баксов?! Да мы как короли жить будем! Тольку вылечим! Ё-моё, у меня ж выходные будут! Я застонал от счастья…

По прошествии восьми месяцев после того разговора я понял, что всё-таки не в деньгах счастье. Иногда оно заключается в том, что твои деньги делают. Толяна выписали из клиники через полгода. Встречали мы его шикарно, только спиртного не было – ему нельзя теперь пить. В тот день я был действительно счастлив.

Катька успешно перешла на следующий курс шараги, а парень у неё оказался не такой уж плохой.  Пару раз подвозил на мотоцикле Ленку из магазина. Спортивный пацан, вроде бы пьёт мало. Посмотрим, как дальше сложится.

Тимка, сволочь, вырос под семь кило. Уже и не помнит своего нищенского детства. Ходит по кухне, перекатывается, жрачку выпрашивает… Но всё подряд уже не ест -  выбирает, привередничает.

В общем, мне пока ещё осталось место в этом мире. Я точно знаю, что нужен людям. А всего восемь месяцев назад я этого не ощущал. Друзья, если вам сейчас трудно, возьмите себя в руки. Контролируйте ситуацию, не дайте судьбе себя сломать, и рано или поздно вы поймёте, что живёте не зря.