Автор: Navana-san
Дневник http://www.diary.ru/~navanasan/
Бета: dancing fire
Дата: 03.02.2010 г.
Статус: завершен
Жанр: het/angst
Рейтинг: PG-13
Фандом/пейринг: Axis Powers Hetalia, Германия/Украина
Дисклеймер: права на персонажей принадлежат Hidekaz Himaruya. Страны принадлежат сами себе
От автора: special for white-queen
Матчасть: Вторая мировая, оккупация Киева



епривычно оказаться рядом с Людвигом; обычно Украина сидит между Польшей и Россией, то еще развлечение – Иван улыбается, а Феликс шипит на ухо, да так, чтобы Брагинский все слышал. Теперь же ее окружает завеса тишины и шуршание бумаги – на том конце стола Австрия зачитывает какой-то доклад, так нудно бубня, что глаза начинают моментально слипаться. Германия хмурится, поднимает руку, что-то переспрашивает и записывает обрывки фраз в свой блокнот, а Украина, глядя на него, сидит, словно на иглах – то бросает взгляд искоса и украдкой, то смотрит перед собой. Перед началом конференции Людвиг поцеловал ей руку, ох, лучше бы он этого не делал, воспоминания нахлынули, словно волна, и почти погребли под собой…

- Fraulein, - это первое, что она услышала, а второе, - Mein Herzlich…
Рука в кожаной перчатке ловко перехватила запястье девушки, и обветренные губы прижались к ее тонким пальцам. От мужчины, который стоял перед ней, пахло угрозой, кровью, он напоминал оголодавшего волка. Людвиг казался столь высоким, что заслонял солнце. В глаза можно было не смотреть – в них по-прежнему полыхало сумасшедшее веселье и решительность. Когда они столкнулись взглядами в прошлый раз, войска Рейха еще не начали продвижения вглубь страны, а рядом с Людвигом стоял его брат – зло во плоти, будто демон из глубин Ада – оба сияющие, как рыцари средневековья, вот только доспехи были измазаны кровью, а на родовом гербе скалился череп.
Щеки Украины окрашивает легкий румянец - то ли смущение, то ли негодование, черт ее разберет; улыбается, лишь бы улыбнуться, и ни капли веселья в глазах. Откуда-то грянула песня, и до них долетел ее обрывок.
- Soldaten sind Soldaten, In Worten und in Taten…
Людвиг отпускает руку и, чуть склонив голову, резко разворачивается на каблуках. У него много дел, а каждый день этой войны такой длинный, как будто не день вовсе, а целый год. У него есть дневник, в котором что ни строчка, так полуправда, а когда он его перечитывает, то ощущает себя пьяным. Тетрадь теряет листы один за другими, пламя лакомится буквами, насыщается чернилами и отрыгивает черную грязь.
Когда раздаются первые взрывы, земля под ногами ходит ходуном, а у Германии сердце ныряет в пятки, прежде чем он берет себя в руки. Выбегает из дома в рубашке и натыкается на Украину.
- Что ты сделала?! Что?! – он хватает ее за плечи и встряхивает так сильно, что у девушки клацают зубы.
- Это не я, - лицо бледное, а губы искусаны в кровь.
Город пылает. Ад в центре за оцеплением, и после нескольких попыток потушить огонь, Людвиг плюет на это дело. Шланги перерезаны в который раз, так что пусть догорает то, что может догореть – он отстроит заново, лучше, чем было – торжественней, выше, значимей. У него есть талантливые архитекторы, а этот город слишком хорош, чтобы не сделать его еще лучше.
- Это не я, - в который раз повторяет Украина, клацая зубами о жестяную чашку с невкусным и несладким чаем, едва только Германия переступает порог квартиры.
В кухне холодно, за окном собираются сумерки и света нет. Отходя, Иван разрушил все, что мог, лишь бы ничего не осталось. Чертов сукин сын.
- Хорош братец, - Германия стаскивает перчатки и кладет на край стола, - заботится о тебе.
Украина молчит.
- Поешь.
- Не хочется, - отставив чашку, она долго-долго смотрит в окно, закутавшись в шерстяной платок, а затем, тяжело вздохнув, поворачивается к Людвигу. - Вот скажи – зачем ты пришел? Без тебя было плохо, а с тобой невыносимо.
- Это война, - насмешка в голосе.
- Война? А у меня всегда война, - она улыбается, показывая красивые зубы, будто отборный жемчуг на нитку нанизали.
Германия пытается понять, есть ли какой-то определенный ритм в ее действиях, какая-то логика или, чем дальше на восток, тем большим сумасшествием пропитана земля и люди? Она приходит по утрам: готовит еду, зашивает его вещи, если требуется, хотя он и сам все это может. Солдат не должен быть белоручкой. И пропадает по вечерам, стоит ему отвернуться. Но в этот раз она не играет в призрака, а, поднявшись, неторопливо идет к двери.
- Погоди, - Людвиг хватает ее за руку, чуть повыше локтя. – Еды возьми. Потребуется время, чтобы наладить поставку продовольствия в город.
Молча берет и уходит, даже спасибо не сказав. Впрочем, говорит она мало, особенно по сравнению с Лизхен, которая не прочь потрепаться, разве что когда Австрия начинает играть, умолкает и обращается в слух.
Осень сменяется зимой, он подсчитывает потери от взрыва комендатуры и других объектов, следит за ходом боевых действий на фронте, а Украина больше не приходит. Он заполняет дневник, скрупулезно перечисляя все, что видит, а если события малоинтересны - ставит дату и прочерк. Что для него час, если впереди вечность? Услышав скрип, Германия замирает с ручкой в руках и смотрит на приоткрытую дверь. Людвиг старается не улыбаться. Ему так одиноко, что он рад любой компании, пусть даже такой неожиданной и молчаливой. Родерих не отвечает на письма, а Гилберт посылает отписки – занят, играет в солдатики, раз уж выпал шанс.
Раздается автоматная очередь, затем топот и крики.
- Не подходи к окну, - голос Германии сухой и резкий, как щелчок кнута, и Украина замирает возле стола. – Поставь чайник и завари кофе. Замерзла?
- Да нет.
- Так да или нет? – Людвиг понятия не имеет, как она к нему относится, хотя если спросить, то может и ответит.
Грея пальцы о чашку - замерзла все-таки - она придирчивым взглядом осматривает кухню, отмечая что изменилось. Германия сидит напротив, поедает глазами хрупкую фигуру и курит, выпуская дым в потолок. За окном становится совсем темно, хотя снег делает ночи серыми.
- Это освобождение, ты должна понимать, - от Украины исходит жар, она пахнет пшеницей и свежевыпеченным хлебом. Людвиг должен это сказать, облечь дела в слова, хотя это никогда не было для него легко – сперва он делает, а потом… - Он никогда не вернется, - как заведенный твердит Германия.
- Ты себя убеждаешь, - в животе скручивается тугой узел – фанатик, но она его не боится. – А меня не нужно – я знаю что будет.
Германия встает, роется в пластинках, а затем подходит к патефону. Когда собственная уверенность сталкивается с чужой упертостью, он не знает - то ли плакать, то ли смеяться. Самоуверенная женщина, только сейчас надломлена и полна трещин, в которые сыпется песок.
- Тебе придется уйти.
- Возможно, - Людвиг поворачивается и протягивает руку. – Давай потанцуем.
Игла царапает виниловую поверхность, скользит с шуршанием. У него нет союзников на этой земле – ни за спиной, ни перед лицом, повсюду он оставляет только врагов, а в этом доме будто стены плачут. Германия ждет отказа, да он и не станет настаивать – насильно мил не будешь, только время все исправит.
- Зачем ты это делаешь?
Украина хорошо двигается – они кружат по скрипящим доскам в темноте, а Людвиг прижимается подбородком к ее виску.
- Ты должна увидеть Берлин, - немец прикрывает глаза. – У тебя будет все, что захочешь, но чуть позже, когда война закончится. Наряды, украшения. Все. Что тебе нравится?
Девушка молчит, высвобождает пальцы из его ладони и обнимает за шею.
- Зачем ты это делаешь, Людвиг? – повторяет она, настойчиво, смотрит в глаза, привстав, чтобы быть повыше.
Германия смеется и обхватывает ее лицо руками, наклоняется, целует – как старший брат, не любовник, хотя он все еще полон надежд.
- Потому что я люблю тебя.
- Иван сказал то же, - Украина кривится и отталкивает Людвига от себя. – Один в один, те же слова.
Ее голос дрожит от обиды – две минуты назад перед ней стоял просто солдат, а теперь превратился в чудовище в черном и серебре. Пластинка заела, и одна фраза повторяется бесконечно: «Все повторяется бесконечно». Одень их одинаково и лица спрячь, она ни за что не угадает, кто есть кто.
- Мне нравится свобода.
Украина больше не приходит, вместо нее возвращается Иван, а Людвиг вынужден уйти…

- Frau, - ее трогают за плечо, кажется, выступает кто-то другой, но Украина еле дышит – да, она плакса, но сейчас было бы так стыдно зарыдать. – Все в порядке?
Не дождавшись ответа, Людвиг достает свой носовой платок и кладет его девушке на колени, что-то утешительно шепчет, а его грубоватый язык звучит на удивление мягко. Чужие слезы всегда действуют на Германию, как яд – оставляют ожоги и забирают кусочек души. Он гладит Украину по плечу, но так хочется сказать: «Все хорошо, Mein Herzlich, все хорошо». Когда-то много лет назад именно в этот день ему пришлось отступить.