Я шла через галерею, теребя свечку в руке и ругалась на весь этот дом. Я надеялась, что в этом месте ничего не меняется и хотя бы здесь вещь остаётся на своём месте и через секунду и через две. Но я ошиблась. И поправили меня дети. Цветочки жизни. Из местных цветочков должны были получиться волчьи ягодки, уж слишком дики и жестоки они были. Но это не их вина. Гены странная штука, с их помощью природа развлекается, а иногда и наказывает. Так что эти детки всего лишь достойное продолжение их Маман.
Собственно по сути ничего не случилось. Просто на днях я рассказала ребятам об Остапе Бендере и двенадцати стульях. Малыши тут же решили поиграть в это. Хорошо, что гувернёр остановил их на первом стуле. А то эти искатели сокровищ искромсали бы все стулья, а потом и всю мебель. И главное стульев то было вовсе не двенадцать, а на один больше. Бррр.. Тринадцать, иногда это число мне нравиться, а иногда от него просто тошнит. Сегодня меня тошнило. Или это всё ещё мутило от слов гувернёра. Скользкий тип, первым делом нажаловался Маман, что это я надоумила детей рвать столовым ножом мебель. А та была просто в ярости. Видите ли, эти стулья настолько редкие, изысканные и сделаны знаменитым мастером, да им цены нет. И за такие, даже детей, убить не грешно. И вообще это антиквар, самая желанная старина. По мне так стулья как стулья, ну резные, ну из дорогого дерева, ну обиты были шёлком, ну позолоченные ножки. Ну и что?! Пришла бы война всё равно бы они сожгли их в камине, не будь у них иного топлива. Зачем глотку рвать? Мне девочке из просто рабочей семьи при всем желании никогда не понять аристократов.
Итак, стул был загублен. Нервы хозяйки тоже. Гувернёру досталось тростью. До меня Маман тоже старалась добраться, но ни судьба. Стоило ей только заглянуть ко мне в нутро через глаза, и она отступилась. Я здесь человек вольно пришедший. Она не могла поднять на меня руку, просто не могла. Не возможно выразить, как её это злило. Всю жизнь она была тут королевой, жестокой и властной. Заботилась только о себе и своей репутации независимой и сильной дамочки. Не спорю, её необходимо было бороться за место под солнцем. Оказавшись без мужа в здешних нравах можно пасть ниже некуда. Она же выправилась, победила соседские пересуды, заслужила уважение стариков, тем, что блюла своё вдовство и не торопилась замуж. Хотя у неё была куча любовников и даже любовниц. Но она всё равно была примером для многих овдовевших матерей. Да вот только матерью она была отвратительной. Своих детишек, мальчика и девочку, она спихнула на склизкого гувернёра и обращала на их внимание только в крайнем случае. Как сегодня со стульями. Её, похоже, не мало не волновало, что позавчера эти детки сожгли во дворе живую собаку, предварительно облив её керосином. Или что они жестоко избили старого дворецкого за то, что он принёс им горячее, а не тёплое молоко. Одним словом эта была ещё та семейка.
И она меня решительно достала. Поэтому я собралась уйти. Достать им стул и уйти.
Вот именно за стулом я и направлялась.
Когда буря в стакане утихла, выяснилось, что у них есть запасные тринадцать стульев, спрятанные под полом в одной из комнат. Я тогда даже онемела от возмущения, стояло поднимать крик. Но на это мне заявили, что в том тайнике стоят искусные подделки. Так на случай всяких идиотских россказней глупых нянек. Я думала я Маман задушу голыми руками.
Но нет обошлось. Я как-то без лишних слов и споров взяла свечу и направилась за этим глупым стулом. Где они находятся, мне объяснили очень подробно, так что я пришла туда машинально, ничего не соображая.
Прозаический люк в паркетном поле действительно был под ковром в одной из многочисленных читален. Комнате с кофейным столиком софой и несколькими книжными стеллажами. Судя по корешкам, в этой читальни размещались биографии и мемуары. Никогда не понимала страсть иных людей писать о себе правду в биографиях и лож в мемуарах. Даже под конец своей прошлой жизни я не смогла бы написать о себе ничего такого, чтобы хотелось прочитать. Моя жизнь была насыщена больше духовными переживаниями, чем непосредственно авантюрными приключениями. Хотя думаю, что нашлись бы люди готовые поспорить со мной и страстно желавшие пересказать мою жизнь, предварительно поспрашивав тех, кто был со мной знаком. Вот такую бы книгу, не мною писаную, но про меня, я бы ещё почитала. А так сидеть и строчить твои переживания на тему, того, как плохо тебе было, тогда и как хорошо через месяц не в моём стиле. Конечно, когда–нибудь, ближе к смертному часу, если я вообще умру, я возможно, из-за своего бесконечного тщеславия, и сяду за мемуары, но это будет акт доброй воли по отношению к истории. И всё равно, я навру с три короба. Опять.
Итак, я стояла и смотрела на этот люк. Интуиция моя была не особо развитой стороной моего «я». Иногда у меня были предчувствия, они могли быть просто едва заметным зудом беспокойства или параноидальной идеей, преследующей повсюду. Сейчас у меня душа зудела, очень не хорошо зудела. Вот что мне не нравиться в материальном воплощении, нельзя достать душу и почесать её. В высших сферах всё куда как легче. Присев на корточки я взялась за металлическое кольцо, люк скрипнул на давно не смазываемых петлях и неохотно отвалился в сторону. В меня врезалась волна спёртого затхлого запаха, вихрем вырвавшимся из чёрного квадрата отверстия. Я отшатнулась. Ничего себе, кажется этим подполом, давненько не пользовались. Присев на корточки я стала зажигать свечку. Фитилёк с трёском загорелся, установив её в специальный подсвечник лодочкой, я посветила в дыру. Крепкая деревянная лестница находилась прямо передо мной и скрывалась во тьме. Солнечный свет косыми квадратами лежавший на полу не добирался до этого зловещего спуска, и всё что я смогла разглядеть, опустив вниз руку с трепетным огоньком, это только смутные очертания нагроможденных предметов. Глубоко вздохнув, я опустила ноги на первую ступеньку. Ощущение было такое, что я спускаюсь в долговую яму. Мне доводилось сидеть в этих наскоро выкопанных колодцах для злостных неплательщиков, но тогда я спускалась в эту яму самостоятельно и без сопротивления, потому как знала, что больше часа я там не просижу. А теперь же я спускалась туда, потому что мой характер за последние годы, стал шёлковым и до отвращения мирным. Прошло то время, когда я бы разорвала тут всех на части, если бы кто-нибудь отправил меня в этакое помещение за одним всего лишь стулом. Свеча опасно трепыхалась в моей руке, я тщательно ощупывала носком туфли каждую следующую ступеньку, а они всё не кончались. Этот подпол оказался гораздо глубже, чем я думала. Наконец я ступила на твёрдый, закрытый толстыми деревянными досками пол. Воздух вокруг меня сгустился и стал почти осязаемым от пыли, привкус которой появился не только в моих ноздрях и во рту. Пахло ещё чем-то, наверное, плесенью, откуда-то из глубины подпола отчётливо слышался стук капель. А так в принципе ничего не было слышно, очень тихо. Я посмотрела на света надо мной.
Две ухмыляющиеся головки смотрели на меня своими бесстыжими, крошечными глазёнками. Мальчик щёлкнул своими острыми зубками и помахал мне. Прежде чем я успела что-то сказать, крышка люка надо мной, с мягким «пуф», захлопнулась. Сквозь пол донеслось мерзкое крысиное хихиканье. Свеча мигнула и потухла. Я оказалась в абсолютной темноте. В душе моей поднималась буря. Противные детишки, а я то думала ко мне, они относятся лояльно, или это просто их жестокость заставила их так поступить со мной. Как бы там не было, они, хохоча, покинули комнату, спасибо, что не догадались придвинуть стол на крышку. Я бы конечно не испугалась, а вот им бы не поздоровилось, да и дом мог бы не выдержать того взрыва, с помощью которого я бы стала выбираться наружу. С другой стороны стул бы уже не понадобился. Но нет, нет, я решила отдохнуть от бурного прошлого и поэтому вести себя порядочно и как можно более человечней.
Однако свечу я теперь зажгла силой мысли, а не стала, как крот рыться по карманам в поисках спичек. Огонёк заплясал во тьме, его шарообразное сеяние приподняло для меня чёрную ткань вокруг. Иногда я жалею, что лишилась своего ночного виденья разменяв демоническое тело на обычное. Но оно того стоило, иначе быть мне гонимой и дальше. Вокруг меня был настоящий отстойник мебели, в прямом смысле слова, она валялась, как попало, так, будто её сюда не вносили, а сбрасывали. Каждый предмет был перетянут специальной прозрачной тканью, защищающей её от сырости и прочих неприятностей. Однако вся утварь вместе взятая была покрыта толстым, как шаль слоем пыли. Её светло серые хлопья и обрывки свисали с поддерживающих балок, вихрились под моими ногами, липли к подолу платья. Меня передёрнуло от отвращения, а в носу уже свербело так, что я зажмурилась и пережала переносицу. Любое моё движение неизбежно поднимало ураган пыли. Я сидела несколько аккуратных шажков, и пыль была уже повсюду: на моём платье, в ушах, во рту, она с шипение сгорала, неосторожно подлетая к пламени, отдельные её снежинки были даже в моём декольте. Я выругалась и попыталась отряхнуться от чего стала ещё грязнее. Плюнув, я решительно стала осматривать кучи мебели в поиске необходимой мне обстановки. Все тринадцать стояли особняком у дальней стене их золочёные ножки сверкали даже сквозь облепившую их серую гадость. Я двинулась в их сторону. Проходя мимо одной из поддерживающих балок, я споткнулась и вынуждено оперлась о немного сыроватое дерево. Пальцы тут же были склеены чем-то, я взвыла от омерзения. Поднеся руку поближе к глазам, я, с содроганием поняла, что это паутина. Ажурная белоснежная липкая и навящево крепкая. Всё моё существо перевернулось, я стала обтирать ладонь о подол и панически осматриваться.
Насекомые – мои враги. Когда-то давным-давно, когда у меня было другое тело, другое имя и иная судьба они разорвали меня на части. То есть я проиграла битву, очень важную битву и победитель решил расправиться со мной таким образом. Тмы тем насекомых набросились на моё, распростёртое на земле тело, и растащили его по кусочку, это были страшные мучения. Сейчас о них осталось лишь предание да мой необузданный страх перед этими тварями. Я ненавидела этих хитиновых уродцев. Прекрасно осознавая своё превосходство над букашкой размером с кнопку, я дрожала, как лист не в силах даже ноги поднять, чтобы раздавить её. Я помнила, как опасны эти маленькие крохи у нас под ногами, если они вдруг соберутся стаей. Их членистые ножки или крылья я слышала отчётливо даже сквозь другие шумы. Если гдё-то на расстояние пятидесяти метров от меня по стене сползало нечто, с усиками и кривыми лапками, я слышала это и начинала искать его. А уже если подобная гадость висела буквально у меня перед глазами, я впадала в истерику. Я знала, что могу уничтожить их, но не могла, прирастая к земле, я теряла голос, а значит и возможность позвать на помощь. Помню, однажды, сверчок продержал меня в башне несколько дней, просто потому что сидел на единственной двери, а я не могла прикоснуться к ручке. Потом выяснилось, что это был не сверчок, а один не хороший волшебник, решивший пошутить. Лучше бы он тогда не превращался обратно, а то сверчком прожил бы долгую и счастливую жизнь, чем разбитой куклой валяться у подножья башни выкинутым с высоты в три сотни метров.
Подпол вдруг показался мне до клаустрофобии тесным и замкнутым и тёмным. Я стояла в полный рос, а расстояние до потолка было ещё значительным, но моя спина не произвольно сгорбилась под тяжестью навалившейся на меня. Пыль стала удушающим целлофановым коконом вокруг меня. Мои ушные раковины дёрнулись, но тонкая перепонка тряслась лишь от звука капающей откуда-то воды. Ни ворсистых лапок, ни крыльев, ни хруста хитина я не слышала. Должно быть, этих мелких тварей спугнула свеча и чужое вторжение. Но это не значит, что они не вернуться в соё пыльное царство. Осветив углы, помещения я нашла целые занавески паутины, недвижно замершие под потолком и тянувшиеся на тонких несущих нитях до самого пола. Пауки славно потрудились, цепляясь за каждый выступ. Интересно кого они тут ловили и чем питались, сюда мало мух, могло залететь, если хоть одна. Говоря сама с собой, я отвлеклась рассуждениями и двинулась поскорей к стульям. Надо хватать этот проклятый объект под мышку и убираться отсюда по добру по здорову. Если меня в этом тесно помещение застанет паника, боюсь, мечта Маман осуществится. Её мечта и ещё тысячи моих врагов, страстно ждущих моей очередной кончины, почти со спортивным интересом.
Приблизившись к стулу, я, не обращая внимание на пыль, взялась за резные завитки спинки. Пальцы утопли в мягкой вате комочков пыли. Сдвинув стул с места, я потащила его за собой, но тут услышала это. Представьте себе ритм марша, военного громкого, потом откидывайте от него все звуки пока не останутся пульсирующие звуки ударных, потом снижайте звук, до тех пор, пока это не станет похоже на удары вашего сердца. Вот это их марш, марш насекомых. Иногда, к ним добавляется дребезжание крыльев. Но сейчас это был марш крошечных лапок перемежаемые шелестом их хитиновых спин, знаете, они, пролезая сквозь свои ходы, щёлки в балках трутся спинам. Я посмотрела наверх, и мне в горло вошёл штырь ужаса, прошёл сквозь всё моё тело насквозь и ввинтился в пол. Там из сумрака на тонком канатике опускался, паук, гораздо больше средних размеров, множество маленьких выползали повсюду, чёрными точками проскальзывая по паутинным кружевам. Но этот огромный патриарх полностью завладел моим вниманием. Он раскачивался, как амулет гипнотизёра, я тряслась в припадке, не в силах зажмуриться, закричать. Как-то в детстве я видела нечто подобное. На окне в старом деревенском доме каждую ночь появлялся большущий паук, он садился ровно посередине своей огромной паутины и ждал. Чёрная точка с восьмью лучиками-лапками, была для меня тем самым чёрным солнцем, внушавшим кошмар. Иногда этот монстр срывался в сторону, по зову своей паутины, дающей знак о жертве и я визжала, думая, что он кидается на меня. Этот был похож на того далёкого родственника за тысячу миров и тысячу вечностей отсюда. Паук по-хозяйски уставился на меня своими мерзкими глазками. Дробный топоток заставил меня повернуть голову. Зубы застучали у меня сами собой. Там по кучам мебели бегали рыжие, похожие на сороконожек твари. Вот чем питались пауки. Тут кроме них, наверное, ещё много видов ходячего страха. У моих ног засновали мокрицы, слишком большие. Это множество выползало отовсюду, из каждой щёлки, дырочки, отверстия. Они смотрели на меня с удивление, будто умели думать. Огромный паук сорвался к полу и пополз ко мне, ловко перебирая лапками я уже задыхалась от вопля на который у меня не было сил. Между тем восьминогий уродец взобрался на носок моей туфли, и полез, было, под юбку.
-Аааааааа!!! Мамочка!!! Помогите!!! Кто-нибудь!!!!
Я тряхнула ногой, паук улетел к стене, беспомощно топыря лапки. Остальные насекомые застыли, было, но вдруг как по команде поползли ко мне. Я закричала ещё сильнее, и намертво вцепившись в стул, кинулась к спасительной лестнице наверх. Свеча выпала и потухла. Но я только забилась ещё больше. Тысячи маленьких телец спешило по пятам, совсем как тогда, давно. Но тогда я не могла убежать. Стул стучал ножками по полу следом, почему я вцепилась в него, без него я быстрее выберусь. Но пальцы ногтями сжали резьбу, наверное, от судороги страха. Я хваталась за ступеньки свободной рукой, помогая подниматься, упёршись в люк, я толкнула его плечом. И... ОН не поддался! Эти мелкие ублюдки всё-таки догадались положить на него что-то тяжелой. Насекомые копошились в темноте, пыль мешала мне дышать, страх не давал думать, темнота ослепляла. Я могла бы сжечь их всех, но от потрясения и истерики я лишилась знаний и контроля. Слёзы отчаянья текли по щекам и затекали в корсаж. На мой бьющий в люк локоть упало что-то холодной и скользкое, это что-то тут же поползло по руке. Я завыла страшным голосом, стала мотать конечностью, куда там, по ногам уже ползли ворсистый лапки. Я молила о помощи срывающимся голосом. И понимала это мой конец.
Люк распахнулся так неожиданно, свет разрезал мои зрачки. Сильные руки с ощутимыми мозолями схватили меня под мышки. Большинство членистоногих тварей, тут же отшатнулось обратно. Но те, кто успел забраться на меня, не успели сбежать и вместе со мной и треклятым стулом, который так и остался в руке были вытянуты в светлую читальню. Свежий воздух придал сил моей истерике. Оказавшись на поверхности, я взвилась и с воплями стала вытряхивать из рукава сороконожку. Он огрызком ленты упала на ковер и ту же была затоптана моей туфлей. Потом, задрав юбку, я стал отряхиваться с ног тех тварей, что там ещё были. Под конец, уже без сил всхлипывая, я взялась вытряхивать их из волос, продолжая при этом чувствовать, как они ползают по всему моему телу.
- Мадмуазель! – Окрикнули меня, но мне было всё равно, я билась в рыданиях.
- Мадмуазель, прошу вас, успокойтесь, всё кончилось.
Те же спасительные руки, вытащившие меня на волю робко приобняли меня за плечи. Я замерла и, сдунув растрепавшиеся волосы с лица, посмотрела на своего спасителя. Это был Квинт, местный конюх, средних лет мужчины, с крепким коренастым телом и аккуратной бородой с белёсыми полосками на подбородке. Он тревожно смотрел на меня, ощущая мою дрожь.
- Они ушли? Их нет на мне? Их нет рядом? – Спрашивала я.
Он на всё отвечал отрицательно. Отведя меня до софы, он усадил меня на неё, дав в руки собственный платок, от которого пахло душистым простецким табаком, что был в ходу у здешних крестьян. Вдохнув этот терпкий запах, я почувствовала не сказанное облегчение. Квинт стоял на коленях передо мной и держал свою руку на моих всё ещё подрагивающих ладонях. Этот мужчина влюблён в меня, подумала я и постаралась улыбнуться этому добряку. Но тут мне на глаза попался распахнутый люк, я со свистом втянула воздух и молча указала на эту пасть кошмара. Квинт подобострастно сорвался с места и захлопнул проклятую крышку, спрятав её после под ковром, украшенным легкомысленными цветами. Он налил в бокал воды подслащенной лимоном и сахаром, обязательный атрибут всех читален дома. Вернувшись ко мне, он снова стал передо мной на колени. Я уже успокоилась и теперь потихоньку наливалась, привычной мне, надменность и приятной прохладной жидкостью.
- Спасибо большое, Квинт, ты спас мне больше, чем жизнь, ты спас меня от ужаса, который терзал мою душу.
- Мадмуазель, ну что вы, это же просто насекомые, Вы просто испугались. Но как Вы умудрились закрыть крышку и зачем вы вообще полезли туда сама. Достаточно было попросить кого-то из слуг или того же меня. Мы не пользуемся этим подполом очень давно, не удивительно, что там теперь царство этих многоногов.
Я поперхнулась. Какая же я идиотка. Ну, правда, какого дьявола я сама туда полезла. Ну, разве Маман не сказала «достаньте мне этот стул, милочка»? Квинт прав, это не значило, что я должна делать это лично. Мои щёки защипала краска стыда. Нет, всё-таки один мой знакомый лорд был прав, если ты родился не аристократом и вырос в семье рабочих, ты всё равно будешь множество вещей делать сам, забывая, что ты собственно аристократ. Я залпом допила воду. Раз уж я не аристократка не чего пить маленькими глоточками. Я посмотрела на конюха, мужчина был так поглощён созерцанием моего лица, как и многие другие, тот же самый гувернёр, что я подумала, что поторопилась просить себе красивое тело.
- Квинт этот стул нужно привести в порядок и отнести в каминную, и поставить к тем двенадцати, что там уже стоят.
Мужчина кивнул и, поднявшись, взял стул под мышку и унёс куда-то. Я посидела какое-то время и пошла в отведенную мне комнату. Прияв ванну и переодевшись в дорожное платье, я отдала поручение своей служанке Оре собирать вещи. Спустившись в каминную, я застала Маман. Она сидела за вышиванием на одном из злосчастных стульев. Рядом с ней сидел гувернёр в кругленьких пенсне и книгой. Его зализанные волосы сально блестели в лучах идущего на убыль солнца. Они какое-то время делали вид, что не замечают меня, пришлось шумно вздохнуть, чтобы нарушить их идиллию. Маман нехотя подняла свои большие томные глаза. В них промелькнула усмешка, гувернёр же откровенно улыбался. Да мой номер с этим стулом достоин осмеяния, но если они обронят хоть слово, это будет прямое оскорбление, и у меня будет повод убить их.
- Милочка, вы что, собрались нас покинуть?- Спросила Маман, без особого энтузиазма.
- Да мадам, пора, дорога зовёт меня. И мне не хотелось бы обременять вас своим присутствием и дальше. Поэтому я вас покидаю. Благодарю за то гостеприимство, с которым вы приняли меня, мадам.
Маман вернулась вниманием к вышиванию уже на втором предложении. Мои благодарности она пропускала мимо ушей, поэтому я поскорей закруглилась и хотела, было уйти. Но гувернёр, неожиданно, вскочил на своих худые ноги в лакированных штиблетах, и схватил меня за руку.
-О, мадмуазель какая жалость. С вами был так приятно беседовать. Редко в наше время можно встретить столько начитанную девушку, иногда мне казалось, вы прочитали книг даже больше, чем я.
Я усмехнулась, я прочитала столько книг на стольких языках в стольких мирах что ему, этому жалкому слизняку даже не снилось. Выдавив благожелательность, я с сожаление сообщила, что, увы, не властна над своей судьбой. Поразительно, но это червь любил меня не меньше чем Квинт. Толька в отличие от конюха он был ничтожеством без достоинства и даже физической силы. Эх, бывали, временя, я уничтожала таких десятками. Да жаль, что молодость прошла.
Новый стул я заметила сразу. В отличие от остального гарнитура он казался новее и блестел отполированной позолотой. Он стоял спинкой ко мне, у стола для пасьянса. Даже издалека я увидела на резьбе тёмное пятнышко клейма, с инициалами изготовителя. На других стульях я такого не видела. А это значило только одно. Оглянувшись на Маман, я смерила её вопросительным взглядом. Старая карга, а, по сути, она и была старой каргой, не шевельнула ни одним мускулом.
Гораздо позже, когда я уже попрощавшись со всем семейством, удобно устроилась, на подушках напротив Оры, рассмеялась этому. Моя маленькая помощница вздрогнула, и её заинтересованный взгляд намекал на её любопытство. Этой верной девочке я отказать не могла. Пересказав ей всю историю с моим походом за стулом, я снова засмеялась.
-Но что в этом смешного, мадмуазель? – Тихо спросила она, хлопая ресницами.
- А то, что тот стул, что порвали дети, был всего лишь подделкой, и остальной гарнитур тоже. Настоящие оригинальные стулья они держат в том подполе. Смею предположить, что и остальная дорогая антикварь в доме подделка.
Девушка нахмурилась, ей сложно привыкнуть к специфическому юмору своей госпожи. Я это понимаю и стараюсь по возможности объяснять своё веселье. Я вообще стараюсь учить её, тому, что узнала за долгие годы жизни. Ора хорошая подмога, и отличная ученица.
- Не понимаю тогда почему мадам так ругалась на детей, ведь поделку не жалко?
- Конечно, она жалела не поделку, а настоящий стул, который придётся достать из-под полы. Гораздо не понятней, почему она держит оригинал среди этих пауков? – Меня передёрнуло от воспоминаний, - И почему она врёт?
- Почему?
- Откуда мне знать. – Я потянулась и погладила её по нежной щеке. Она пересела ко мне и положила головку ко мне на плечо. От запаха её волос у меня защемило сердце. В моей голове встал далёкий образ моей Повелительницы. Ора была её точной копией.
– Никогда не думай, что мне всё известно. Лучше послушай, что следует из всей этой истории.
Она навострила уши, у меня хорошо получалось делать из событий живописные метафоры.
- Эти стулья, драгоценные, оригинальные, дорогие, хранящиеся под полом своего рода человеческая жизнь. Его мысли, его сердце, он сам настоящий. А те, что стоят в гостиной, все го лишь подделка, это та жизнь, которую он готов показать людям. Мы люди любим, хвалиться своей жизнью, но боимся показать настоящих себя. Поэтому мы прячем действительное «я» в маленький склад и забываем о нём на долгие годы. Мы предпочитаем дешёвую копию, роскоши оригинала, из страха, что наше сокровенное могут испортить, украсть или иным чем навредить. Нас вовсе не заботит, что всё хорошее и действительно ценное плесневеет, обрастает паутиной и становиться достоянием пауков. Эти маленькие создание, своего рода наш страх перед порчей и воровством. А страх хоть и является одним из двигателей жизни в данном случае худший из паразитов. Вот поэтому моя дорогая нельзя прятать себя настоящую, надо уметь быть собой и справляться со страхом потерять это. Маски ничего не дают, ты можешь прятать и прятаться, но время от времени, нужно выносить это на свежий воздух и проветривать то место, где ты прячешь своё настоящее «я», чтобы это никогда не досталось паукам и другим представителям страха.
Ора была в восторге. Я тоже порадовалась вместе с ней, её так легко довести до состояния блаженного благоговения. Надеюсь, у неё это не вылетит из другого уха. За окном проносились тёмные деревья. Пожалуй, не стоило уезжать на ночь глядя, но пусть так. Зато те стулья и ужасные пауки теперь позади. Так же хотелось бы верить, что теперь, когда среди поддельного гарнитура появился хотя бы один оригинальный стул, жизнь обитателей дома Маман измениться к лучшему.