Елена Морозова:

ПРЕДПОЧИТАЮ ДНИ, ПРОВЕДЕННЫЕ ЗА НОС

Актриса после обета молчания        
Погружение в роль как в морскую пучину, до трансового состояния, невменяемости и физического преображения встречается крайне редко. Актриса Елена МОРОЗОВА начала путь к такому театру со странностей. Еще во время учебы в Школе-студии МХАТ ходила на занятия со змеей на груди, в течение месяца проходила випассану (обет молчания), загорала голышом на крыше вуза. Ее называют странной или «поехавшей», она не реагирует.
       Морозова работала с Романом Виктюком, Владимиром Мирзоевым, Сергеем Алдониным, Климом, Алексеем Учителем. Если работает в антрепризах, то блистательно — надо видеть ее Марту в комедии «Боинг-боинг». Кроме Школы-студии МХАТ, училась на экономиста в Университете культуры и в МИСИСе на факультете стали и сплавов для ракет и авиации. Мечтала найти металл, благодаря которому можно лететь далеко и быстро, чтобы до Марса за два дня.
       Кажется, Елена Морозова нашла этот металл в себе. Именно его мерцание мы видим на сцене.
       
       — В издательстве «Запасный выход» осенью выходит роман «Актриса», посвященный вам. Вы его читали?
       — Я его пишу. Своей жизнью.
       — Окончив вуз, вы не пошли служить на зарплату ни в один театр. Театральные сплетники много лет живут вашими снами, которыми вы делитесь с прессой. Как вам порхается между сценой и снами в этом мире трудовых книжек, телефонных счетов и аудиторских проверок?
       — Вы говорите про голубую книжечку, на которой написано «труд»? Кажется, она лежит в Драматическом театре Станиславского. Может быть, она переедет в ближайшее время в другое магическое место. События — они развиваются независимо от нас.
       У меня нет привязанности к реальности. Верой в окружающую реальность человечество введено в заблуждение, потому что так спокойнее. Иначе мы бы уже давно побывали в других галактиках. Мое движение в пространстве — это вертикаль. Через свои роли, через персонажей, которых я оживляю, я разговариваю со зрителем, небом, судьбой.
       Вчера мне рассказали о дайверах, которые ныряют на 60 метров. Ныряя, они возвращаются в то состояние, в котором мы были девять месяцев. Оставшиеся на земле забили в себе память об этом состоянии, внушили себе: «Главное мозг, у!». Серьезное отношение к той жизни, что мы называем реальностью — это скотство.
       — Вы играете клубный моноспектакль по сетевым дневникам покончившей с собой фотомодели, дочери нью-йоркского олигарха и ВИЧ-инфицированной писательницы — «Дневник грязной Евы»...
       — Было так. Мне давали много листков в руки, ставили музыку, включали микрофон, запирали в студии звукозаписи, и я читала. Некоторые листки попали случайно. А потом они стали иметь отношение, и еще какое. «Ева» вся соткана из случайностей. Случайное знакомство с режиссером Борисом Бергером (в моей жизни он как граф Монте-Кристо) вылилось и в спектакль в «Новой драме», и в запись одноименного диска, в серию спектаклей в «Театре.док». Еве до сих пор есть что сказать.
       — Саша Соколов писал в «Школе для дураков»: «У каждого человека есть свой, не похожий ни на чей, календарь жизни. И потому бывает, что несколько дней приходит сразу. А бывает, что день долго не приходит. Тогда живешь в пустоте, ничего не понимаешь и сильно болеешь». Вам это знакомо?
       — Ну да. Но эта болезнь бывает тогда, когда я не репетирую ничего интересного. Или походишь по театрам, посмотришь фильмы — заболеваешь. Но от этого есть лекарство. Хорошая музыка, настоящая литература. У меня есть знакомый тренер по плаванию, Нартов Павел Владимирович. Он тренирует девушку-инвалида Ольгу Соколову, она слепая. Они взяли в Афинах одну золотую и две серебряные медали. Я представила, что ему задали такой вопрос. И он бы сказал: «Вот моя Ольга — я у нее учусь, что такое жизнь.» Она родила зрячего ребенка, у нее зрячий муж-программист, который содержит семью. Там не возникает таких слов, они невозможны: «У меня пустота, пустой день!». Там совершенно другая энергия жизни, иной смысл жизни, который нам, здоровым, непонятен. Потому что нам необходимо страдание.
       Русское — это страсть к страданию. Нам необходимо страдать и мучиться по какому-нибудь поводу. Проснуться с заплаканными глазами, стойко пойти на работу. Я этому удивляюсь. Я предпочитаю день, проведенный за нос. С друзьями, на природе, с любимым человеком, не вылезая из кровати, с хорошей книгой, с детьми. День без выдуманных страданий. Потому что большинство страданий человеком выдумывается. И лишить себя страданий человек может только сам. Ольга, наша чемпионка, могла бы не выигрывать ничего и всю жизнь страдать. Не стала.
       — Вам не кажется, что мы требуем от искусства чего-то уже невозможного? Духовности, например. Ищем выхода в тупике, в предельно уставшем материале?
       — Дело не в усталом искусстве, дело в усталом человеке — будь то режиссер или зритель.
       Естественно, люди закрываются от искусства, сделанного «усталыми». «Искусство? А, вот это? Спасибо, тогда не надо, мы лучше пойдем попьем пива». Моя задача — превращать усталых зрителей в жизнерадостных, любящих, верящих людей.